— Здесь, — кивнул хозяин кабинета, — гурман в самом деле найдет немало изысканных блюд. Махен, По, Блэквуд, Матюрэн — чем не роскошный пир для утонченного вкуса? Вот, к примеру, «Кошмарные тайны» маркиза де Гросса. Подлинное, кстати, издание восемнадцатого века.
Тэверел обвел взглядом полки.
— Фантастика ужасов, — проговорил он, — тесно соседствует с трудами по колдовству, темной магии и практикам вуду…
— Верно, — сказал Конрад. — Историки и хронисты зачастую бывают скучны, новеллисты же — никогда… Мастера, я имею в виду. Например, жертвоприношение вуду может быть описано настолько занудно, что вся духовно-религиозная сторона начисто улетучится, оставив лишь убийство, столь же грязное, сколь и заурядное. Я готов признать, что к истинным высотам ужаса приближаются лишь очень немногие из фантастов. Большинство предпочитает оперировать материями слишком земных категорий и форм. Однако в таких произведениях, как «Падение дома Ашеров» По, «Черный парус» Махена или «Зов Ктулху» Лавкрафта — эти трое, на мой взгляд, являются ведущими мастерами ужасного, — читателя буквально уносит в темные области запредельного, куда не может дотянуться наша, так сказать, дневная фантазия… Однако гляньте, — продолжал он, — во-он туда! Там, втиснутая между кошмарами Хусмана и уолполовским «Замком Отранто», стоит книга фон Юнцта «Безымянные культы». Вот что с гарантией способно обеспечить вам бессонную ночь!
— Читал я ее, — сказал Тэверел. — И пришел к выводу, что у автора не все дома. Так и кажется, что взялся беседовать с ненормальным. То он потрясающе ясно и четко все излагает, то вдруг раз! — и пошел какой-то бред, бессмысленный и бессвязный…
Конрад покачал головой.
— А вам не приходило в голову, что писать в подобной манере его заставила именно величайшая ясность рассудка? Что, если автор просто не решается доверить бумаге все, что ему стало известно? Что, если фразы, кажущиеся бессвязными, на самом деле суть таинственные намеки, ключи к загадкам, — и предназначены для других знающих?
— Пфуй! — отмахнулся Кироуэн. — Уж не хотите ли вы нас уверить, будто какие-то из чудовищных культов, упоминаемых фон Юнцтом, существуют в живой традиции до сего дня? Если они вовсе когда-либо существовали в реальности, а не только в воспаленном мозгу лунатика от поэзии и философии…
— Не он один склонен пользоваться намеками и скрытыми смыслами, — возразил Конрад. — Перечитайте работы известнейших поэтов: очень многое у них имеет двойное значение. Мало ли на какие тайны мироздания люди наталкивались в прежние времена — и зашифровывали постигнутое в поэтических строках, невразумительных для простецов? К примеру, помните фразу фон Юнцта, содержащую намек на «город среди пустыни»? Ну и как вам в таком случае строки Флекера:
Вглубь не стремись! Средь каменной страны,
Как говорят, та роза расцветает,
Чьи лепестки румянца лишены,
А сердцевина не благоухает.
Каково? Это я к тому, что, в отличие от иных, случайно натолкнувшихся на запретные вселенские тайны, фон Юнцт глубоко в них проник. Кстати, он был одним из очень немногих, читавших «Некрономикон» в наиболее раннем греческом переводе…
Тэверел на это лишь передернул плечами, а профессор Кироуэн, хоть и фыркал вовсю и пыхтел трубкой, но так ничего напрямую и не возразил, ибо он, как и сам Конрад, заглядывал лишь в латинскую версию упомянутой книги и обнаружил там вещи, которые даже самый беспристрастный ученый не мог ни опровергнуть, ни подтвердить.
— Ну ладно, — сказал он в конце концов. — Предположим, мы признаем былое существование культов, связанных с поклонением таким невнятным и таинственным существам, как Ктулху, Йог Сотот, Цатоггва, Гол-горот и им подобные. Но даже тогда я не допускаю и мысли, чтобы подобные религии могли еще и теперь практиковаться где-то в затерянных уголках мира!
К нашему общему удивлению, ответил ему Клеменс. Он был рослым, худощавым и очень неразговорчивым. В юности ему пришлось сражаться с отчаянной нищетой, и тяготы прежних дней избороздили его лицо морщинами не по возрасту. Как многие люди искусства, он вел литературную жизнь сразу в двух ипостасях. Довольно-таки хулиганские повести Клеменса приносили ему неплохой доход, а положение редактора в «Раздвоенном копыте» давало простор для самовыражения. Пестрая и новаторская начинка этого поэтического журнала временами повергала консервативных критиков в форменный шок, но и интерес у них пробуждала неизменно.
— Позволю себе напомнить о так называемом культе Брана, который упоминает фон Юнцт, — сказал наш товарищ, набивая свою трубку особо злодейской разновидностью грубого табака. — Кое-кто из вас, наверно, слышал, как мы с Тэверелом его обсуждали намедни…
— Насколько я понял из туманных намеков автора, — огрызнулся Кироуэн, — фон Юнцт заносит данный конкретный культ в графу еще существующих. Какая чепуха!
Но Клеменс вновь отрицательно покачал головой.
— Когда я мальчишкой грыз гранит науки в одном университете, со мной в комнате жил парень — такой же нищий, как я, и такой же честолюбивый. Назови я вам его имя, вы бы, право, весьма удивились… Он происходил из очень старинного рода скоттов Гэллоуэя, но, несмотря на это, внешность имел далекую от арийского образца…
Должен предупредить — то, что я сейчас расскажу, должно остаться строго между нами. Так вот, мой сосед по комнате нередко разговаривал во сне. Я невольно прислушивался… и постепенно вычленил кое-что связное из его бормотания. Вот тогда-то я в самый первый раз и услышал о поклонении, упоминаемом фон Юнцтом. О короле, который правил Темной Империей — наследницей более древней и малоизвестной империи, существовавшей в каменном веке. О затерянной и безымянной пещере, где хранится статуя Темного Человека — прижизненный образ Брана Мак Морна, великого короля минувших времен. К этому изваянию каждый верный Брану единожды в жизни совершает паломничество… Вот вам и культ, доныне практикуемый мужчинами и женщинами, потомками племени Брана. Молчаливое, никому не ведомое течение в колоссальном океане нашей жизни… Эти люди ждут, чтобы статуя Брана в одночасье наполнилась жизнью и обрела речь и движение, дабы выйти из пещеры на свет и восстановить былую империю во всем ее древнем величии…
— Что же за народ создал такую империю? — спросил Кетрик.
— Пикты, — ответил Тэверел. — Не подлежит сомнению, что племя, известное позже как «дикие пикты Гэллоуэя», было в основном кельтского происхождения. Там смешались гэлы, кимры и какие-то аборигены, дополненные, возможно, тевтонскими элементами. То ли они назвали себя именем предшествующей расы, то ли, наоборот, перенесли на нее свое собственное название — еще не выяснено до конца. Но когда фон Юнцт пишет «пикты», он имеет в виду невысоких, смуглых, едящих много чеснока людей средиземноморской крови, — тех, что принесли в Британию неолитическую культуру. То есть, по сути, это были самые древние поселенцы, которым мы обязаны всеми этими историями о гоблинах и духах земли…
— Вот это последнее утверждение позволю себе оспорить, — сказал Конрад. — Легенды вполне определенно говорят об уродствах и не вполне человеческой внешности данных персонажей. В пиктах же не было ничего такого, что вызвало бы ужас и неприятие со стороны арийских народов. Вот если предположить, что средиземноморцам предшествовали какие-то монголоиды, стоявшие на очень низкой ступени развития, — все обретает смысл…
— Совершенно верно, — вмешался Кироуэн. — Только, на мой взгляд, едва ли они проникли в Британию раньше субъектов, которых вам угодно называть пиктами. Легенды о троллях и гномах имеют хождение по всему континенту, и я склонен предполагать, что к нам их с материка занесли как арийцы, так и средиземноморцы. Еще следует предположить, что эти ранние монголоиды если и напоминали людей, то весьма отдаленно…
— По крайней мере, — сказал Конрад, — вот вам каменный топор, который нашел в холмах Уэльса и передал мне один шахтер. Эта находка так и не получила внятного объяснения. Артефакт никак не назовешь типичным неолитическим изделием. Начнем с того, что по сравнению со сходными инструментами каменного века он удивительно мал. По виду — чуть ли не детская игрушка, но на удивление увесистая. Это оружие, вполне способное нанести смертельный удар. Я сам приделал к нему деревянную рукоять… Кто бы знал, до чего трудно оказалось подобрать форму и размер топорища, добиваясь гармонии и баланса с головкой!
Мы долго разглядывали топор. Вещицу отличала искусная обработка, она была гладко отполирована, как и другие известные мне неолитические изделия… но, как и обещал Конрад, разительно отличалась от всех виденных мной. Скромные размеры топорика вселяли смутное беспокойство, ибо ничем иным, кроме размеров, детскую игрушку он не напоминал. Наоборот, весь облик его дышал чем-то смутно зловещим — примерно как жертвенный ацтекский кинжал. Конрад с немалым искусством вырезал дубовое топорище и, прилаживая его к каменной головке, сумел сохранить присущую ей ауру неестественности. Он даже воспроизвел приемы соединения деталей, использовавшиеся первобытными мастерами: головка топора, зажатая в расщепе рукояти, удерживалась полосками сыромятной кожи.
— Бог ты мой!.. — Тэверел неуклюже замахнулся топориком на воображаемого врага и едва не раскрошил драгоценную вазу династии Шань. — Как сбалансирована эта штука? Где у нее вообще центр? Чтобы с ней управляться, лично мне бы потребовалось пересмотреть все понятия о равновесии и механике движений…
— Дай-ка сюда… — Кетрик потянулся к топорику и стал вертеть его в руках, пытаясь примериться. В конце концов, в явном раздражении, он размахнулся и с силой ударил по старинному щиту, висевшему поблизости на стене. Случилось так, что я стоял рядом; я своими глазами увидел, как проклятый топорик вертанулся у него в руке, словно живая змея, и увел ее далеко от намеченной траектории. Я еще успел услышать чей-то предупреждающий вскрик… а потом топорик соприкоснулся с моей головой, и перед глазами взорвалась тьма.