«Отважный юноша, мужчины-щитоносцы вышли на площадь, чтобы померить силы во время танца Коломче. Посередине площади стоит тот муж, привязанный у каменной колонны. Он весь покрыт чудесной синей краской, от множества лесных цветов благоухают ладони рук его и ноги. Смири свой дух, прекрасный муж! Предстанешь скоро ты перед лицом владыки. Возврата нет тебе на землю, туда, где перышки колибри, прекрасного оленя шкура, где ягуар, и птичка певчая, и маленький фазан. Окрепни духом! Думай только о твоем владыке! И не страшись грядущего – там нет плохого. Не проявляй свой страх, и твердость духа сохрани для предстоящего. И только радость в твоем сердце: ведь ты – из всех потомков лучший, чтоб донести слова всех поселян до нашего прекрасного владыки, того, что пребывает над землей. И наконец пройти страданья в тяжком истекании кровью…»
Обряд жертвенного приношения крови упоминается во многих источниках майя: иероглифических текстах классического периода, обрядовых песнопениях, записанных уже латиницей в колониальное время, а также в тех мифах, где сюжет обретает иносказательный смысл. Как в реальной жизни обряд умерщвления человека постепенно заменялся неким символом, так и в мифах благодаря игре слов текст звучал иначе. Сам ритуал чаще всего состоял в извлечении крови из неглубоких ран, чтобы она потихоньку вытекала. Кровь «курилась» – это означало, что душа человека покидала тело и устремлялась к богам. Иногда, в случаях особой важности, душа покидала тело окончательно и безвозвратно. Для такой жертвы подходили лишь самые достойные воины. Считается, что освобождающаяся душа отправляется с посланием к божественным предкам, пока кровь «курится» из ран. Если она свернется, значит, душа оказалась взаперти… Как уже отмечалось, у майя подобные обряды, представлявшие собой разные способы ритуально извлекать кровь, всегда были связаны с использованием какао – ее символа. В знаменитом городе майя Чичен-Ица изображен персонаж, чья поза напоминает одновременно распятие и дерево какао. Вокруг его рук-ветвей как бы развешаны плоды, причем они перемежаются с завитками крови.
А в самом великолепном городе майя Тикале в Храме Масок сохранились граффити. На них запечатлен «отправляемый к богам» юноша. Он стоит на помосте между двумя столбами, к которым привязаны его руки. В его живот втыкается дротик с оперением длиной более полутора метров. Перед распятым на земле стоит, по всей очевидности, жрец или военачальник в пышном головном уборе. Он и отвечает за это действо.
Более детальное изображение того же обряда «отправления посланника» можно увидеть в росписи одного из поминальных сосудов майя позднеклассического периода. Довольно страшный жрец с большим животом, короткими ногами и раздутыми коленями увенчан пышным головным убором. Обнаженная жертва стоит на помосте с привязанными за спиной к столбу руками. Жрец держит копье, острый конец которого упирается в низ вспоротого живота, в область гениталий. Композиция построена так, что вывернутые внутренности оказываются на уровне глаз жреца. Между жрецом и жертвой вписаны слова: «Явление владыки». Вокруг них видны красные разводы и пятна-брызги. Справа, за спиной жреца, оркестр из пяти музыкантов, и каждый из них отмечен красным пятном на щеке.
Совершенно очевидно, что сцена изображает «высвобождение души», за которой является некий божественный владыка. В классический период это общение с предками так и именовалось – ла-йал, «явление владыки». Предполагалось, видимо, что божественный предок может появиться и из пещеры. На Юкатане в поздние времена то же понятие передавалось сочетанием эм к’у («нисхождение бога»). И тут речь идет об иной, достаточно архаичной традиции так называемых «падающих богов». Их изображали наподобие ныряльщиков, вниз головой. Иногда в руках они держали особые предметы – плоды какао или шарики копала, символизирующие кровь. На Юкатане изображения таких богов – отличительная черта храмов на пирамидах. Много подобных изображений и текстов встречается и в рукописях майя. Память о них связана с обрядом «воладорес» («летуны»), который дольше всего сохранялся у западных соседей майя тотонаков в Папантле. Однако обряд этот известен по всему региону еще с 1-го тыс. до н. э. и с неизменным успехом демонстрируется туристам в наши дни. Состоит он в том, что с высокого шеста по четырем веревкам вниз головой спускаются четыре участника. Притом веревки постепенно как бы раскручиваются, опуская человека ниже и ниже. В это время главный персонаж-распорядитель находится наверху, играет на барабане или флейте. В конце, последним, спускается и он, быстро и ловко скользя вниз головой, и встает на ноги уже на земле. Высокий, до 10–15 метров, шест воплощает ось мира, или мировое древо. Четыре участника и главный распорядитель представляют богов. В древних изображениях иногда шестом становится дерево какао, связанное со страной мертвых на севере, а в качестве распорядителя выступает бог какао Какаоатль.
Ритуальное подношение крови, получаемой из надрезов ушей, на початки какао. Мадридский кодекс, с. 95а.
Museo de América, Madrid. Fotografía: Joaquín Otero. CER.es (http://ceres.mcu.es), Ministerio de Cultura, España
В древности посланников к богам отправляли лишь в особо важные и сложные моменты: когда наступали война, неурожай, засуха, эпидемия и т. д. Посланники должны были ходатайствовать о благополучии и предотвращении бедствий. К богам отсылались как регулярные посланники во время праздников, так и чрезвычайные – по каким-то исключительным причинам. Большинство жертвоприношений не предполагало умерщвления человека. Это могли быть подносимые богам животные, или пища, или же просто ритуальные курения шариков копала или пома – смол наподобие ладана, символизировавших кровь. Как отмечал францисканец Ланда, по праздникам приносились в жертву животные, а в «случаях несчастья или опасности» – специально выбранные члены общины.
К экзотическим, но не смертельным способам общения с божественными предками можно отнести известный у майя «обряд нанизывания», который Ланда расценивал как принесение в жертву собственной крови: «В одних случаях они приносили в жертву собственную кровь, разрезывая уши лоскутками… В других случаях они протыкали щеки или нижнюю губу, или надрезывали части своего тела, или протыкали язык с боков и продевали через отверстие соломинку с величайшей болью. Или же надрезывали себе крайнюю плоть, оставляя ее, как и уши. В других случаях они делали бесчестное и печальное жертвоприношение. Те, кто его совершал, собирались в храме, где, став в ряд, делали себе несколько отверстий в мужских членах, поперек сбоку. Сделав это, они продевали сквозь отверстия так много шнурка, сколько могли, что делало их связанными и нанизанными. Затем они смазывали кровью всех этих членов демона».
Другой способ, с которого мы и начали, относился к разряду более радикальных кровопусканий и более всего напоминал ритуал распятия Христа. Отправляемого к богу привязывали к столбу и начинали наносить ему раны копьем или стрелами, чтобы извлечь кровь. Кровь должна была, «дымясь», вытекать из тела – это считалось высвобождением души. Для того чтобы облегчить страдания жертвы, использовались наркотическое питье и даже гипноз. Да и весь обряд, сопровождавшийся специальными песнопениями и ритмическими танцами, производил на участников завораживающее, фасцинирующее воздействие. Отправлявшийся к богам считался отнюдь не страдальцем, а достойнейшим героем, отказавшимся от личного ради общественного.
При появлении миссионеров именно этот обряд индейцы восприняли как распятие и продолжали, несмотря на запреты, тайно практиковать его, прячась в пещерах.
Собственно, сама история так называемого аутодафе в Мани, организованного по приказу главы францисканской миссии Диего де Ланды в 1562 году, началась именно с появления мертвого младенца со следами «распятия» – ритуального жертвоприношения. Индейцы попытались выдать случившееся за «чудо», наподобие стигм Иисуса, но Диего де Ланде сразу стало понятно, что ребенка, вернее его чистую душу, отправили к индейским божественным предкам. Ему, уже описавшему эти обряды со слов информаторов, было не сложно «прочитать» послание. Во-первых, ребенок оказался не таким уж новорожденным, как изначально заявляли индейцы. Раны его носили вполне узнаваемый характер, а незахороненный труп имел уже некоторый срок, что согласовалось с представлениями индейцев о том, что душа может вернуться в течение трех дней.
Ланда прекрасно понимал, что именно стояло за смертью младенца. Индейцы достаточно хитро спрятали свой обряд за христианскую версию распятия Христа – но он не мог сказать об этом открыто. И тогда монах устроил спектакль с аутодафе, где индейцы майя публично «отрекались» от языческих практик.
Давление католической церкви шло повсеместно. Этот важный обряд для спасения народа постепенно превратился в ритуальный спектакль, получивший в некоторых местах название «Танец с початком». При его исполнении меткие лучники стреляли уже не в человека, а в подброшенный початок маиса.
У современных индейцев Гватемалы майя-какчикель сохранилась легенда об озере Атитлан, сюжет которой разворачивается вокруг этого самого «Танца с початком», чрезвычайно напоминающего древние жертвоприношения с извлечением крови через ранения.
С самого начала миф обозначает, что речь идет не просто о любви. Ситуация имеет исторические истоки, затрагивающие братские народы – киче и какчикелей. По воле бога Гугумац (Пернатого Змея) конфликт следовало разрешить на определенных им условиях: юноша должен принять участие в танце початка – священном ритуале в честь бога огня Тохиля, назначенном на ближайший праздник. Состоял ритуал в следующем: распорядитель Ахав, как полагалось, бросал в воздух лучший початок из прошлого урожая – и тот не должен был упасть, пока не потеряет последнего зерна. Для этого тринадцать заранее избранных лучших лучников пускали в него стрелы. Их число соответствовало количеству богов небесных сфер.