ании, но и её расчленению.
Однако уже 26 марта 1945 года, когда в соответствии с решениями, принятыми в Ялте, в Лондоне начала работу комиссия по расчленению Германии, советский представитель в комиссии Ф.Т. Гусев по поручению Советского правительства направил председателю комиссии Иену письмо, где было сказано:
«Советское правительство понимает решение Крымской конференции о расчленении Германии не как обязательный план расчленения Германии, а как возможную перспективу для нажима на Германию с целью обезопасить её в случае, если другие средства окажутся недостаточными».
В этом направлении Сталин постепенно и продвигался в ходе уже Потсдамской конференции. В предпоследний день работы Конференции он дважды прямо говорил о необходимости «какого-то центрального административного аппарата Германии», без которого «общую политику в отношении Германии трудно проводить».
В тот же день, когда решался вопрос о сохранении Рурского промышленного района в составе Германии, Сталин предложил в итоговом документе Конференции зафиксировать, что Рурская область остаётся частью Германии.
Английский министр иностранных дел Бевин поинтересовался, почему ставится этот вопрос, и Сталин пояснил, что «мысль о выделении Рурской области вытекала из тезиса о расчленении Германии», а далее сказал:
«После этого произошло изменение взглядов на этот вопрос. Германия остаётся единым государством. Советская делегация ставит вопрос: согласны ли вы, чтобы Рурская область была оставлена в Германии. Вот почему этот вопрос встал здесь».
Трумэн сразу же согласился. Бевин (очень уж Лондону хотелось наложить на Рур свою лапу) сослался на необходимость консультаций со своим правительством и прибавил:
«Мы предлагаем на известное время никакого центрального немецкого правительства не создавать».
Сталин и тогда жёстко возражать не стал — ситуация была очень сложной. Однако вопрос о восстановлении централизации управления единой Германией поднял именно русский вождь. А саботировать этот вопрос стали англосаксы.
И об этом не надо забывать ни русским, ни немцам. Собственно, принципиальную позицию СССР в отношении единой Германии Сталин высказал ещё 9 мая 1945 года в обращении к советскому народу в день Победы над Германией:
«Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».
Так кто расчленил Германию?
Кто освободил Европу — русские или янки?
Среди подлых мифов о конце войны, постепенно перебирающихся со страниц «демократических» СМИ на страницы «россиянских» школьных учебников, имеется и миф о выдающемся вкладе англосаксов и прежде всего янки вдело освобождения Европы.
Собственно, сегодня пытаются представить 1945 год как год блистательных триумфов союзного оружия, полностью затмевающих бездарное продвижение по Европе русских, устлавших свой путь трупами собственных воинов.
Что ж, остановимся немного и на этом, начав, пожалуй, не с начала, а с конца или — с почти конца.
В ходе переписки Сталина с Рузвельтом по поводу англо-американских сепаратных переговоров с представителем маршала Кессельринга в Берне Сталин в письме Рузвельту от 3 апреля 1945 года писал:
«Я понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате этих сепаратных переговоров в Берне или где-то в другом месте, поскольку англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников — русских?
И вот получается, что в данную минуту немцы на западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки (выделение моё. — С.К.). Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией — с союзницей Англии и США».
Сталин знал, что писал. И писал он правду — немцы весной 1945 года почти не сражались с союзниками, зато яростно сопротивлялись советским войскам.
Рузвельт (при всей его политиканской ловкости он особым блеском ума не обладал), сам того не понимая, подтвердил справедливость тяжелейшего — если вдуматься — обвинения Сталина уже в ответном своём послании от 5 апреля 1945 года.
В этом послании Рузвельт высказывал «крайнее негодование» в отношении информаторов Сталина, «кто бы они ни были», в связи с «таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчинённых», но в середине письма писал вот что:
«В интересах наших совместных военных усилий против Германии, которые сейчас открывают блестящую перспективу быстрых успехов в деле распада германских войск (выделение моё. — С./С.), я должен по-прежнему предполагать, что Вы питаете столь же высокое доверие к моей честности и надёжности…» итак далее.
Однако блестящие перспективы быстрых успехов в деле распада германских войск к началу апреля 1945 года наблюдались только на Западном фронте и только для англо-американцев!
Безусловно, их продвижение по Европе и Германии, как на учениях, порождало у Рузвельта эйфорию и мнение, что и на Восточном фронте, у русских, дела обстоят так же радужно и блестяще и что германские войска так же охвачены распадом на фронтах Красной Армии, как это происходит на фронтах у Эйзенхауэра, Монтгомери и Александера.
Рузвельт, безусловно, заблуждался относительно ситуации к началу апреля 1945 года на Восточном фронте, но его психологическое состояние в начале апреля 1945 года, обусловленное ситуацией на Западном фронте, говорит само за себя и доказывает: к тому времени немцы против союзников военных действий фактически не вели, продолжая войну лишь с русскими.
О чём Сталин Рузвельту и написал.
Уже сказанное выше показывает, что освобождали Европу русские, а янки её в основном занимали.
Надеюсь, читатель улавливает разницу в смысле двух последних глаголов в предыдущей фразе?
А теперь вернёмся в самое начало 1945 года.
После того как советский удар на востоке Центральной Европы спас стратегическую ситуацию на западе Европы, почти проваленную союзниками в результате их «арденнского» краха, англо-американские войска начали готовиться к новому наступлению.
С 30 января по 2 февраля 1945 года на Мальте прошла генеральная репетиция действий американской и английской делегаций на предстоящей Крымской (Ялтинской) конференции. И там, на Мальте, 2 февраля 1945 года на совещании начальников штабов, где присутствовали Рузвельт и Черчилль, был принят план завершающего наступления союзников.
Главный удар должен был быть нанесён на северном участке Западного фронта в направлении Рура, вспомогательный — в направлении Франкфурта-на-Майне — Касселя.
Началось это наступление 8 февраля.
Пока англосаксы судили да рядили, Красная Армия уже наступала — мощно и успешно. Поэтому, как отмечал английский историк Дж. Эрман в официальной английской истории войны «Большая стратегия» (том за октябрь 1944 — август 1945 гг.), союзники хотели начать свою операцию «как можно скорее, пока наступление русских на Восточном фронте не завершилось полным поражением немцев».
Это ведь англосакс написал, а не я.
И написал уже после войны, когда не надо было подсюсюкивать «этим русским», чтобы они начинали раньше времени своё наступление и спасали бриттов и янки от полного разгрома.
К тому же это написано серьёзным историком в серьёзном исследовании о войне.
Что следует из сказанного Эрманом? Хотя, конечно, его мнение не было единственным, трактующим проблему подобным образом.
А вот что…
Проведём мысленный эксперимент.
Допустим, союзники не получили бы поддержки в виде ускорения советского наступления, и немцы серьёзно потрепали бы их в Арденнах и вообще на западе. А мы бы начали всесторонне подготовленное наступление в ранее определённые сроки — на полмесяца позднее, чем мы начали.
Ведь это означало бы, кроме прочего, отсутствие на советско-германском фронте большого количества немецких войск, увязших в ряде операций по окончательному разгрому всё еще очень сильной союзнической группировки.
И прежде всего это означало бы отсутствие перед фронтом нашего наступления прекрасных, воодушевлённых арденнским успехом танковых соединений Рейха.
Мы и так — в условиях не полностью подготовленного наступления и противодействия спешно переброшенных с запада на восток германских частей и соединений — наступали почти непрерывно и быстро. До тридцати километров в сутки! Почти как немцы летом 1941 года.
А если бы всё у нас было полностью плановым — как задумывалось с самого начала? Смотришь, мы бы не то что до Берлина первыми дошли, но и до Рура с Касселем.
И потери наши могли бы быть не такими уж и чрезмерными — ведь немецкое противодействие не было бы таким мощным, каким оно оказалось после усиления восточной группировки немцев западными подкреплениями.
На западе немцам всё равно пришлось бы воевать: силы союзников были всё же огромны — на континенте высадились миллионы только американцев. И если бы мы союзникам в январе 1945 года не помогли, бои на западе приобрели бы, скорее всего, затяжной характер и шли бы с переменным успехом.
С одной стороны, это не позволяло бы союзникам продвигаться очень быстро — воодушевлённые успехами немцы вряд ли сдавались бы им так массово, как они реально сдавались. С другой стороны, немцы не стали бы перебрасывать войска на восток, видя, что не всё потеряно на западе.
К тому же на западе и противник им противостоял неустойчивый, а значит, и успех против него был вероятнее.
То есть вместо триумфального (за счёт открытия немцами фронта и повальной их сдачи в плен) продвижения союзников по Германии весьма вероятно имело бы место их топтание на месте, отходы, местные успехи то союзников, то немцев.
А в целом — взаимное истощение на фоне непрекращающегося советского наступления.