— Жаль, — вру я бессовестным образом, — может, просто погуляем?
Она приехала ради меня, что это значит? Это значит одно!!! Лихорадочно соображаю, куда ее можно повести при моих скромных возможностях, да еще, чтобы прогулка завершилась в моей холостяцкой квартире. Конечно, после двухнедельной пьянки там хлев, но упускать такой случай?
— Раз уж я нарушила ваши планы на сегодня, давайте хотя бы кофе вас угощу.
Тяжело вздыхаю, сожалея о нарушенных планах, но соглашаюсь. Едем в метро, она мило щебечет, почти касаясь губками моего уха. Я наслаждаюсь, вдыхая аромат ее косметики. Краски на лицо она и сегодня не пожалела. Тени, румяна, тушь. Помада ярко красная. Это ничего, это мы смоем.
Выходим на «Тверской» и тут оказывается, что она живет буквально в двух шагах, а кофе у нее тоже найдется. Родители в командировке. А я ломал голову, как ее к себе затащить! О, времена, о, нравы! Ничего не имею против современной молодежи!
Старый сталинский дом, окна на Тверскую. Она снимает джинсовую курточку и вешает ее в прихожей. Я пристраиваю рядом свою. Ее маечка на тонких бретельках, почти прозрачная. Лифчик она не носит… Пальцы у меня дрожат. То ли с похмелья, то ли в предвкушении…
На кухне она ставит на стол крохотные чашечки, достает турку.
— У меня есть коньяк, — она тянется к верхней полке.
Маечка слегка задирается, приоткрывая грудь. Я отвожу глаза — так и ослепнуть недолго, но от коньяка отказываюсь. Если я сейчас выпью, то из запоя выйду только с помощью капельницы. Проверено.
Она ставит турку на плиту и, заговорщицки улыбаясь, тянет меня за собой.
Пустая огромная комната, потолки метра четыре, наборный паркет. В стенах — встроенные шкафы. Все так же улыбаясь, она идет к шкафу с зеркальной дверцей и сдвигает створку. Я тоже расплываюсь в улыбке, ожидая приятного сюрприза…и сюрприз налицо. В глубине шкафа, на полке, четыре круглых аквариума. Из каждого на меня глядит голова… и под каждой головой меч — две самопальные катаны, дюралевый «цвайхандер» и мой, отбалансированный не по правилам, сверкающий, со свинцом в яблоке. А над мечом смотрит на меня из аквариума, сквозь формалин и стекло, голова Саньки… Лицо спокойное, даже безмятежное. Из-под полуопущенных век глядят зеленые глаза. Рыжие волосы, словно водоросли, невесомо парят в формалине. Я совсем забыл про тебя, Санек…
Рядом бритая голова с мясистыми губами и носом картошкой. Судя по Санькиному дневнику, это парнишка, которого он звал Крагером. Всем четверым едва ли больше восемнадцати…
Не знаю, сколько я так простоял. Минуту, десять? Сглатываю тошнотворный ком и оборачиваюсь к принцессе. Принцессы нет. В центре комнаты, босиком, стоит женщина примерно моего возраста. Смотрит надменно, губы кривятся в усмешке. Я не сразу понимаю, в чем дело. Потом до меня доходит. Принцесса всего лишь смыла косметику. Как мало женщине надо, для преображения. Просто смыть краску, чтобы обнажить душу.
В руках у нее «бутуровка» — венгерская сабля 16–17 века. Настоящее оружие, острое, как «жиллет-сенсор», способное разрубить на лету шелковый платок. Средневековые мастера плевать хотели на «усталость металла» и против этой сабли мой полированный меч не лучше куска водопроводной трубы.
Ее губы шевелятся, ноздри трепещут, глаза безумны. В солнечном свете ясно видно, как изо рта брызжет слюна. Я не сразу понимаю, что она говорит, но постепенно звуки складываются в слова.
— …в ваши игры. Я провожу набор бойцов. Ты — лучший, что мне попались. Ты нужен нам в Средиземье.
— Ты больная, ты убила их…, - слышу я свой голос.
— Ты не понимаешь, — нетерпеливо говорит она, — смерть в бою — это необходимое условие. Иначе в Средиземье не попасть.
Да-а… Мой диагноз известен — алкогольная интоксикация. А у нее что? Отравление сказкой?
— А где тела?
— Их нет. Здесь ты их не найдешь. Тела растаяли, развеялись как дым. Они в моем мире. Мышечная память пригодится, а воспоминания, — она указывает концом сабли на головы, — им не к чему. Так что, играем?
И предложенный коньяк и прозрачная маечка — все, чтобы вывести из равновесия, соображаю наконец я. И головы в аквариумах тоже.
— Ты знаешь, — стараясь не глядеть в лицо Саньке, я беру свой меч, мне не очень хочется в твой мир. Здесь, пожалуй, спокойней.
Рукоять привычно ложится в ладонь. Пробую ногой паркет. Скользко. Хорошо, что кроссовки не снял.
— Значит, я отправлю тебя помимо твоей воли.
— Как этих мальчишек, — я киваю в сторону аквариумов, — ведь выбора ты им не оставила?
— Двое просто струсили. Бритый, правда, бился.
— А рыжий? — интересуюсь я.
— Твой друг? — Разминая кисть, она делает саблей изящную «нижнюю восьмерку», — он был неплох. Меч для него тяжеловат оказался.
— Ну, а для меня в самый раз, — заверяю я, перехватывая рукоять поближе к гарде, — начинай, принцесса.
Оскалившись, она идет по кругу «волчьим шагом».
Санька, ты искал принцессу… ты нашел ведьму.
Сделав скользящий шаг вперед, она наносит несколько засечных ударов, явно предлагая «парад-рипост». Нет, дорогая, удар-ответ не для меня. Так я сдохну за полминуты со своим «полуторником». Встретив очередной удар скользящим блоком, пытаюсь достать ее базовым вертикальным ударом. Не попадаю, зато с атакой проваливаюсь, кретин. Попробуйте, ради интереса, придавить к зеркалу шарик ртути. Ее линейный маневр легок, как балетное па. Кончиком «бутуровки» она успевает дважды чиркнуть меня по открытой спине. Ухожу перекатом и останавливаюсь перевести дух. Майка на спине быстро намокает.
Я не хочу в Средиземье, принцесса. Совсем не хочу. Перехватываю рукоять двумя руками и делаю клинком «нижний крест», пробуя, не задеты ли мышцы. Порядок, это просто царапины. Хорошая у тебя сабля, девочка. Только одно дело — снять с плеч голову, другое — перерубить полосу кованой стали сантиметровой толщины.
Я больше не атакую, я стою каменным гостем и делаю один «сбив» за другим, не очень беспокоясь, в лезвие идет удар или в плоскость.
Ее танец вокруг меня продолжается не более двух минут. Красивое лицо искажается, заостряется нос и подбородок, поджатые губы превращаются в тонкий разрез. Она выдыхается и понимает, что меня не одолеть. Движения ее становятся резкими, суматошными. Она нападает, делая выпады на выдохе, с болезненными истерическими вскриками, словно женщина, предчувствующая оргазм. Целясь мне в лицо, снова делает длинный неподготовленный выпад. Я отвожу ее клинок, пропуская смерть слева от себя. Женщина теряет равновесие, ее влечет вперед. Делаю шаг в сторону, разгоняю меч вокруг головы и с разворота бью сзади по шее. Мне хочется снести ей голову, как она делала с этими мальчишками. Тут не нужна острота клинка, хватит инерции и массы моего бутафорского оружия. Я не попадаю по шее — практики мало. Она успевает обернуться и меч, с хрустом врубаясь в лицо, входит наискосок выше уха, дробя височные кости. Трещит сломанная челюсть. Сталь проникает в мозг, прерывая сдавленный крик. Она падает. Голые розовые пятки выбивают дробь на паркете. Смерть ее почти мгновенна. Жаль…
Я принес с кухни стул и уселся спиной к полке с аквариумами. Я пил коньяк, смотрел на тело принцессы и ждал. В солнечном луче кружились пылинки. Я ждал долго. Пока трупное окоченение не сковало тело. Принцесса не исчезла. Средиземье не дождалось ее.
Может, надо было отрезать ей голову?
Светлана Прокопчик
РОМАН В СТИЛЕ SMS
Павильон сотовой связи не работал. Валерий потоптался у запертой двери, с сомнением оглянулся на здание супермаркета. Можно заплатить за телефон в кассе, но для этого надо войти в торговую зону. Валерию туда не хотелось: не любил толпу. Особенно в предпраздничные дни.
Поразительно, насколько народ любит праздники — любые, смешивая языческие, христианские и коммунистические. Какая разница? Праздник он и есть праздник.
На завтра планировалось католическое рождество. Каждая вторая покупательница несла индейку. Валерий подумал: «Ведь ни одна из них не знает, где ближайший костел. Хотя зачем им костел, главное — подать на стол индейку. А в этом вопросе наши умелые кулинарки дадут сто очков вперед любому иезуиту».
Отчего-то женщины с индейками расстроили Валерия даже больше, чем закрытый павильон. Ветер бросил ему в лицо горсть крупных влажных снежинок — Валерий зябко поежился. Сел в машину, завел двигатель. Лобовое стекло обрастало мохнатым белым покровом.
Интересно, почему снег белый, а небо во время снегопада — серое? Почему вода прозрачная, а дождевые облака — свинцовые? Ведь каким бы толстым ни было облако, оно несет в себе не так уж много воды. Что такое пятьдесят миллиметров осадков? Всего лишь пять сантиметров.
Валерий вырулил со стоянки, глядя по сторонам — где бы оплатить сотовый? Уличная иллюминация сверкала так, что в блеске огней растворялись вывески и даже рекламные щиты. Через минуту или две Валерию показалось, что он едет не по городу, а по ветке колоссальной новогодней елки. Катится с одной еловой лапы на другую, объезжая, хвоинки и любуясь стеклянными шарами, волшебной мишурой и леденцами в серебряной фольге.
Нужная вывеска появилась внезапно, Валерий едва успел затормозить. Вышел, плотно запахнув куртку, и направился к хлипкому зданию.
Как ни странно, в павильоне было пусто. Лишь Снегурочка в нескромном наряде скучала подле витрин, да Дед Мороз за кассой разгадывал кроссворд. Валерий заполнил бланк, отдал Деду.
Рядом возникла Снегурочка с яркой коробкой.
— Сегодня первому и последнему посетителю — подарок, — прожурчала она. — Первому и последнему, только сегодня мы дарим исполнение мечты.
«Мечтой» оказался мобильный телефон в стильном черном корпусе.
— Новая марка… не нуждается в подзарядке… вечные батареи… изобретение советских ученых, проданное КГБ на Запад… австрийская сборка… титановый корпус… сим-карта в комплекте… самый выгодный тариф…
Голос Снегурочки завораживал. Валерий поддался и, словно во сне, протянул паспорт. Через три минуты он снова был на улице — с коробкой под мышкой.