Банни пробежала глазами список мероприятий.
– Руководители избирательной кампании назначили нас модерировать конкурс, который призван выяснить, кто из кандидатов продемонстрирует наибольшую семейную привлекательность.
– Это как понимать? – спросил я.
– Карнелия сказала, что мы узнаем это, когда увидим.
– Вы за какого кандидата? – спросила нас молодая особа в белой майке с блокнотом в руке.
– Пресса, – сказала Экстра, протягивая свой блокнот.
Девушка повернулась ко мне и Банни:
– А вы? Вы пурпурные или зеленые? Я должна знать, в какую строчку вас вписывать.
– Э-э-э… мы сами по себе, – сказал я. – Мы представители избирательной комиссии.
Девица лучезарно улыбнулась мне:
– Ой, извините! Вы те самые пентюхи! Пожалуйста, входите. Если захотите сфотографироваться, просто вернитесь ко мне и получите номер.
– Мне не нравится, как она сказала «те самые пентюхи», – обиженно буркнула Банни.
– Не бери в голову, – сказал я.
– Мистер Уивил, прошу! – крикнул жук-фотограф, тот, что справа. На высоком табурете сидел оранжево-синий жук размером с мой кулак, да не один, а в окружении жуков-осветителей, трепетавших крыльями и сверкавших хвостами. Он поманил нас крошечной лапкой. – У меня все готово для вас.
Эмо выбрал девушку и группу детишек и поспешил к ним. Жук-фотограф спрыгнул со стула и, порхая вокруг их голов, расположил группу перед причудливым каменным камином. В решетке танцевал маленький яркий огонек. Каминная полка была завалена грудой сентиментального хлама, вероятно, поступившего прямо с ближайшего базара. Эмо обнял девушку за плечи. Он был в своем обычном ярком прикиде. На девушке же было платье в коричневых тонах. Жук-фотограф суетился вокруг них. У пары имелось трое фотогеничных детей: малыш с миленькой щербинкой между зубами, девочка чуть постарше с бантиками на ушах и крепкий подросток с мячом и битой в руках. Жук-фотограф поместил малыша между старшим братом и сестрой и подтолкнул родителей ближе, чтобы создать привлекательный семейный ансамбль.
Экстра с большим волнением сделала пометку в блокноте.
– Это Ансельмо! – сказала она. – Один из величайших жуков художников-портретистов во всем измерении Олимпии! О, смотри! Он тут не один! Здесь также Либавиц! Я просто обязана взять у нее интервью!
Желто-красный жук, немного крупнее Ансельмо, усадил Уилмера и его жену на мягкий диван. Позади кандидата столпились другие типпы, с гордым или смущенным видом. Либавиц взъерошила Уилмеру парик, а затем лизнула палец и втерла пятно синих теней для век в мех на щеке его супруги.
Судя по всему, семейство Уилмера было намного старше Эмо. У него был здоровый, атлетического вида сын в спортивной майке и замужняя дочь, с маленьким ребенком на руках. Малыш был таким очаровательным, что даже я загляделся на него. Муж обнял ее за плечи и принял героический вид.
Все Уивилы-Скаттилы были тертые калачи по части создания семейных портретов. Дети дружно развернули плечи к жуку-фотографу и встали ближе друг к другу. По ее сигналу все как один улыбнулись. Жучки-осветители замигали вспышками света. У меня перед глазами заплясали розовые пятна.
– Отлично! – крикнула Либавиц. – Итак, мы закончили с отдельными семейными фото! Кто еще не успел?
– Эггар! – воскликнул Уилмер, приветливо протягивая руку. На сцену в сопровождении женщины и двух подростков вышел типп примерно его возраста. Либавиц потолкала их туда-сюда, пока не расположила их, к своему удовлетворению, рядом с Уивилами-Скаттилами. Жуки-осветители испустили вспышки света. Моргая, Эггар и его семья удалились, чтобы освободить место для следующей группы.
– Кто эти люди? – спросил я, когда статная женщина и ее дородный супруг, позируя перед Либавиц, изобразили на лицах широкие фальшивые улыбки.
– Избиратели, друзья семьи, спонсоры кампании, – сказал Экстра. – Все, кто хочет сфоткаться вместе с кандидатами. Это весьма дорогое мероприятие!
– Кто за него платит?
– Кандидаты, из своих средств, – ответила она. – То, что они не соберут сегодня, они возместят на мероприятиях по сбору средств позже на этой неделе.
– Я должна напомнить Орлоу и Карнелии, что мне нужен строгий учет всех взносов, которые они получат сегодня, – сказала Банни и направилась к Карнелии. Та стояла с типпами, ожидавшими своей очереди на фотографирование.
– Сомневаюсь, что ты это узнаешь, – крикнула ей вслед Экстра. – Они постоянно «забывают» сказать про то или иное пожертвование.
Я остался наблюдать, как Уилмер и Эмо позировали, пожимали руки и широко улыбались жукам-фотографам. Экстра странно посмотрела на меня.
– Что не так? Согласись, ведь это так увлекательно!
– Боюсь, я не просекаю фишку. Зачем кому-то платить за то, чтобы попозировать с одним из этих парней?
– Считается, что, если сфоткаться с кандидатом, это дает вам эксклюзивный доступ. Людям хочется чувствовать себя особенными. Даже если это не взаправду. Или не на слишком долгое время.
– И это популярно? – спросил я, пытаясь взять в толк.
– Людям нравится.
– Им хочется этого больше, чем слушать речи кандидатов о проблемах?
– Речи быстро надоедают, – заверила меня Экстра. – Именно поэтому, на мой взгляд, и вошли в моду грязевые бои. Я, конечно, не могу этого доказать, но люди действительно начали выходить на митинги, когда стало известно, что там будут швыряться грязью. Без интереса со стороны широкой публики кампании просто умерли бы. Чтобы их продолжать, кандидатам нужны деньги.
Я нахмурился:
– Если им нужны от людей деньги, почему просто не попросить их? Взимать плату за вход на эти мероприятия или продавать билеты?
– Потому что тогда это будет выглядеть так, будто они попрошайничают. Несмотря на титул, слуги народа скорее ведут себя как его хозяева. Это было бы ниже их достоинства. Поэтому они создают впечатление, будто оказывают людям услугу, пожимая им руки. Это личная, практическая связь. Выборы – это тот уникальный, единственный раз, когда кандидаты доверяют себя милости избирателей.
– Я заметил, – сказал я. – Так было везде, где я бывал. Это кажется таким фальшивым, все делают вид, будто получают что-то даром, но, в конце концов, платят все, с обеих сторон.
Экстра рассмеялась.
– Для политика ты слишком прямолинеен.
– Так говаривал один из моих партнеров, – ответил я. – По его словам, невозможно помешать кому-то стать лохом, если он очень хочет им быть.
– Это, часом, не тот извращенец? – спросила Экстра. – Я заметила, что он не вернулся.
– Он из-Верг, – поправил ее я. – У него другое задание. Мы справимся с этим сами.
В душе я надеялся, что это правда. Пока что не появилось ни одной гнилой картофелины или горсти грязи, но что-то подсказывало мне, что мирное настроение продлится недолго.
И оно действительно не продлилось. Одна из моих нитей оборвалась, и я ощутил покалывание. Я машинально обернулся в ту сторону. На сцене, где сидел Эмо, появился протестующий, выкрашенный в темно-фиолетовый цвет. В руке у него было ведро.
– Долой Уивилов!
Я устремился ему наперерез и набросил на ведро чехол магии. Из ведра теперь не выльется даже капля грязи! Но он все еще мог ударить Эмо.
– Что… я спрашиваю, кто дал вам право прерывать мою работу? – завопил Ансельмо. Жук размером с кулак врезался в лицо протестующему. – Мохнатый варвар! Не смей мешать искусству! Бззз! Убирайся отсюда! Мухи! Уберите его! Бззз!
Пурпурный типп махнул свободной рукой, отгоняя жука-фотографа. Я протянул руку, намереваясь схватить протестующего за руку с ведром. Увы, я промазал. Он замахнулся на меня ведром. Меня это не волновало, так как я запечатал ведро с помощью магии.
Увы, он тут же распечатал его. После нашей конференции в отеле протестное движение вынесло урок. Из ведра вылетела пурпурная волна и ударила меня по лицу. Я ахнул. Типп повернулся, чтобы заняться своей первоначальной целью. Поморгав, чтобы очистить от краски глаза, я кинулся к нему и запрыгнул ему на спину. Он истошно завопил. Мы вместе рухнули на пол. Ведро покатилось по полу, словно пыталось убежать от нас. Мы оба поползли к нему. Я, как какой-нибудь слизняк, тянул за собой пурпурный след. Типп достиг его первым и с трудом поднялся на ноги. Я тоже кое-как встал на колени на скользком полу и попытался схватить его за локоть, чтобы воспрепятствовать броску. И вновь промахнулся.
Руки больше не было. Я посмотрел вверх. Протестующий болтался в воздухе, кричал и пинался. Его одежда, волосы и лапы были сплошь покрыты осветительными жуками. Они сердито гудели, вынося его через окно в крыше.
Жук-фотограф описал в воздухе восьмерку и оказался нос к носу со мной.
– Ты, юный пентюх! Ты загораживаешь мне свет! Я отдаю тебе должное за попытку восстановить порядок, но отойди. И убери за собой. Я здесь на работе!
Ворча, я поднялся на ноги и отряхнул одежду. Орлоу подошел ко мне.
– Не надо меня благодарить, – сказал я, глядя вверх. – Я просто делал свою работу.
Как оказалось, благодарность вовсе не входила в его намерения. Начальник избирательного штаба с раздражением посмотрел на мою тунику и штаны, теперь в основном окрашенные в фиолетовый цвет.
– Ты намерен носить цвета нашего соперника до конца дня? – спросил он.
– Вообще-то это не совсем моя идея! – возразил я. – Я только что спас Эмо от брызг!
– Это не оправдание! Вы, МИФовцы, нанесли вред своей неподкупной репутации!
Спорить с ним было бесполезно. Вместо этого я представил свою одежду такой, какой она была до этого: синие штаны и светло-коричневую тунику, аккуратно отутюженные, с модной поясной сумкой из коричневой кожи, прикрепленной к коричневому ремню. Применив к этой картинке магию, я наложил на себя чары маскировки. Впрочем, глядя вниз, я по-прежнему видел свою одежду такой, какая она была, – мятой, в каплях краски, но все остальные видели лишь иллюзию опрятности.
– Лучше? – саркастически спросил я.
– О да, – сказал Орлоу с восхищенным видом. – Я и забыл, что ты маг. Хорошая работа.