– Я салютую вам, маркграф! – крикнул я ему в спину. – Более того, я хочу выразить вам свое почтение.
Он с любопытством повернулся ко мне:
– И как бы вы это сделали?
– Позвольте мне поднять за вас тост. Какая разница, начнется наш шестидневный пост сейчас или через минуту?
– Вас мучает жажда, лорд Фистула? – спросил Хайперин, подходя ко мне. На его пухлом личике было написано нескрываемое злорадство. – Тогда не желаете ли воспользоваться предметом вашей самой сложной кражи?
Как я и надеялся, он схватил Чашу со стола и помахал ею перед моим лицом. Помятый, потускневший от времени кубок выглядел так себе, но я вспомнил, каким жалким казался Эрзац, пока я не удалил с него ржавчину. Чаша была замаскирована аналогичным образом. Ни один пентюх не посмотрит на нее дважды. В отличие от извергов, они не чуют запаха золота. Мы же чуем его за версту.
Я презрительно усмехнулся, глядя на кубок, стараясь не выдать того рвения, что владело мной.
– И вы ожидаете, что я стану пить из этой безвкусной дешевки?
– Если, по-вашему, кубок не достоин вашего внимания, то, возможно, вы объясните мне, зачем вам понадобился дешевый трофей какого-то никчемного мальчишки? – спросил маркграф. – Лично я не вижу в нем ничего особенного.
– Мой коллега, вероятно, хотел бы, чтобы я на него взглянул, – сказал я, пожимая плечами, насколько то было возможно под тяжестью цепей. – В конце концов, мы брали интервью у парня о забеге, в котором он участвовал, рассчитывая на победу.
– Тогда ладно, – сказал маркграф, нетерпеливо махнув рукой. – Выпей за мое здоровье. В принципе я не против, раз ты скоро умрешь в этой камере, как только Его Светлость подтвердит, что все вы отъявленные мошенники. В честь последних минут дневного света продолжай.
Один из охранников налил в чашу мутную воду из дождевой бочки у окна. Я догадывался, что в ней остужали орудия пыток.
– Что, даже не вино? – обиженно спросил я.
– Скажи спасибо и за это, преступник, – надменно бросил мне стражник.
Я пожал плечами:
– Что ж, иногда можно выпить и воды. Главное, не переусердствовать.
– Я почти восхищаюсь вами, лорд Фистула, – сказал маркграф. – Проявлять такую беззаботность перед лицом смерти.
– Галантность – мое второе имя, – буркнул я.
Стражник протянул мне Чашу. Я потянулся, чтобы взять ее у него из рук. Но этот гад нарочно наклонил ее, чтобы вода пролилась на пол. Подавив в себе ярость, я взглянул на маркграфа. Мерзкий чинуша явно получал огромное удовольствие от издевательств над нами. Эх, где же вы, мои прежние силы? Я бы доставил ему такое удовольствие, которое бы он запомнил на весь остаток своей изрядно укороченной жизни. По кивку маркграфа охранник снова наполнил чашу и протянул ее мне.
Дрожащими руками я взял у него кубок. Предвкушение было пыткой. После всех долгих лет я был в считаных секундах от того, чтобы вернуть свою былую силу. Я почти парил. В моем видении я выпил всю чашу. Увы, вода противно воняла, на ее поверхности плавал дохлый таракан, но любой, кто когда-либо пробовал изврскую пищу, едал вещи и похуже.
Что я должен сделать в первую очередь, когда прикольный порошок будет удален из моего организма? Просто вытащить нас всех отсюда или же для начала размазать по стенам этого высокомерного сукина сына? Разорвать его в клочья и собрать заново? Я решил начать с того, что заставлю цепи парить в воздухе, как облака, а потом уроню их на круглую головенку маркграфа.
Я высоко поднял кубок.
– За ваше здоровье, маркграф. Вы отличный образец государственного служащего, и я говорю это от всего сердца.
Я залпом осушил чашу. По моим жилам тотчас разлилось ощущение здоровья. Я чувствовал себя сильнее, чем когда-либо за много лет. Все синяки и ушибы, которыми наградила меня толпа, набросившись на нас и притащив сюда, исчезли. Мое зрение стало острее. Мое ухо различало щебетание птиц за много миль от окна. Я ощущал свою связь с миром так, как не ощущал ее многие годы.
– Ах! – Я похлопал себя по груди и протянул руки. Смотри, мир, я иду!
Маркграф нетерпеливым жестом приказал стражнику забрать у меня чашу.
– Вот, ты выпил за мое здоровье. Ну как, теперь тебе легче?
Я осклабился:
– Вообще-то, Хайбой, я чувствую себя прекрасно. А теперь давай я покажу тебе небольшой трюк.
Я глубоко вздохнул, балансируя на носках. Я откинул цепи так, чтобы мои руки были свободны, и выбросил их в направлении маркграфа. Возможно, я вложил в это движение чересчур много выразительности, но оно того стоило. Я открыл глаза.
Ничего не произошло.
Я оторопело уставился на свои руки. Что пошло не так? Я погрузился глубоко внутрь себя и зачерпнул всю энергию, какую только мог, замахнулся и метнул ее в маркграфа.
– И что я должен увидеть? – спросил Хайперин, недоуменно подняв одну бровь едва ли не к залысине.
– Хммм.
По идее он должен был разлететься на шесть частей, пораженный молнией, которой до сих пор следовало рикошетить по всей комнате! Я попытался нащупать силовые линии. Силы здесь, в пределах досягаемости, должно быть с избытком, иначе Тананда просто не смогла бы поддерживать нашу маскировку. Я потянулся глубже и вытащил пустую руку, смущенный, как посетитель закусочной, забывший дома бумажник. Там ничего не было. Прилив силы, накрывший меня с головой, заставил меня почувствовать себя обновленным, но, увы, я по-прежнему был лишен магии. Мои плечи поникли.
– Понятно, – сказал маркграф, насмешливо щелкнув пальцами. – Ты просто зря тратишь мое время. Увидимся через шесть дней. Не знаю точно, что я сделаю с вами троими, но обещаю, это будет унизительно.
Вряд ли это могло быть унизительнее, чем то, что я чувствовал в этот момент.
Огромная железная дверь захлопнулась за ним. Ее стук эхом разнесся по каменной комнате, ударив меня по ушам. Я беспомощно свисал с кандалов, не в силах даже стоять самостоятельно.
– Ну-ну, – сказала Тананда.
– Замолчи, – рыкнул я, не пытаясь даже поднять на насмешницу глаз. – Это должно было сработать.
– Дипломатия – это искусство невозможного. – Тананда пыталась щадить мои чувства. Я же не мог этого вынести. – Интересно, как он поступит, когда узнает, что лорда Фистулы не существует?
– Существует, – сказал я, скорбно покачиваясь на цепях. Тараканы и крысы уже повылезали из стен и суетились у наших ног. – Проблемы возникнут, когда он узнает, что настоящий Фистула по-прежнему пребывает при дворе или, по крайней мере, пребывал там в последний раз, когда я о нем слышал.
– И какое наказание положено самозванцу, выдававшему себя за любимца местного герцога?
– Как обычно, смертная казнь. – Я встал и снова подергал цепи, проверяя, смогу ли я выдернуть их из стены. Нет, скобу явно вогнали в нее как минимум на фут. Тут явно требовалась даже большая сила, чем у изверга, пребывающего в хорошей форме. Если эту железяку кто-то и выдернет, то только тролль.
– Ты уверен? – спросила Танда и сглотнула.
– У пентюхов скудное воображения, Тананда, – сказал я. – Они обожают пытки и убийства. Все их хобби по большей части вращаются вокруг того или другого. Охота. Петушиные бои. Футбол. Скив – истинный борец за мир по сравнению со своими собратьями-демонами.
Калипса выглядела еще более озадаченной.
– Это моя вина. Прошу прощения. Не подумай я вслух, мы бы не попали в это печальное положение.
– Я бы не назвал это мышлением, девочка, – проворчал я. – Я не знаю, как ты дожила до твоего возраста и почему никто ни разу не попытался придушить тебя за то, что ты готова ляпнуть первое, что приходит тебе в голову. Посмотри, что они сделали с моей одеждой. Этот пиджак был куплен в дорогом магазине. Он сидел на мне как влитой.
– Горе мне, – всхлипнула Калипса, продолжив муссировать тему жалости к себе, разнесчастной. Она сцепила руки и звякнула наручниками, взывая к небу. – Теперь я и мои спасители заперты в грязной темнице, а мой несчастный дедушка томится без надежды на спасение. – Таракан коснулся ее ступни, и она испуганно дернулась. – Фу, мерзость!
– Молчи! – рыкнул я. – Я пытаюсь думать!
– Но маркграф убьет нас, когда обнаружит твою уловку! Судьба семьи Калипсо обрекает нас на страдания! Почему вы не испугались? – спросила она и отогнала новых насекомых.
– Мы попадали и в худшие переделки, – сказал я, пытаясь вернуться к ложке дегтя, и принялся размышлять вслух: – Это должно было сработать. Не имело значения, что именно я выпил из этой чаши. Я почувствовал силу. Мои способности должны были тотчас вернуться ко мне. Почему же они не вернулись? Что, во имя девяти кругов ада, не так с этой дурацкой чашей?
– Что ж, возможно, скажи ты мне, что я должна тебя вылечить, я сразу ответила бы тебе, что это не сработает, – внезапно произнесла Чаша на чистейшем уолтском. – Глупый извращенец.
– Изверг, – машинально поправил я и на всякий случай огляделся по сторонам.
– Приношу свои извинения. Все представители твоего измерения, которых я знала, были настолько подлыми созданиями, что мои губы автоматически произносят слово «извращенец».
Мы все уставились на золотую чашу.
– Она говорит! – воскликнула Калипса и даже дернулась было вперед. Но цепи удержали ее на месте.
– Весь Золотой Клад может говорить, – сказала Тананда. – Ты это знаешь.
– Но она ни слова не проронила раньше! – воскликнула Калипса.
– Мне не было необходимости защищаться, пока этот извращенец не оклеветал мои таланты, – заявила Чаша звонким женским контральто. Два рубина, обращенные к нам, были полны упрека.
– Изверг! Даже если я проглотил твое зелье, я не намерен глотать твои оскорбления. Или ты хочешь, чтобы я растоптал тебя в золотой блин?
– Ерунда, – ответила она. Гравировка на дне чаши изогнулась вверх и превратилась в улыбку. – Ты не можешь дотянуться до меня, и мы оба отлично это знаем.
– Кроме того, это Келса сказала, что ты сможешь восстановить его силы, – пояснила Калипса.