Имен больше, чем богов
То, о чем уже было сказано ранее – множество противоречий, множество вариаций одного и того же мифа, – характерно для всей финно-угорской мифологии. И при этом у разных народов много совпадений – в картине мира, в «обязанностях» божеств… Удачный пример – бог Юмала. Первоначально, судя по всему, он почитался в основном как бог-демиург, создатель Вселенной (в тех вариантах мифов, в которых участвуют не только водоплавающие птицы). Затем ему приписали также обязанности бога-громовника, схожего с греческим Зевсом. А потом (правда, не факт, что последовательность была именно такова) он стал почитаться в первую очередь как бог туч и небес. У эстонцев аналогом Юмалы был Юмал, у вепсов – Юму. Ну а у марийцев, которых мы уже упоминали выше, это был Кугу-Юмо. Более того, после внедрения христианства на территориях Ингерманландии и Карелии имя «Юмала» кое-где использовалось как нарицательное и обозначала вообще любое божество, в том числе и христианского Бога-отца, и Иисуса Христа!
Одним из тех, кому мы обязаны сохранностью (хотя бы частичной) карело-финской мифологии, был Микаэль Агрикола – первый лютеранский епископ Финляндии. Он не только первым перевел Библию на финский язык, но и оставил сведения о языческих богах финнов. Правда, как в большинстве подобных случаев, писал он о них без особого пиетета.
А. Эдельфельт. Микаэль Агрикола. XIX в.
В «Калевале» верховным богом – богом-громовержцем – назван Укко. Его же, судя по всему, почитали как покровителя урожая и домашнего скота. Схожее божество было и у прочих финно-угров, например, эстонцы именовали его Уку.
Остановимся пока на карело-финском варианте, так как он, пожалуй, наиболее показателен.
Кто же у карело-финнов был богом грома? И как Юмала и Укко соотносятся между собой? Возможно ли, что это просто две ипостаси одного и того же божества?
Большинство исследователей сходятся во мнении, что Юмала – гораздо более древний образ (отчасти поэтому у нас так мало информации о нем). С течением времени его обязанности громовержца ушли на второй план, и его начали воспринимать прежде всего как бога неба, туч и воздуха. А громами и молниями начал ведать Укко. Кстати, вполне возможно, что этот образ сложился благодаря контактам со славянами и скандинавами, ведь Укко тоже разъезжает по небесам на колеснице и вооружен каменным то ли молотом, то ли топором: не правда ли, имеется сходство со скандинавским Тором? Некоторые предполагают, что первоначально имя «Укко» (что дословно можно перевести как «старик») было всего лишь прозвищем Юмалы, а с течением времени превратилось в самостоятельный образ.
Укко представляли в виде благородного старца в синих или серебристых одеждах; в руках у него – молнии, которые он ловко мечет в цель. Иногда его изображали с палицей. Имя этого божества часто встречается в топонимике Финляндии и Карелии, например: остров Уконкиви на озере Инари в Финляндии.
Остров Уконкиви на замерзшем озере
Интересно, что в числе детей Укко называли морское страшилище Икку-Турсо. Его описания не сохранились, но, видимо, это было что-то, напоминающее морского змея или осьминога.
У бога Укко была жена Рауни, и в некоторых пересказах древних мифов встречается забавная версия о том, что, когда гремит гром, это Укко ругается со своей супругой. Правда, исследователи – религиоведы и этнографы, которые часто портят хорошие интересные версии, – предполагают, что имя «Рауни» может быть просто одним из прозвищ Укко, и это имя означает что-то наподобие «господин», «владыка».
Перипетии «Калевалы»
Очень сложным и неоднозначным в карело-финской мифологии является образ Ильмаринена (вернее, у финнов – Ильмаринен, у карел – Илмайлине; схожий персонаж был и в эстонской мифологии, звали его Ильмарине). Изначально, видимо, он выступал как один из главнейших богов карело-финского пантеона, как один из демиургов, а также почитался как бог воздуха и погоды. Его называют «кователем небесного свода»; считается также, что он изготовил первые инструменты для обработки полей. Он выступает как соратник (а иногда и соперник) Вяйнемейнена. Одним из самых известных их совместных подвигов было возвращение солнца и луны, когда небесные светила были похищены. В числе мифов народа ижора сохранились предания о том, что именно Ильмаринен выковал элементы Вселенной – небесный свод, землю и все прочее – из разбившихся яиц, которые снесла ласточка или утка.
…Однажды Вяйнемейнен играл на своем кантеле, и играл так прекрасно, что Солнце и Луна спустились с небес пониже, чтобы услышать эту дивную музыку. Они сели на ветки деревьев – тут-то их и схватила старуха Лоухи, хозяйка Похьолы[67]. Лоухи – одна из антагонистов Вяйнемейнена и добрых сил в целом. Похьола – мрачная, но богатая земля, владычицей которой была эта неприятная дама. Лоухи представляли в виде злой уродливой старухи, которая, впрочем, умела менять свой облик и даже представать в виде животных и птиц.
К. Э. Шестранд. Вяйнемейнен. 1859 г.
Лоухи, похитив небесные светила, заточила их в скале и скрепила вход в нее заклинаниями. Потемнело в Калевале, перестали колоситься поля, стало холодно и неуютно. Народ побежал к кузнецу Ильмаринену и стал просить его:
– Пожалуйста, сделай нам новые Луну и Солнце!
Кузнец изготовил из серебра и золота Солнце и Луну, повесил их на ветки деревьев, но светила, сделанные из металла, не грели и не светили. И тогда Вяйнемейнен, который, как известно, обладал способностями шамана и пророка, начал гадать, куда же подевались Луна и Солнце. И вот наконец он узнал, в какой скале они находятся. Вяйнемейнен отправился туда и попытался при помощи заклинаний взломать скалу. Ему это удалось, но оказалось, что Луна и Солнце внутри скалы еще и прикованы к камням; взломать оковы ему не удавалось даже с помощью заклинаний. И тогда он обратился к Ильмаринену, чтобы тот изготовил волшебные ключи, которыми можно было бы эти оковы раскрыть. Кузнец принялся за работу, тут-то к нему и прилетела обернувшаяся ястребом Лоухи.
– Что это ты делаешь? – спросила она.
– Да вот хочу выковать ошейник для злобной ведьмы Лоухи, – ответил тот. – Она всем надоела своими пакостями. Прикуем ее к скале, и пусть сидит.
Испугалась Лоухи и вернула Солнце и Луну на небо – туда, где им и положено быть.
Мифы о «похищении» небесных светил есть практически у любого народа, не только у финно-угров и не только на территории России. Возможно, таким образом отразилось, например, какое-то масштабное затмение солнца, имевшее место в глубокой древности.
О божествах, воплощавших землю, сведения в финно-угорской мифологии северо-запада довольно скудные. В большинстве мифов имеется сюжет о том, что Мать-Земля была женой бога небес; он после очередной ссоры (или за какое-то прегрешение) низверг ее вниз. В Эстонии она обычно именовалась Маа-Эма, у карело-финнов – Маан-Эймонен.
Р.-В. Экман. Вяйнемейнен и Дева Похьолы. Сер. XIX в.
Вяйнемейнен и Ильмаринен выступают как соратники и в то же время соперники в истории с мельницей Сампо. Вариантов этой легенды существует великое множество, один из самых популярных таков.
Как вы помните, попытка Вяйнемейнена жениться на прекрасной юной Айно, сестре Йоукахайнена, завершилась трагически. Более того, если верить мифам – Айно уже в обличье рыбки однажды показалась из волн Вяйнемейнену, собравшемуся ловить рыбу, чем ввергла его в еще большую тоску. И все же мудрец не терял надежды заключить брак. Он узнал, что старуха Лоухи, хозяйка Похьолы, собирается выдавать замуж свою красавицу-дочь. Вяйнемейнен отправился в мрачные владения Лоухи, смог увидеть ее дочку, весьма впечатлился ее красотой, но приуныл, когда услышал от потенциальной тещи следующие слова:
– Дочку я отдам замуж только за того, кто выкует мне волшебную мельницу-Сампо. Эта мельница должна намалывать столько хлеба, чтобы хватило и мне, и моему скоту, и про запас. А еще было бы недурно, чтобы, когда я закладываю в жернова зерно, помимо муки из мельницы высыпались драгоценные камни.
Понял Вяйнемейнен, что не сможет он сделать такую чудесную мельницу. Многие искусства и ремесла ему подвластны, но сотворить такое чудо он не сможет – нужно просить об этом кузнеца Ильмаринена. И он пообещал старой Лоухи, что приведет к ней удивительного мастера, который изготовит для нее Сампо.
В. Бломштедт. Создание Сампо. 1897 г.
Интересно, что в некоторых версиях мифа говорится о том, что Ильмаринен категорически отказался отправляться в мрачную Похьолу; Вяйнемейнен не знал, что делать, ведь он поручился перед Лоухи, что кузнец непременно прибудет к ней. И тогда он пошел на хитрость. Сказал простодушному кузнецу, что неподалеку от его дома видел диво: висящие на ветках столетней ели созвездие Медведицы и золотой месяц. Своим волшебным пением Вяйнемейнен действительно заставил появиться видение созвездия и месяца, висящих на ветвях; очарованный Ильмаринен полез на дерево, чтобы рассмотреть их, а Вяйнемейнен вызвал сильный ветер, который отнес кузнеца во владения Лоухи.
Там Ильмаринен «из клочка овечьей шерсти, ячменного зернышка, капли коровьего молока и лебяжьего перышка» выковывает волшебную мельницу; а чтобы сила кузнечных мехов была достаточной для такого сложного задания, он призывает себе на помощь ураганные ветры.
Наконец мельница Сампо была готова. Как и было обещано, муку она молола целыми возами. А когда нужно было – могла и соли намолоть, и драгоценных камней. Схватила Лоухи мельницу и спрятала ее в самой глубокой тайной пещере. А Ильмаринена отправила обратно, заставив ветры дуть в паруса его ладьи. Вот так Ильмаринен, создав чудесную мельницу в надежде получить руку и сердце дочери Лоухи, оказался без награды.
Есть и другие варианты мифа, где кузнец все же вступает в брак с дочерью Лоухи, а потом вместе с Вяйнемейненом совершает поход на Похьолу, чтобы не оставлять волшебную мельницу Сампо в руках злой ведьмы. В этих вариантах описывается свадебный пир, ради которого Лоухи приказала зарезать быка чудовищных размеров. Согласно мифам, расстояние между концами рогов у этого быка было таким, что от одного кончика рога до другого птице нужно было лететь целый день! А если белка или ласка хотели по хвосту быка взобраться на его спину, то им на это требовались целые сутки Скорее всего, именно миф о гигантском быке нашел свое отражение в святочных праздниках карелов, сложившихся уже после принятия христианства. На святки кто-то из мужчин одевался в костюм быка – для этого на голову его надевали украшенный рогами котелок, а на себя он натягивал вывернутый наизнанку тулуп. «Быка» водили по деревне, он громко ревел и пугал встречных (а иногда и мазал их сажей). В итоге быка «убивали» ударом по котелку (в буквальном смысле). Затем всем присутствующим разливали пиво, и начиналось основное святочное веселье.
И в легенде о громадном быке, и в святочных обрядах, скорее всего, отразились древние традиции жертвоприношения богам крупного (или не очень) скота.
Что было дальше, если мы будем отталкиваться от тех версий мифа, в которых Ильмаринен так и не женился на дочке Лоухи? Пока Ильмаринен залечивал душевные раны, Вяйнемейнен, видимо, прослышав о его неудаче, снова собрался свататься к дочери хозяйки Похьолы. По другой версии – он изначально собирался похитить волшебную мельницу Сампо из рук злобной старухи, и именно это, а не женитьба, было главной его целью. Так или иначе, Вяйнемейнена сопровождают и кузнец Ильмаринен, и уже известный вам Йоукахайнен, и еще несколько героев, жаждавших подвигов.
А. Эдельфельт. Воскресный день. 1889 г.
Добравшись до Похьолы, Вяйнемейнен усыпляет всех ее жителей – и Лоухи в том числе – игрой на кантеле. Героям удается беспрепятственно добраться до пещеры, в которой хранится волшебная мельница, но оказывается, что Сампо пустила корни и проросла в пол пещеры. Для того чтобы вырвать ее из земли, Вяйнемейнену и его спутникам приходится запрячь тысячу быков (по одной из версий – гигантского тысячеголового быка). Вытащив волшебную мельницу из пещеры, герои грузят ее на ладью и собираются отплыть восвояси, но внезапно Йоукахайнен обращается к Вяйнемейнену:
– Пожалуйста, спой что-нибудь, чтобы нам было веселее работать веслами и ставить парус!
Вяйнемейнен заиграл на кантеле – и на этот раз музыка разбудила жителей Похьолы. Проснулась и злая старуха Лоухи; увидела она, что мельница похищена, позеленела от злости, обратилась в хищную птицу и полетела вслед за ладьей, в которой уплывала похищенная мельница. Догнала она путников и вцепилась своими длинными железными когтями в чудесную Сампо.
– Отдайте немедленно! – прошипела злая Лоухи. – Это моя мельница!
Замахнулся Вяйнемейнен на нее мечом, да только Лоухи в этот момент в очередной раз рванула мельницу когтями – и удар пришелся прямо по мельнице Сампо. Рассыпалась волшебная мельница на куски, часть их упала в море – и с тех пор море стало соленым, ведь в мельнице еще оставалась соль. А еще обломки мельницы сделали море неисчерпаемым: появились там новые виды рыбы и прочих живых существ, которые люди с тех пор употребляют в пищу. Часть обломков прибило к берегу, и с тех пор у берегов Балтийского моря начали находить янтарь.
В чем смысл мифа о мельнице Сампо, что он символизирует? Что разъясняет этот сюжет? По одной из версий, история о похищении героями мельницы Сампо – это иносказательное повествование о том, как силы зла пытались захватить сами основы мироздания. Ряд мифов упоминает о том, что на крышке мельницы были изображены звезды и светила – это, возможно, символизировало небесный свод. Основа мельницы была изготовлена в виде фигурки лягушки: у многих финно-угорских народов это существо символизировало «низшие», природные силы, а иногда и напрямую ассоциировалось с миром мертвых. Корни, которыми Сампо прорастает в пол пещеры, – это попытка заменить собой Мировое древо. Но «изъятие» Сампо из рук Лоухи помешало силам зла осуществить задуманное.
В 2013 году ингерманландская переводчица М. Кемпинен представила составленный ею на основе финско-ингерманландского фольклора эпос «Лиекку» («Колыбель»). Композиционно он схож с «Калевалой».
А. Галлен-Каллела. Защита Сампо. 1896 г.
В доме и вне его
Богом-покровителем леса и любых лесных промыслов у карело-финнов считался Тапио. Именно к нему обращались за помощью в охоте или перед сбором каких-либо даров природы. Необходимыми были два условия: не брать у леса больше, чем надо, и обязательно оставлять для Тапио какое-либо подношение на лесном пне. Это божество представляли в виде огромного, ростом с дерево, старика, который мог либо превращаться в нечто напоминающее сухую лесину, либо «отводить глаза» человеку так, что он воспринимал Тапио в виде сухого дерева. Женой его была богиня Миеликки – также покровительница леса и охоты. Ее же просили о помощи пастухи, чтобы скот, который часто выпасали на лесных опушках, не стал добычей хищного зверя и не пропал в лесной чаще.
Дух Тонту у карело-финнов был покровителем домашнего хозяйства. Он мог как поощрить хороших хозяев, так и наказать нерадивых – например, болезнью или даже приступами безумия.
В качестве покровителя вод у карело-финнов выступал бог Ахти (Ахто), которого представляли в виде старика с длинной зеленого цвета бородой и в одежде, напоминающей рыбью чешую. Вообще на территории Карелии и Ингерманландии было очень много мифов, связанных с водой, – природные особенности обязывали. Ахти иногда выступал как повелитель всей водной стихии вообще – наподобие греческого Посейдона, у которого в подчинении было множество более мелких морских и речных богов и божков. Иногда герои мифов могли встретиться с ним просто на берегу какого-либо пруда или реки, и тогда Ахти по своему статусу был равен примерно славянскому водяному.
Об этом божестве есть сказка, которая, возможно, покажется вам знакомой – подобные истории были у многих народов.
П. Халонен. Смоление лодки. 1908 г.
…Однажды некий крестьянин, находясь в пути, решил сесть на берегу реки и отдохнуть. Достал из мешка хлеб и нож и уже совсем было собрался отрезать себе кусочек, как уронил нож в реку. Шарил по дну, шарил, да так и не нашел ножа.
– Да что же это такое! – начал жаловаться вслух крестьянин. – Где я другой такой хороший нож возьму?
И вдруг видит: выходит из воды старик с длинной зеленой бородой.
– Что ты причитаешь да жалуешься? – спрашивает старик.
– Да вот упустил в воду нож и никак найти не могу, – говорит крестьянин.
Посмотрел на него Ахти внимательно (а старик с бородой был водяным богом) и сказал:
– Подожди немного, я найду твой нож.
И ушел под воду.
Скоро Ахти вернулся и говорит:
– Нашел я твой нож. Вот, держи.
Смотрит крестьянин, а в руках у Ахти нож из чистого золота!
– Нет, спасибо, – говорит крестьянин. – Не мой это нож, чужого мне не надо.
Ахти снова ушел под воду и вернулся с новым ножом.
– А этот твой? – спросил он, показывая нож крестьянину. Нож снова был не простой, а серебряный.
– Нет, – говорит крестьянин. – И этот не мой. Мой был простой, стальной.
Снова нырнул в воду Ахти, а когда вынырнул – было у него в руках три ножа: золотой, серебряный и стальной.
– Вот это мой! – радостно закричал крестьянин, увидев стальной нож. – Можно я его заберу?
– За то, что ты был честным и не жадным, – сказал ему Ахти, – я отдам тебе все три ножа.
Поблагодарил крестьянин водяного бога и побежал домой. А в деревне был у него сосед – очень завистливый да злой. И вот однажды к крестьянину в гости зашел этот самый сосед и увидел на столе три красивых ножа.
– Откуда это у тебя такое добро? – спрашивает сосед.
Крестьянин рассказал о том, что с ним случилось. Завистливый сосед затрясся от жадности и отправился домой; а там взял самый простой нож и побежал к реке. Бросил нож в воду, сел на берегу и принялся причитать. Вышел из воды старик Ахти и спросил:
– Что у тебя случилось? Что ты жалуешься?
– Да вот нож уронил в реку, – говорит крестьянин. – Уж такой был нож замечательный!
– Хорошо, – сказал Ахти, – я верну тебе нож.
Нырнул под воду – и вынырнул вскоре с золотым ножом в руках.
– Твой нож? – спрашивает он у злого соседа.
– Мой, мой! – радостно закричал тот. – Давай его сюда!
– Врешь, – сказал Ахти. – Не твой это нож. Ты человек глупый и жадный, иди отсюда подобру-поздорову, пока цел.
И ушел жадный сосед домой несолоно хлебавши.
Утраченная Успенская церковь в селе Кондопога (Карелия). Фото до 2018 г.
Помимо Ахти, в мифах и сказках карело-финнов сохранились имена таких водных божеств и духов, как, например, Ветехинен (во всем подобный славянскому водяному), «водная баба» Веденеманта (иногда она выступает как жена или дочь Ветехинена, иногда – как самостоятельный персонаж). Фигурируют в мифах и русалки, они могут быть опасны – способны разбить лодку или затащить человека в воду.
Эстонские мифы, дошедшие до нас в очень ограниченном количестве, в основном представляют все природные силы в образе, схожем с членами одной большой семьи. Сохранились истории, согласно которым весенняя гроза («источником» которой был бог Уку) была своего рода символическим браком неба и богини земли – Маа-Эма. Во время грозы и дождя происходило «зачатие» урожая.
Интересно, что в представлениях эстонцев большинство стихий имели женское обличье: «мать бури» Марум-Эва, «мать огня» Туле-Эма и так далее.
Для финно-угорских мифов вообще и эстонских в частности характерно представление о болезнях и невзгодах как о чем-то являющемся из дальней мрачной страны. Так, у карело-финнов источником болезней иногда именуется Похьола, у эстонцев олицетворением болезни, голода и других неприятностей считалась некая «лапландская ведьма».
Очень явно в эстонской мифологии было выражено почтение к духам, обитающим во дворе или в доме рядом с человеком. «Хозяином» дома, своего рода аналогом славянского домового был Муру-Эйт, в овине всем распоряжался Тонт (практически соименный карело-финскому Тонту), баней заведовал Саунатаат. Всем духам дома и его ближайших окрестностей обязательно предоставляли так называемые первины – первую буханку хлеба из зерна нового урожая, первый сноп, первое молоко молодой коровы. В бане обязательно предоставляли возможность «помыться» Саунатаату – обычно, так же как и славянский Банник, он мылся третьим. То есть после двух «партий» помывшихся в бане нужно было предоставить время для ее главного обитателя. Иначе был риск угореть, обжечься и так далее – Саунатаат очень не любил, когда его право на помывку кто-то узурпировал.
В лесах, по представлениям эстонцев, жили духи леса – метсаваймы. Их можно назвать существами, близкими к славянским лешим. Но если леший чаще изображался как существо одинокое (правда, в некоторых сказках у него есть лешачиха и даже лешачата), метсаваймы, судя по всему, чаще были «семейными» и могли жить, например, большими группами в дуплах старых деревьев или в заброшенных медвежьих берлогах. Они редко вредили людям, только когда те позволяли себе какое-то неуважительное отношение к природе.
Нечистую силу, которая могла обитать и в лесу, и в непосредственной близости от человеческого жилища, эстонские мифы в большинстве случаев представляли человекоподобной, но эти существа обычно имели какой-либо странный физический дефект. Например, были одноглазыми, одноногими или имели вывернутые назад коленки.
Видимо, и у эстонцев, и у финнов почитался бог Пеко – покровитель плодородия и пивоварения (этот напиток был очень популярен на территории Карелии и Ингерманландии). Идолы, представляющие Пеко, хранятся во многих краеведческих музеях. Эти изображения зимой бережно хранили в амбаре или овине, а весной, с началом пахоты, выносили на поле и просили Пеко защитить посевы и подарить людям богатый урожай.
Костюм эстонской женщины. Изображение из коллекции Музея искусств Лос-Анджелеса. Кон. XVIII – нач. XIX в.
По мнению води, весь мир, окружающий человека, также был густо населен духами разного рода, как доброжелательно настроенными, так и довольно агрессивными. Аналогом славянского домового у води был дух дома Кото-алтиа, а за очаг «отвечала» его хозяйка – Тульче эмя. Время от времени духов дома кормили, например капая на устье печи немного крови зарезанной курицы или овцы. Почитались также духи бани, овина, духи земли, даже «болотная мать» – Соо-эмя. Считалось, что именно она не дает человеку выбраться из болота, утаскивая его в трясину. Лесу покровительствовала «мать леса» – Мэттсэмя, а вот лесные духи более низкого ранга могли быть как женского, так и мужского пола. По своим «обязанностям» они представляли собой практически аналог славянского лешего. А духи воды у народа водь были представлены «матерью воды» Вээ-эмя и разнообразными «частными» покровителями того или иного водоема.
Своего рода способом пообщаться с духами природы, попросить у них милости были водские обряды поклонения деревьям, камням и источникам. Туда приносили подарки – ленточки, соль, украшения, вышитые полотна или монеты.
О древнейших мифах води информации сохранилось не так много, но зато до нас в достаточном количестве дошли обрядовые (например, свадебные) песни, пословицы, бывальщины и тому подобные примеры народного творчества.
Большим уважением в среде води пользовались (и пользуются по сей день!) так называемые знающие – их основным занятием было врачевание и толкование воли духов. Были также знающие, занимавшиеся в основном черными делами, их не любили и считали аналогом злых колдунов.
Интересным примером водских верований можно считать истории о Леммюзе – «огненном змее». Якобы иногда петух может снести яйцо, и если в вашем сарае произошло такое диво, «петушиное яйцо» нужно подложить под курицу и дать ей высидеть его. В итоге из яйца выйдет Леммюз, который будет три года служить вам: исполнять поручения и приносить различные ценности. Но на исходе трех лет от змея нужно избавиться, иначе он подожжет дом. Как это сделать? Нужно дать ему какое-либо невыполнимое задание. Например, сплести веревку из песка или натаскать воды в кадушку без дна.
Наиболее прочные связи с духами и силами природы, пожалуй, были у саамов. Именно их окрестные народы считали самыми мощными колдунами и шаманами (примерно такая же слава была и есть у представителей еще одного финно-угорского народа – манси).
Финка в праздничной одежде. Иллюстрация из издания «Костюмы народов Российской империи».
1803 г.
На территориях, населенных или населявшихся когда-то саамами, можно увидеть так называемые сейды. Это могут быть просто огромные валуны либо примитивные композиции из грубо обработанных камней и каменных плит. Они выполняли роль древних святилищ; антропоморфные сейды, внешне напоминающие человеческие головы или фигуры, возможно, олицетворяли предков или каких-то тотемных существ. У племен, проживавших на берегу моря и занимавшихся рыболовством или охотой на морского зверя, было принято создавать небольшие каменные сейды неподалеку от линии прибоя – считалось, что в таком сейде можно оставить частицу своей души, чтобы в случае гибели рыбака она не погибла в желудках морских обитателей вместе с ним.
Сейд в скальном массиве Воттоваара (Карелия)
Саамские «хорошие» шаманы, которые помогали людям, назывались нойдами. «Плохие» же, которые вредили и вступали в контакт со злыми силами, – это гейды. Но есть и противоположная точка зрения. В целом, как и у других народов, основной обязанностью шамана было вступать в контакт с миром духов.
Мир мифологических и сказочных существ у саамов был необычайно богат. В качестве примеров можно привести, например, Аадзь – в разных версиях мифа она предстает как женщина-лягушка или женщина-паук. Аадзь сидит на дереве и выжидает, когда мимо пройдет мужчина. Она бросается ему на шею и вынуждает принести ее к себе домой; там она расправляется с семьей этого человека и заставляет его служить себе, после чего съедает.
Д. Экерсберг. Саамы. Сер. XIX в.
А в стране мертвых, по представлениям саамов, проживал великан Сталло-Стал, он мог время от времени выбираться в мир живых. И еще у него была волшебная трубка: если из нее подуть на человека ли, на животное ли, на нечисть какую – в ту же минуту они умрут. А если подуть из обратного конца трубки – воскреснут. Об этом есть у саамов сказка, основы которой сложились еще в мифологические времена.
Иногда приходит Сталло-Стал к человеческому жилью и громко свистит. А тех, кто выглянет на его свист, заставляет с ним бороться и убивает.
…Рядом с лесом жил охотник-саам, а с ним жили его жена и мать. И вот однажды саам ушел на охоту, а женщины остались дома. Заявился к ним Сталло-Стал и начал требовать от жены саама:
– Пойдем ко мне в дом! Выходи за меня замуж!
А когда она отказалась, пригрозил, что убьет и саму женщину, и ее мать.
И тогда старушка говорит своей снохе:
– Соглашайся, иди со Сталло-Сталом в его жилище. А когда вернется мой сын, он уж что-нибудь придумает. Только ты, пока идти будешь, незаметно для Сталло-Стала обламывай веточки с деревьев, муж потом по этим меткам тебя найдет.
Саамские женщины. Изображение из коллекции Британской библиотеки. 1870-е гг.
Отправилась женщина вместе со Сталло-Сталом к нему домой. А по пути обламывала веточки.
Когда охотник вернулся домой, мать ему сказала:
– Увел твою жену Сталло-Стал. Отказаться мы не могли, потому как он грозил всех убить. Но я сказала жене твоей, чтобы она по пути обламывала веточки с кустов и деревьев, а ты потом по этим меткам найдешь ее.
Отправился охотник на поиски, идет по меткам – тут ветка сломана, там кусочек бересты оторван… И дошел он до жилища великана. Спрятался в кустах и стал ждать. И вот видит – идет его жена за водой. Охотник подошел к ней, очень они оба обрадовались, что он ее нашел. А жена ему и говорит:
– Есть у Сталло-Стала особая трубочка, из которой можно дунуть на кого угодно – и он умрет. А если повернуть трубочку другим концом и дунуть еще раз – умерший оживет. Мне удалось незаметно эту трубочку у него украсть.
И отдала охотнику трубочку. А потом добавила:
– Я сейчас приду домой и скажу Сталло-Сталу, что хотелось бы мне оленьего мяса. Мол, пока я жила у охотника – мяса было вдоволь, а у него даже вкусно поесть не могу!
Пришла жена охотника домой к великану и говорит ему:
– Я исполнила твое желание, стала твоей женой. Только вот кормишь ты меня плохо. Пока я была замужем за бедным охотником – каждый день ела вкусное мясо.
Обидно стало великану, что его стыдят таким образом. Позвал он своего старшего сына и сказал ему:
– Иди на ледник, принеси мяса, будем готовить его.
Как только вышел сын великана из жилища и направился к леднику, охотник дунул на него из волшебной трубки, и тот упал замертво.
Видит Сталло-Стал, что старший сын не возвращается, и говорит младшему:
– Что-то брата твоего долго нет. Пойди посмотри, почему он так долго за мясом ходит.
Вышел младший сын за старшим вслед – и его тоже охотник уморил при помощи трубочки. А потом вошел в жилье великана, дунул на него из трубки – и тот тоже умер. А охотник с женой благополучно домой вернулись.
Как и другие финно-угорские народы, саамы составили много сказок о различных обитателях воды. Пример – сказка «Саамские охотники и водяная женщина».
…Однажды два саама охотились на берегу озера, и видят они – на камне, выступающем из воды, сидит женщина и длинные волосы расчесывает. Один из охотников прицелился в нее, а второй ему и говорит:
– Не стреляй, это же водяная женщина. Даже если ты попадешь и убьешь ее, ничего хорошего из этого не выйдет.
– А что плохого будет, если я убью ее? – спросил второй охотник и продолжал целиться. Тогда первый схватил камешек и бросил в воду рядом с женщиной. Та встрепенулась, оглянулась, увидела на берегу охотников и крикнула им:
– Тебе, что хотел спасти меня, спасибо. Приходи завтра на это же место, я вознагражу тебя. А ты, что хотел меня убить, попомни мое слово: утонешь в первом же водоеме или даже в ведре с водой!
Сказала она так, прыгнула в воду и скрылась. А охотники пошли домой.
Тот, что хотел убить водяную женщину, вскоре захотел пить. Видит он – течет невдалеке ручей. Вспомнил охотник предсказание водяной женщины о том, что он может утонуть даже в ведре с водой, и подумал: «Что за глупость! Ручеек мелкий, как это я в нем утону?» И отправился пить. Наклонился он над ручейком, оперся о берег ладонями; заскользила его рука по мокрой глине, упал он в ручеек вниз головой, ударился о камень и захлебнулся.
Норвежская открытка с изображением саама. Кон. XIX – нач. XX в.
А второй охотник, который предупредил водяную женщину о том, что его друг хочет его убить, на следующий день пришел на то же место и получил от нее полный кошель золота.
Видимо, еще в мифологические времена сложилась вепсская сказка про водяного; но вот дополнительный антураж – например, упоминание церкви и священника – конечно, появился значительно позже.
…Жили да были на свете старик со старухой, и была у них дочка. Старик на лодке рыбу ловил, тем они все и питались. И вот однажды старик, сидя в лодке, начал ставить сети; наклонился над водой, а его водяной схватил за бороду.
– Отпусти! – просит его старик.
– Нет, – говорит водяной. – Отпущу только, если ты мне свою дочь в жены отдашь!
Делать нечего – пообещал старик водяному отдать дочку. Водяной отпустил бороду и нырнул обратно в озеро.
А старик-рыбак печально домой поплелся. Не хотелось ему дочку водяному отдавать, да только он уже сам ее пообещал! Пришел он домой, ничего не сказал ни жене, ни дочери; сели они ужинать, и тут в дверь кто-то стучит. Пошел старик к дверям, а оттуда чей-то голос говорит:
– Отдавай, старик, обещанное!
Старик тихонько говорит:
– Надо моей дочке к свадьбе подготовиться, приданое собрать. Приходи за ней завтра!
А потом сказал дочке:
– Забыл я где-то на озере свой гребень. Пойди принеси мне его!
Пошла дочка искать гребень и по пути набрела на какую-то избушку. Постучалась, вошла – и видит: сидит в избе древняя старуха, Баба-яга. Принюхалась старуха и говорит:
– Чую, живым духом пахнет! Хорошо, что пришла – съем я тебя!
– Что же это ты, бабушка, гостей ешь? – спрашивает девушка. – Ты сначала меня накорми, напои, а потом стращай.
Накормила Баба-яга девушку и говорит ей:
– Не буду я тебя есть, жалко мне тебя, ведь тебя в жены водяному предназначили. Иди дальше по этой тропинке, там в избушке живет моя старшая сестра, она тебе поможет.
Пошла девушка дальше, добралась до избушки, где жила старшая сестра Бабы-яги. Зашла она в избушку – а Баба-яга старшая ей говорит:
– Чую, живым духом пахнет! Вот и обед ко мне пришел!
– Не ешь меня, бабушка, – говорит девушка ей. – Ты меня сначала накорми, напои, как с гостями поступать положено.
Накормила старшая Баба-яга девушку, та ей рассказала, что предназначена в жены водяному. И Баба-яга ей говорит:
– Видишь, стоит на дворе сноп соломы? Залезай в него.
Залезла девушка в солому, а Баба-яга положила сноп на санки и потащила их по тропинке. И тут видит – бегут навстречу водяные: тот, который собирался на девушке жениться, со своими братьями. Баба-яга превратила девушку в церквушку, а сама попом перекинулась.
Водяные подбегают к ним и спрашивают:
– Не видели ли вы здесь девушку?
– Нет, – отвечает Баба-яга, – никакая девушка не пробегала.
Примчались водяные в дом старика, а он им говорит, что давно девушку на озеро отправил. И пришлось им идти обратно. А Баба-яга к этому времени превратилась в озерко, а девушку превратила в ершика. Водяной подбегает и спрашивает:
– Озерко и ершик, не видали ли вы здесь девушку?
– Нет, – отвечают они.
Разозлился водяной и решил проглотить ерша. Поймал его лапой, забросил в пасть, а ерш растопырил колючки, и домовой задохнулся. Ершик превратился обратно в девушку; Баба-яга тоже приняла свой облик. Пришла девушка домой, где отец и мать очень ей обрадовались!
Древнегерманская и славянская мифология: сплошные загадки
Изучение древнегерманских и древнеславянских богов крайне затруднено по причинам, которые уже обсуждались выше. О многом мы можем лишь догадываться; какие-то сюжеты дошли до нас в сильно измененном виде, какие-то – в передаче персонажей, знакомых с этими мифами лишь косвенно.
Например, в сочинениях Тацита фигурирует некий древнегерманский бог по имени Туисто. Сведения о нем крайне скудны и выглядят довольно странно. Тацит утверждает, что германцы почитали Туисто как божество, «рожденное землей», а сам он, в свою очередь, породил первого человека по имени Манн. А уже этот самый Манн стал прародителем первых германских племенных союзов.
Финская девушка. Изображение из коллекции Публичной библиотеки Нью-Йорка. 1757 г.
Вполне возможно, что Туисто был даже не антропоморфным божеством, а представлял собой образ какой-либо стихии, объединявшей в себе сразу два пола: во многих древних мифах подобные персонажи порождали богов и великанов «от самих себя», не нуждаясь в брачных отношениях. Примерно так поступил герой скандинавских мифов великан Имир, породивший из своих рук и ног других великанов.
Иногда исследователи относят Туисто к хтоническим существам. Так принято называть (от греческого слова «земля») разнообразных созданий, которые были порождением подземного мира. В большинстве случаев хтонические персонажи рождаются в момент становления Вселенной и не отличаются умом и красотой. Они в первую очередь олицетворяют силу и мощь, но лишены творческого начала.
Далее, как мы помним, Тацит утверждал, что германцы почитают «Меркурия, Марса, Геркулеса и Исиду». Кого он имел в виду?
Многие исследователи ХХ века предполагают, что дела обстояли так.
Меркурий (Гермес), который у греков и римлян почитался как бог красноречия, торговли, путешествий и препровождал души умерших в царство Аида, возможно, соответствовал скандинавскому Одину и германскому Водану. Конечно, в этом, скорее всего, есть определенная натяжка, ведь и Один, и Водан выступали как покровители военного искусства, боги-шаманы, мудрецы и олицетворение власти, а от деятельности Гермеса-Меркурия это довольно далеко. Но в основном Тацит основывался на днях недели, которые посвящались тем или иным богам у германцев и римлян.
Марсом (у греков он назывался Аресом и почитался как бог войны) Тацит, возможно, называет германского Тиу (он же – Тюр у скандинавов). Этот бог лишился руки во время укрощения чудовищного волка Фенрира и почитался как бог войны, чести и благородства. А вот греческого Геркулеса (не удивляйтесь, в конце жизни этот герой был обожествлен) Тацит сопоставляет со скандинавским Тором и германским Донаром, богом грома, вооруженным молотом. Что же касается Исиды, культ которой как богини-матери в древности перешагнул границы Египта, то ее Тацит связал с богиней Фригг – супругой Одина, богиней любви и домашнего очага.
Можно очень долго рассуждать о том, какие боги могли почитаться у древних германцев, но факт остается фактом – в более или менее понятном виде до нас дошла только «скандинавская» ветвь. Отчасти древние мифы германцев отразились, например, в средневековой поэме «Песнь о Нибелунгах», отчасти древние праздники, основанные на природном цикле, перешли в христианский календарь… Но говорить о том, что древнегерманские мифы как-то ярко проявили себя в культуре ингерманландских немцев, было бы преждевременно.
Увы, практически такова же ситуация и с древнеславянской мифологией. О ее плохой сохранности уже говорилось в предыдущих главах, но все же можем ли мы назвать имена каких-либо божеств?
Сколько-нибудь полные тексты славянских мифов до нас не дошли: основная причина в том, что рождались эти мифы в дописьменный период, а активное распространение письменности на Руси совпало с распространением христианства. Не будем углубляться в рассуждения о том, была ли у славян письменность до крещения, это один из самых обсуждаемых вопросов в отечественной истории, и ему посвящены отдельные исследования. Обратим внимание в первую очередь на те сведения, которые нам доступны.
М. Харди. Боги пленяют Фенрира. 1909 г.
Еще в глубокой древности многие народы – и германские в том числе – отмечали в ночь с 30 апреля на 1 мая день поворота к лету: разжигали костры, приносили жертвы в священных рощах… С распространением христианства в Европе в этот день начали отмечать день святой Вальбурги (Вальпурги). Из-за «столкновения интересов» язычества и христианства родилось представление об особом разгуле в этот день нечистой силы.
Новая вера – христианство – вытесняла старые предания; кроме того, языческие божества объявлялись грешными и неправильными, соответственно, память о них старательно ретушировалась. Например, тот факт, что князь Владимир лично участвовал в уничтожении идолов, хорошо известен. Но есть ли все же какие-либо документы, в которых четко указаны имена и обязанности старых славянских богов?
В текстах договоров между Русью и Византией (Х век) упоминаются такие божества, как Перун и Велес (Волос). Первый почитался как бог грозы и покровитель княжеской дружины, второй – как покровитель животных и, возможно, достатка и благополучия. Как представляли себе славяне этих божеств, достоверно неизвестно. В изобразительном искусстве XIX–ХХ веков можно увидеть, например, образ Перуна как воина средних лет с длинной бородой, в полном вооружении и с молниями в руках, но это не более чем фантазии художников, основанные на образах схожих божеств из других культур. Современники славян – купцы, иностранные дипломаты – в лучшем случае пишут просто о неких «идолах». В «Повести временных лет» Нестор, описывая «перунова идола», упоминает посеребренную голову и позолоченные усы с бородой. Но не более того.
После принятия христианства многие древние боги – и это характерно не только для славян – как бы «преобразились» в христианских святых. Классический пример – Илья-пророк стал во многом схож с Перуном (хотя бы тем, что его ассоциируют с грозой), а святому Власию, как древнему Велесу, начали молиться о здравии домашнего скота.
Византийские хроники, описывающие взаимоотношения со славянами, сохранили имя еще одного божества – Даждьбога (имеется несколько современных интерпретаций его имени). Кем он был – достоверно неизвестно. То ли богом богатства и благосостояния, то ли богом солнца, то ли покровителем весны и пробуждения природы.
Византийские документы называют Даждьбога славянским аналогом бога солнца – Гелиоса.
В древних хрониках можно увидеть имя еще одного божества… вроде как славянского, но на этот счет имеются сомнения. Это Хорс, которого в исследовательской литературе часто именуют богом солнца. Есть предположение, что бог этот – заимствованный откуда-то с Востока: в некоторых иранских языках есть слова и имена, схожие с именем «Хорс» и обозначающие «солнце», «жар», «яркость». Впрочем, некоторые исследователи считают, что, возможно, Даждьбог и Хорс – это просто два имени одного солнечного божества. Или что Хорс – на самом деле олицетворение Луны.
В. Верещагин. Князь Игорь заключает договор с византийцами перед идолом Перуна. 1896 г.
Но вот еще одно имя – Сварог. И этого бога тоже именуют солнечным! Не многовато ли солнечных богов было у славян? Впрочем, возможно, что Сварог был олицетворением не любого солнца, а только жгучего, иссушающего – того, которое приносит несчастья и неурожай. Византийцы в своих хрониках и договорах называют Сварога отцом Даждьбога, но, в конце концов, родственные связи тут уже не так важны – разобраться бы в основных «обязанностях». Возможно также, что Сварог был богом-кузнецом наподобие греческого Гефеста. Известный русский историк XIX века С. М. Соловьев считал, что Сварог – это одно из обличий Перуна. Тоже возможно, ведь Перун в определенном смысле также ассоциировался с «небесным огнем».
В хрониках Титмара Мерзебургского, немецкого епископа Х–XI столетий, упоминается еще и некий Сварожич. Кто это такой (может быть, вообще плод фантазии хрониста) и кем Сварожич и Сварог приходятся друг другу – увы, неизвестно. По версии Соловьева, Сварог – это Перун, а Сварожичи – его дети. Солнце и Огонь, или Солнце и Луна.
Другие дошедшие до нас имена славянских богов – Стрибог, который, скорее всего, был богом воздуха, ветра и неба, и Семаргл (Симаргл). Последний тоже весьма загадочен. Возможно, его, как и Хорса, также «заимствовали» у какого-то из восточных народов. Но вот чему он покровительствовал – неизвестно. То ли он был связан с домашним очагом, то ли с «природным огнем», так как на некоторых восточных языках слова, схожие с именем Семаргла, означают нечто связанное с огненной стихией.
Князь Владимир на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. У ног князя лежит поверженный идол. 1862 г.
Женским божеством у славян была Мокошь (или Макошь). О ней сведений тоже немного, но все же можно предположить, что она почиталась как покровительница женщин, рукоделия и домашнего очага. Мотивы, до сих пор популярные в народной вышивке – подобие человеческой фигурки с расставленными в стороны руками, – возможно, дошли до наших дней из глубокой древности и изображают именно защитницу-Мокошь. Ее образ в любом случае оказал влияние на более позднюю христианскую культуру: изображения Богоматери в образе Оранты – «Молящейся» – с раскинутыми в стороны руками точь-в-точь повторяют изображения Мокоши.
Антропоморфные фигурки в традиционной славянской вышивке, возможно, изображают Мокошь
Можно перечислить ряд божеств, образы которых еще более туманны. Это, например, Святовит (Свентовит), который упоминается в средневековых западных хрониках и который предположительно был богом победы или судьбы. До сих пор неизвестно, был ли он почитаем всеми славянами, или это местночтимое божество. Или, например, боги Лада и Лель, с которыми произошла совсем уж забавная история. Фольклористы и различные интерпретаторы источников (в основном в XIX столетии) были уверены, что это древнеславянские боги любви и весны, тогда как большинство академических исследований утверждает, что теория эта выросла в основном на народных песнях, где припевы наподобие «леле-люли», «ой, ладо-люли-ладо» были всего лишь ритмическими созвучиями и ни к каким богам отношения не имели.
В более или менее стройном виде из всей славянской мифологии до нас дошли только сведения о различной мелкой нечисти – водяных, русалках, леших, Бабе-яге… Во времена древних славян эти существа играли примерно такую же роль, как нимфы, дриады и сатиры в древнегреческой мифологии. То есть олицетворяли природные силы. Но с распространением христианства им пришлось «уйти в тень». Они заняли свое место в народных сказках – вот, пожалуй, один из самых ярких примеров древнего мифологического наследия в народной культуре. Ну а былины – образец героического эпоса, в основе которого, возможно, также лежат образы древнейшего мифа.
Яркий сказочный образ – Баба-яга – возможно, в древности представлял собой персонажа, символизировавшего переход из мира живых в мир мертвых.
Героическая история
Сохранились ли в древних преданиях финно-угров персонажи, которых можно отнести к «героям»? Которые совершали подвиги, боролись с чудовищами, давали отпор врагам своей родины? Отчасти, конечно, эти «обязанности» были возложены на знакомых вам Вяйнемейнена и Ильмаринена. Но оба они скорее образцы творческой, созидательной, а не военной силы. Хотя в их биографиях присутствует борьба со злом – хотя бы в образе той же старухи Лоухи.
И. Я. Билибин. Баба-яга. 1900 г.
Но в «Калевале» (и, соответственно, в древних преданиях, на которых она основана) есть еще один персонаж – Лемминкайнен. Он упоминается в числе тех, кто сватался к дочери старухи Лоухи, «красавице Похьолы», и участвовал в похищении мельницы-Сампо.
Собственно, Лемминкайнен – это не имя, а прозвище, которое обычно переводят как «веселый» или «беспечный». Настоящим же его именем было Ахти. Родился он в рыбацкой деревне и к моменту сватовства к дочери Лоухи уже успел побыть в статусе женатого человека; правда, с первой своей женой – Кюлликки – он не ужился, так как она постоянно попрекала его низким происхождением. К тому же Лемминкайнен никак не мог унять свое любвеобилие, а Кюлликки не желала отказаться от праздников и танцев в кругу сверстников… В общем, не сошлись характерами.
Самые известные руны «Калевалы», посвященные Лемминкайнену, в кратком изложении выглядят так.
…Задумал веселый Лемминкайнен отправиться свататься к дочери Лоухи в мрачную Похьолу. Старая мать уговаривала его не делать этого, говоря, что обязательно он сгинет на чужой земле, а дочка старухи Лоухи не пожелает выходить за него замуж.
Но только не послушался Лемминкайнен свою мать, собрался и отправился в Похьолу. А перед тем, как покинуть родной дом, отдал матери свой гребень и сказал:
– Если что-то со мной случится – на зубцах гребня появится кровь.
С тяжелым сердцем отпустила мать своего сына в чужую землю. А тот запряг в сани коня и отправился в путь. Через несколько дней достиг он мрачной Похьолы и добрался до избы, где гости старухи Лоухи – чародеи и заклинатели – пели колдовские песни и варили колдовские отвары. Всполошились чародеи, когда Лемминкайнен вошел в избу, и начали грозить ему страшными карами, а он ответил:
– Есть у меня оружие против ваших заклинаний. От моего отца узнал я волшебные песни, которые охраняют от любого зла и защищают от дурного человека.
К. Э. Шестранд. Лемминкайнен. 1872 г.
И начал веселый Лемминкайнен петь песни-заклинания, которые сковали языки злым колдунам и превратили их словно бы в безмолвные камни. Только один древний старик-колдун не утратил дара речи и спросил:
– Почему ты пощадил меня?
– Потому что ты так зол, отвратителен и страшен, – ответил ему Лемминкайнен, – что быть таким – уже само по себе наказание. А заклинаний твоих, как ты мог убедиться, я не боюсь.
То, что Лемминкайнен, рыбак и охотник, оказывается способным воздействовать собственными заклинаниями на самых сильных колдунов Похьолы, заставляет предположить, что изначально его образ был глубже и сложнее. Возможно, в рунах, ставших основой «Калевалы», представлена только одна сторона Лемминкайнена, а изначально он был кем-то из богов, олицетворявших творчество и природные силы.
Ничего не ответил старик-колдун, но затаил злобу и пообещал сам себе обязательно отомстить нахалу. А Лемминкайнен потребовал у старухи Лоухи выдать за него замуж ее дочь.
– Не много ли ты хочешь? – зашипела злая старуха. – Уж если ты считаешь, что достоин быть мужем моей дочери, то добудь сначала лося, который живет в лесу на дальних полянах и принадлежит самому Хийси.
– Ну, это не так уж сложно, – легкомысленно ответил Лемминкайнен. – Мне не впервой охотиться на крупного зверя. Готовься выдавать дочку замуж.
Отправился он к мастеру, чтобы сделать себе новые лыжи. А тот и говорит ему:
– Не ходил бы ты добывать лося Хийси, не мечтал бы ты жениться на дочери старухи Лоухи, ничего хорошего из этого не выйдет.
Отвечает ему Лемминкайнен:
– Почему? Откуда тебе знать, чем закончится охота? Сделай мне лыжи, а уж дальше я как-нибудь сам справлюсь.
В. Хамалайнен. Лемминкайнен охотится на лося. 1902 г.
Получил веселый Лемминкайнен новые лыжи, отправился в лес; долго он бродил по сугробам среди дремучего леса и наконец напал на след лося, принадлежавшего Хийси. Почуял его огромный рогатый зверь и начал убегать, а Лемминкайнен на своих новых лыжах гонится за ним, не отстает. Вылетел лось из леса, добежал до ближайшего селения, разметал на бегу несколько избушек; выскочили из них люди, чуть живые, плачут да ругаются. А лось дальше бежит, Лемминкайнен за ним на лыжах гонится. Так бежали они полдня – лось все на своем пути крушит, охотник за ним мчится, да никак поймать не может.
И вот к концу дня задумался Лемминкайнен: «Долго ли мне так бегать? Лось-то не простой, оказывается. Не обратиться ли мне к хозяину леса за помощью?»
И воззвал Лемминкайнен к Тапио и жене его Миеликки, хозяевам леса. Попросил их помочь ему в поимке огромного лося Хийси. Ну а язык у него, как вы уже поняли, был подвешен прекрасно. Решили лесные жители помочь Лемминкайнену и погнали лося прямо к нему. А там уже охотник сумел и аркан на шею зверя накинуть.
Приводит Лемминкайнен лося к старухе Лоухи и говорит:
– Выполнил я твое задание. Готовь свадьбу.
– Нет уж, – отвечает старуха. – Тоже мне задание – лося поймать. К тому же, говорят, тебе помогали хозяева леса. Приведи теперь ко мне огненного длинногривого коня, который тоже Хийси принадлежит, тогда, возможно, мы о свадьбе и поговорим.
Нечего делать – отправился Лемминкайнен снова в лес, искать длинногривого коня, принадлежащего Хийси. И вот набрел он на дальнюю поляну, куда еще никто не заходил. Темно там, вековые ели небо заслоняют. И пасется на поляне огромный длинногривый конь. Шерсть у него огнем переливается, копыта серебром блестят. Учуял конь незнакомого человека, зафыркал и залягался. И так, и так пытался Лемминкайнен подобраться к нему, да только не подпустил его к себе волшебный конь. Тряхнет он гривой – и языки пламени до небес взлетают, топнет ногой – вековые скалы трещинами расходятся. И решил Лемминкайнен обратиться за помощью к богу-громовнику Укко.
– Пожалуйста, – попросил он, – просыпь на огненного длинногривого коня ледяной град, пусть остудит он его горячий нрав!
О возможной «изначально божественной» природе Лемминкайнена говорит и тот факт, что высшие силы так легко отзываются на его просьбы о помощи.
Р.-В. Экман. Укко и Лемминкайнен. 1867 г.
Услышал просьбу великий Укко, согнал над лесной поляной громовые тучи и просыпал на коня ледяной град, а Лемминкайнен подошел к коню поближе и начал уговаривать его:
– Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого! Я отведу тебя туда, где всего будет вдоволь: и сочной травы, и ключевой воды, и ароматного овса! А вместо седла на твоей спине будут дорогие шелка и мягкие шкуры!
Послушался конь и позволил надеть себе уздечку на голову. Сел на него верхом Лемминкайнен и поскакал к старухе Лоухи.
– Вот, – сказал он ей. – Привел я тебе коня, которого ты требовала. Отдавай дочку за меня замуж.
– Не отдам, – отвечает Лоухи. – Вернее, отдам, когда исполнишь третье мое поручение. Отправляйся к реке, которая протекает в стране мертвых Туонеле, и застрели лебедя, который в ней плавает. Принеси его мне – тогда я поверю, что ты великий воин, который ничего не боится, и отдам тебе свою дочь.
Совсем не понравилось Лемминкайнену это задание, да делать нечего. Отправился он на мрачные берега реки мертвых, в Туонелу. Только не знал он того, что там уже затаился колдун, которого недавно обидели его слова. И как только Лемминкайнен подошел к водам страшной реки, встал колдун из своего укрытия и швырнул одну из ядовитых змей, которые там водились в изобилии, прямо в грудь героя. А потом разрезал тело отравленного Лемминкайнена на части и утопил в водах реки царства мертвых.
А дома у Лемминкайнена в это время мать его посмотрела на гребень, оставленный сыном, и видит: сочатся капли крови с каждого зубца! Поняла она, что с сыном что-то случилось, и отправилась на его поиски. Добралась мать Лемминкайнена до Похьолы и начала расспрашивать старуху Лоухи о том, что могло произойти.
– Да откуда мне знать? – отвечает старая ведьма. – Может, на охоте сгинул, может, на море утонул…
– Врешь, – отвечает ей мать Лемминкайнена. – Мой сын с любым зверем справится, из любой бури невредимым выйдет. Отвечай, где он, а то не жить тебе на свете!
Испугалась Лоухи и говорит:
– Когда твой сын приехал свататься к моей дочери, я дала ему задание – добыть лося, принадлежащего Хийси; он добыл. Потом я послала его укротить и привести мне огненного длинногривого коня, который также на полянах Хийси пасется; он привел. А потом я отправила его застрелить лебедя, живущего в водах реки Туонелы, – и вот оттуда он уже не вернулся.
Поняла мать Лемминкайнена, где нужно ей искать сына. Много дней и ночей пробиралась она в страну мертвых и вот наконец дошла до вод страшной реки. Взяла она грабли и начала шарить ими в черных водах. И вскоре нашла пояс и шапку своего сына. Поняла мать, что Лемминкайнен где-то здесь, под водой. Провела еще раз граблями и вытащила на поверхность части тела своего любимого сына.
И начала старушка складывать эти части – косточку с косточкой, жилку с жилкой. Собрала тело сына полностью, но только не было в нем дыхания жизни. Мать Лемминкайнена попросила пчел принести ей волшебного меда, которым можно было бы смазать раны на теле сына и тем самым сделать его полностью живым. Пчелы откликнулись на ее просьбу, принесли мед – и вскоре Лемминкайнен стал живым и еще краше, чем раньше.
Р.-В. Экман. Мать Лемминкайнена находит тело сына. 1862 г.
И говорит ожившему сыну счастливая мать:
– Сынок, пойдем домой. Сейчас я вернула тебя к жизни, но много еще может быть врагов в страшной Похьоле.
– Как же я пойду домой? – отвечает упрямый Лемминкайнен. – Ведь не добыл я лебедя, живущего в реке у Туонелы, значит, не отдаст за меня старуха Лоухи свою дочь.
– Послушай меня, сынок! – говорит старая мать. – Ничего, кроме беды, не принесет тебе это сватовство! Ничем хорошим не кончится брак, если жениха посылают на верную смерть!
Согласился с ней Лемминкайнен и вернулся вместе со своей старой матерью домой, отказавшись от сватовства к дочери злой Лоухи.
Кто в этой истории оказывается бо́льшим героем? Можно ли так называть только Лемминкайнена, который, согласно героической традиции, совершает подвиги? Или его мать достойна этого звания ничуть не меньше? Кстати, тот факт, что герою помогают божества, – не уникален в мифологии. Такие эпизоды можно найти и в «Двенадцати подвигах Геракла», и в истории об аргонавтах и золотом руне. Точно так же и сюжет о смерти и воскресении героя достаточно распространен во многих мифах и религиях мира.
Есть свой известный персонаж и в эстонской мифологии – это богатырь Калевипоэг; посвященный ему эпос иногда в шутку называют «младший брат “Калевалы”». В середине XIX столетия эстонский врач немецкого происхождения (и он же – писатель и фольклорист-любитель) Фридрих Крейцвальд на основе собранных им образцов эстонских песен, преданий и легенд составил героический эпос «Калевипоэг». В плане стихотворного размера, структуры, представления персонажей он ориентировался, как несложно догадаться, на вышедшую ранее «Калевалу». Столь явный расцвет народных эпосов можно объяснить тем, что это было время пробуждения национального самосознания на фоне бурных событий первой половины XIX века.
Имя «Калевипоэг» переводится как «сын Калева»: то есть Калевипоэг происходит из рода знаменитых богатырей и воинов, которые первоначально, возможно, представляли собой олицетворения природных сил.
Эпос «Калевипоэг» называли «средоточием мудрости и культуры эстонского народа», «символом эстонской культуры». В образе великана – вернее, в том виде, в котором этот образ представлен в поэме, – отразились древнейшие мифологические представления эстонцев. Так, например, сохранились предания, что луговые травы выросли из волос Калевипоэга, а колючий чертополох – из капель его пота, которые падали на землю во время тяжелой работы или сражений. Это роднит персонажа с уже известными вам великанами многих других древних легенд, тела которых становились основой мироздания. Более того, благодаря Калевипоэгу, собственно, рельеф Эстонии стал таким, каким мы знаем его сейчас: это он разбрасывал камни, таким образом создавая скалы; это он скосил лес, образовав поля, пригодные для земледелия; озера – это колодцы, которые когда-то выкопал Калевипоэг; валы древних крепостей – остатки ложа, на котором он спал. А в историях о сражениях с врагами, из которых великан выходит победителем, отразилась оборона эстонской части Ингерманландии от рыцарей-крестоносцев.
Эпос состоит из двадцати песен. Интересно, что дедом Калевипоэга (и, соответственно, отцом его родителя Калева) назван Таара – тот самый, который предположительно был когда-то верховным божеством древних жителей Эстонии. В этом случае выходит, что Калевипоэг является «классическим героем»: он имеет частично божественное происхождение. Согласно эпосу, озеро Юлемисте в Таллине появилось из слез Линды – супруги Калева, матери Калевипоэга, когда скончался ее муж.
Главный антагонист Калевипоэга – колдун Сарвик, он же Рогатый, которого в эпосе называют хозяином подземного мира и преисподней. Здесь явно видно влияние христианства, благодаря которому мифологический колдун приобрел черты князя Тьмы. Во время очередного сражения, когда и Калевипоэг, и Сарвик используют волшебные снадобья для увеличения своего роста и силы, герой забивает Сарвика в землю, «будто колышек», но добить не успевает – колдун превращается в дымящуюся лужицу и просачивается под землю – так сказать, в места привычного обитания. Несколько раз приходится Калевипоэгу спускаться в преисподнюю в надежде дать решающее сражение, и в конце концов он одолевает Сарвика и забирает все накопленные им ценности.
К. Рауд. Калевипоэг и предсказатель. 1935 г.
О. Каллис. Песня Калевипоэга. 1914 г.
После многочисленных побед – не только над силами тьмы, но и над многочисленными «земными» врагами – Калевипоэг становится привратником подземного мира и охраняет заключенных там демонов, не давая им вырваться наружу.