[116], которого знают саги. Абсолютно нечего.
Впрочем, они в это время там, дальше побережья, и не бывали.
Грустные мысли о неплохом фильме
Вот пересматривал тут совместного, советско-норвежского производства фильм 1985 года «И на камнях растут деревья».
Фильм, сразу скажу, хороший. И в плане игры актёров, и в плане матчасти, едва ли не лучшее, что было снято про ту эпоху у нас, а про викингов – пожалуй что и во всём мире. Матчасть практически «на ять». Никакого трэша с рогатыми шлемами, бритыми черепами и татуировками. Собственно, к матчасти у меня единственная, пожалуй, претензия – есть сцена, где девушка напарывается животом на меч, который держит в руке параллельно земле её жених-викинг. Не с разбегу, а так – шагнула вперёд, напоролась, умерла. Извините, каролингский меч это не шпага. Чтоб на него напороться, надо хорошо постараться было – и рукоять во что-то твёрдое упереть (уж не буду заострять внимание, что смерть от раны в живот – долгая и малоаппетитная… всё же советский фильм).
Ладно. Один ляп такого рода в настолько длинном фильме – это очень, очень мало. В целом всё очень добротно. Хотите поглядеть, как выглядели скандинавы в IX веке – смотрите этот фильм. Костюмы, быт, оружие – очень хорошо.
Вменяемый сюжет, хорошие актёры, саундтрек за душу берёт.
И всё-таки…
Очень печально видеть, как показывают встречу мира скандинавов и мира славян в начале фильма.
Мир славян – это крохотная деревушка, в которой живут женщины, дети, старик да единственный подросток мужского пола. Мужчин нет – далее выясняется, что их убили даны, но сироты и вдовы даже не попытались отселиться в сторону от опасного берега или посадить кого-нибудь из детей следить за морем (рекой?), откуда пришла беда. Основная мысль здешней жизни – хватит ли семян на сев, основное событие – добытый подростком лось. Маленькие курные избушки, неяркие одежды, скудные украшения. Оружие – только охотничье.
Старый да малый – «виктимный» мира славянства в кинофильме «И на камнях растут деревья»
Мужской активный и доминирующий мир скандинавов – тот же фильм
И вот сквозь цвирканье птиц и кузнечиков прорезается тревожная музыка – в дремотный мирок вламывается чужой мир, мир взрослых, сильных, агрессивных мужчин, мир мечей и шлемов, мир крашеной ткани одежд и яркого паруса над драккаром. Ох, как оно смотрелось, когда резная голова дракона воздвигалась над берегом, на котором только что сидела маленькая сестра Кукши, главного героя фильма…
Новые пришельцы – на сей раз норвежцы – просто берут в деревне всё, что хотят. Вожак снисходительно-милосерден к беспомощным славянам – «Оставьте им зерно, а то умрут с голоду». Хоть какое-то сопротивление им пытается оказать один лишь Кукша, и это, видимо, неожиданное для славянина, поведение так поражает чужаков, что они берут Кукшу с собой, а потом вожак даже усыновляет его.
И вот из сонного славянского мирка – одна моя читательница подобрала медицински точное определение «виктимного» – Кукша попадает в совсем иное пространство. Пространство морских походов, битв, гордости, амбиций, соперничества… Во взрослую жизнь. Это чётко обрисовано в фильме, когда перед кораблем викингов сразу из славянской речушки распахивается ширь фьорда.
Тут жилища просторны, тут горят факела, тут на мужчинах и женщинах блестят украшения. Одежда имеет не только цвет некрашеного холста, на поясах оружие, утварь обильно покрыта узорочьем. Тут обдумывают не вопрос, хватит ли зерна на сев – а планируют набеги на Париж и даже на Рим, а юный сын конунга помышляет об объединении страны под своей властью.
Славяне – объекты истории, её беззащитные жертвы, неспособные даже убежать, когда на них нападают. Неисторический народ по Гегелю. Их бытие убого и сонно. Это – детство, из которого надо вырасти, войдя в неславянский мир «взрослого» народа, субъекта истории, уверенно творящего её.
Вот такое впечатление оставляет фильм, снятый в СССР (пусть и совместно с Норвегией) в 1985. А ещё рассказывают про «советский антинорманнизм». И многие так и воспринимают ту эпоху. И вообще историю. В том числе благодаря и вот этому, так хорошо снятому фильму.
P.S. Побуждённый комментариями читателей к этой заметке, взялся освежить со школьных лет не читанную литературную первооснову фильма – повесть Юрия Вронского «Кукша – варяжский пленник», она же «Необыкновенные приключения Кукши из Домовичей». Право, наверное, лучше бы мне этого не делать.
Вот, скажем, викинг-норвежец о пребывании на Руси:
«Жаль было оставлять Гардарики. Благословенная страна! Нигде нет столь дешевых рабов, нигде нет такого изобилия драгоценной пушнины. Серебро и золото с Востока первым делом попадают в Гардарики! Меду, подобного тамошнему, нет па всем свете! А какие там рабыни!»
Одно плохо – жизнь чересчур спокойная. Викинг нет-нет да и затоскует по морю, по набегам, по сражениям. А там, того и гляди, моль паруса побьет.
А чуть далее – о финнах.
«Остановились мы на ночлег на реке Неве неподалеку от финской деревни. Сходили в деревню, купили меду. Кукшу я, по обыкновению, брал с собой. Из предосторожности ночевали мы на корабле, отойдя немного от берега. Тамошние жители – народ воинственный, при случае и сами не прочь пограбить. Просыпаемся утром – Кукши нет».
Воинственные финны, и чересчур спокойная жизнь викинга в Гардарике, стране дешёвых рабов…
Это советский исторический роман! Для детей!
Кто ещё поверит наглому вранью про «государственный антинорманизм в СССР»?
Даже удивительно, что ближе к финалу в этом неразведенном густопсовом норманнистском пойле внезапно мелькает про «поморского конунга Рерика»…
Но это только мимолетное упоминание. А про оккупированную скандинавами-«варягами» Гардарики, где «дешёвые рабы» и «чересчур спокойная жизнь» для оккупантов, расписано на нескольких страницах.
Глава 3. Миф о вездесущей мере и прочих «Финских аборигенах»
«…Мы имеем памятники языка. Это местные названия рек, озер и гор… Не только реки и озёра покрупнее, даже ручьи имели уже у древнейших людей свои имена. Первые их собственники дали рекам, озёрам, горам имена из своего языка; а следующие за ними насельники, сперва мирные соседи, а потом враги пользовались уже готовыми названиями, заимствованными, иногда в переводе на свой язык, чаще же без перевода, в их чужом виде.
Переходя от поколения к поколению, от племени к племени, от народа к народу, местные названия сохранились до нас… К числу таких местных названий, которыми пользуемся теперь мы, принадлежат имена Днепра, Двины, Москвы, Твери, Селигера и др. Древность их теперь не подлежит сомнению, но связи их с живыми словами русского языка мы не чувствуем; они нам совершенно непонятны.
Если мы возьмем местные названия Тверской губернии… то найдем между ними имена озер Собро, Овселуг, Пено, Корегож, имена рек Кудь, Тудъ, Жукопа, Чавыжня, Валиса, Шешма, Тюбьма, Нетесьма, Симога, Тихвина…
Ещё недавно эти и подобные им названия мы считали сплошь финскими. Но теперь, когда знакомство с финскими языками у нас возросло, мы видим, что материал финских языков не дает нам объяснения приведенных названий… главная масса названий Тверской губернии не объясняется при помощи финских языков (А. И Соболевский, 1912 г.)».
Предвижу реплики некоторых читателей – «ну что вы все о славянах, русские-то на самом деле же ославяненные финно-угры».
Тема эта невероятно популярна, вылезая иной раз в самых неожиданных местах ии в самом неожиданном виде. Ладно бы одни только украинские «свидомые» вкупе с белорусскими «свядомыми» – тут, как говорится, всё понятно. С местечковой интеллигенцией вскормленных за счёт русского большинства советской властью нацавтономий тоже вопросов не возникает. Но и среди этнических русских идеи вездесущих «чуди и мери», «финского» происхождения названий – например, Москвы, а то и самих русских, пользуется совершенно непонятной мне популярностью.
Великий финский миф
В интернете часто наталкиваешься на утверждения, будто русские – это смесь славян с «финнами» или «финно-уграми», с преобладанием последних. В совсем тяжелых случаях это проявляется, когда говорят, будто «московиты» XV–XVI веков (!) «только молились по-славянски, а в быту говорили на своем финском наречии». Это не всегда связано с пресловутой русофобией, иногда приверженцы этого мифа благожелательно заявляют, что «не имеют негатива» ни к русским, ни к финнам, что финны – нормальный белый народ, и т. д.
Хотя хватает и желающих вычеркнуть русских из списка славян, а то и вообще «европейцев» на этом шатком основании.
Со своей стороны я знаком с финским вопросом лучше, чем хотел бы. Я имел сомнительное счастье родиться, расти и учиться в республике с титульным финно-горским населением. В университете нам преподавали историю финно-угорских языков, историю Удмуртии и прочие смежные дисциплины. Естественно, преподаватели-удмурты изо всех сил старались поднять «мировое значение финно-угорских народов» и внушали нам, какое это счастье для русских, что в их крови столько финской примеси. Когда-то замнаркома просвещения, красный профессор товарищ Покровский, приписывал русским 80 % финно-угорского происхождения – наши преподаватели с легкостью переплюнули его, на ясном глазу разглагольствуя о 90 %. Так что на финно-угорской тематике я съел собаку – причем не по доброй воле. Поэтому рассуждения тех, кто обсуждает этот вопрос за несколько километров от ближайшего финна, я приму не раньше, чем мне предъявят диплом с отметкой «отлично» за знание истории и этнографии финно-угорских народов. И то буду считать себя в «выигрышном» – в смысле этой дискуссии, а не жизни – положении, ибо они про финнов читали, а я рядом с ними – жил. И не с окультуренными суомалайненаи или вирулайненами, а с самыми натуральными «финскими аборигенами Восточной Европы».