Главный герой мифа, прекрасный юноша по имени Уциль (что означает «добрый»), во сне выпивает магический напиток из маиса и какао, который готовит для него Великая Бабушка, а подносит – бог Чамаль-Каан. По всей видимости, неслучайно в тексте указывается, что юноша – сын Ахау Кулеля, то есть того, кто отвечает за сохранение традиций, практически жреца-хранителя знания. Итак, ах-кулель отправляет своего красивого девственного сына с поручением к недругам, понимая, что приносит его в жертву в качестве посланника, который приравнивался «к богу».
Итак, какчикель Уциль оказывается у враждебного народа киче. К нему в тюрьму приходит военачальник киче в сопровождении прекрасной дочери Сакар (что означает «девственная», «чистая») и предлагает свободу, если тот согласится стать одним из лучников в древнем «Танце початка». Военачальник подкидывает початок над центром круга из 13 лучников, а те должны стрелами удерживать его в воздухе, пока не будут выбиты все зерна. Но из-за интриг соперника герой Уциль вынужден нарушить ритм и правила обряда – в результате проливается кровь. Любопытно, что Ланда, описывая Коломче, специально подчеркивал, что соблюдать ритм в подобных танцах обязательно. «Есть другой танец, когда танцуют восемьсот и больше или меньше индейцев с небольшими флажками, с военными широкими шагами и звуками. Среди них нет ни одного, кто бы нарушил ритм»[45]. По всей видимости, ритм символизировал закон мироздания, нарушать который недопустимо. Вина принадлежала сопернику, но случившееся все равно расценивалось как страшный проступок Уциля. Будучи влюбленным в прекрасную Сакар, он убивает соперника, заставившего его нарушить правило. Затем забирается на помост, хватает любимую и бежит, спасаясь от погони. Тут доброму юноше на помощь приходит крокодил, которого Уциль однажды спас от жажды, и перевозит молодых людей через озеро, чтобы укрыться в пещере Великой Бабушки – Праматери.
На главном празднике в гватемальском селении Сан-Хуан ежегодно можно наблюдать «танец», который длится по нескольку дней. Участники в особых костюмах, разделившись по шеренгам, ритмично повторяют одни и те же движения. Нарушить ритм танца или покинуть площадь считается позором – и потому участники предпочитают потерять сознание и упасть, нежели проявить слабость.
Фото из личной коллекции автора
По сути, символика мифа позволяет выстроить любопытную картину. Лучники – это 13 зодиакальных созвездий, порядок движения которых по небу нарушить невозможно. Сам обряд идентичен «Танцу у столба», когда все стреляют в одного – до последнего зернышка в початке. Но то, скорее всего, должен был быть початок какао как символа крови, а вовсе не маиса – тогда лучники «ранили» бы его до последней капли крови. Крокодил, который появляется, чтобы забрать Уциля и Сакар, – это Млечный Путь, или Небесная веревка, по которой уходили души умерших. Он перевозит Уциля и Сакар через озеро, что символизирует девственные воды мироздания. И потому совсем не случайно, что по Небесной веревке молодые люди попадают к своей общей Великой Бабушке – прародительнице, которая отождествлялась на небе с Большой Медведицей или севером, где в пещере находится страна мертвых или место божественных предков. Так, через смерть героев, донесших послание до богов, благодаря их жертве, прародители воссоединили враждовавшие братские народы.
Помимо кровопусканий, практиковалось и вырывание сердца заживо. Этот способ также описывал Диего де Ланда: «Они делали во дворе храма большой курган из камней и клали человека или собаку, которых должны были принести в жертву, на что-либо более высокое… Связанную жертву, брошенную с высоты на камни, схватывали служители и с большой быстротой вырывали сердце, несли его к новому идолу и подносили ему между двумя блюдами. Подносили дары из пищи. В этот праздник старухи селения, избранные для этого, танцевали, одетые в особые одеяния. Они говорили, что спускался ангел и принимал это жертвоприношение». В некоторых случаях уже мертвое тело сбрасывали с лестницы пирамиды, чтобы оно скатилось по ступеням вниз. Специальные служители подбирали его и сдирали всю кожу целиком, кроме кистей рук и ступней. Эти части тела забирал жрец, поскольку они не могли находиться в послетрапезном захоронении. Затем он, раздевшись догола, надевал на себя снятую кожу и участвовал в коллективных торжествах.
В случае, если принесенный в жертву был членом общины, голову его тоже забирали жрецы. Надо заметить, что отрезание головы относилось к архаическим способам принесения жертвы, о чем свидетельствуют самые ранние мезоамериканские монументальные изображения. Отчасти это связано с тем, что знак, передающий глаз и на языке майя читавшийся ич, обозначал еще и понятия «голова», «душа», «плод», которые становились как бы тождественными. Эта «игра образов» проявляется во многих мифах. Если же в жертву приносили пленников, с их головами поступали иначе. Например, их могли высушивать, вынимая особым способом кости черепа, а затем уже ставшие маленькими головы подвешивал к своему поясу победитель. От пленников оставляли челюсти и берцовые кости, на которые наносили победные надписи. Так, например, текст около фигурного изображения воина на гравированной берцовой кости, относящейся к 600–900 годам и обнаруженной в одном из захоронений на острове Хайна, восхваляет военачальника, взявшего пленника.
Известный «Колодец жертв» в Чичен-Ице, куда сбрасывался связанный посланник, – еще один способ жертвоприношений. Если богам было угодно, они возвращали посланника в течение трех дней. История сохранила лишь один такой случай. Некий Хунак Кеель, сброшенный в воду и чудом (или же в результате заговора) спасшийся, стал править Майяпаном от имени богов, претендуя на гегемонию уже на всем Юкатане.
Отправляли к богам юношей и девушек, по преимуществу девственных – за этим следили специально. Для жрецов считалось важным сохранение чистоты «души-крови», к тому же необходимо было исключить всякое постороннее влияние. И сам обряд «отправления посланника» имел исключительно важное значение. Его практиковали даже при испанцах. Это весьма подробно комментировал глава францисканской миссии на Юкатане Диего де Ланда: «Кроме праздников, на которых, чтобы их отпраздновать, приносили в жертву животных, также из-за какого-либо несчастия или опасности жрец или чиланы приказывали им принести в жертву людей. В этом участвовали все, чтобы купить рабов; или же некоторые по набожности отдавали своих детей (sus hijitos), которых очень услаждали до дня и праздника их [жертвоприношения] и очень оберегали, чтобы они не убежали или не осквернились каким-либо плотским грехом. Между тем их водили из селения в селение с танцами, они помогали жрецам, чиланам и другим должностным лицам.
Когда наступал день, они собирались во дворе храма, и, если его надлежало принести в жертву стрельбой из лука, его раздевали догола, мазали тело лазурью и [надевали ему] убор (una coroza) на голову. Приблизившись к демону, народ исполнял торжественный танец с ним, все с луками и стрелами, вокруг столба и, танцуя, поднимали его на нем и привязывали, все время танцуя и все смотря на него. Поднимался нечистый жрец (el sucio del sacerdote), одетый и со стрелой; была ли это женщина или мужчина, ранил его в скромную часть, извлекал кровь, спускался и смазывал ею лицо демона, сделав определенный сигнал танцующим. Они начинали пускать в него стрелы по очереди, когда, танцуя, проходили с быстротой; сердце же его было отмечено белым знаком, и таким образом они превращали всю его грудь в мишень, [выглядевшую] как щетина из стрел»[46].
Диего де Ланда отмечал, что «этих принесенных в жертву они считали святыми»[47].
Игра в мяч уже не раз упоминалась в разных мифах, а в «Пополь-Вух» вообще становится ключевым элементом сюжета. Она восходит к очень древней традиции племенных или фратриальных состязаний, которые существовали у всех народов. Отблески подобных реликтов социальных отношений в той или иной форме сохраняются практически повсеместно – наподобие кулачных драк «деревня на деревню» у русских. Кстати, в современной городской культуре, где напрочь утрачены какие бы то ни было родовые связи, именно эта архаическая подсознательная схема условных этно-территориальных объединений действует, когда формируются группы из болельщиков спортивных команд.
Небольшое поле для игры в мяч в древнем городе Коба на Юкатане. Лестница, по которой на поле как в преисподнюю спускаются игроки, символизирует вход в мир мертвых. Боковые скошенные панели подчеркивают «нижний» уровень мироздания. В кольцо должен был попасть каучуковый мяч, размером с голову человека.
Фото из личной коллекции автора
В Мезоамерике подобные состязания были популярны задолго до появления майя. Об этом свидетельствуют распространенные там археологические находки так называемых «полей для игры в мяч». Подобные сооружения реконструировали на реальном пространстве древнего города потустороннее пространство селения мертвых. Оно обозначалось и архитектурно: на единой плоскости намеренно подчеркивался его подземный уровень. Это и ступени, которые вели вниз, к полю. Это боковые прямые или скошенные стены с боков. Это ориентация относительно «живой части» города, связанная с севером или западом, что указывает на расположение страны мертвых. Это и символы подземного мира, в том числе какао, а также иногда захоронения. Городской центр и поле для игры в мяч воплощали у майя связь мира с антимиром. Две команды представляли два рода. Победитель, то есть лучший, должен был стать посланником к божественным предкам. Ему, по всей видимости, отсекали голову, как это и случилось в «Пополь-Вух».
Наиболее раннее свидетельство игры в мяч в Мезоамерике – керамические фигурки из погребений Опеньо, датируемые серединой второго тысячелетия до н. э. Примечательно, что композиция воспроизводит группу из пяти мужских и трех женских персонажей. Мужчины – игроки, на них нет одежды – только соответствующие уборы и протекторы, в руках нечто вроде лапты. Длинные поджарые тела раскрашены красным. Изящные женщины возлегают неподалеку, как бы наблюдая за игрой.