.
Вот так они нас любили, «старшие братья по православной вере».
Обратите внимание – здесь везде претензии именно к племени славянскому и русскому. Ради интереса можете заглянуть, скажем, в труды Титмара Мерзебургского, которого православные публицисты вроде Егора Холмогорова записали чуть ли не в отцы-основатели русофобии, или хрониста Тевтонского Ордена (!) Генриха Латвийского, и попытаться отыскать там претензии к племени – не вере! – полабов или русских. На худой конец – «клюкву» вроде меню из женских грудей и сырых кож. Тот же Титмар говорит про пленную славянку, мать одного германского епископа – «язычница, но происхождения благородного». У Генриха любой венд, слав, русин (равно, впрочем, и земгал, латгал, лив), вставший под знамена Ордена, тут же становился «прекрасным, храбрым, доблестным» и пр. В то время как для византийца и православные славяне продолжали, как мы видели, оставаться низким племенем, варварами, кипящими злобой и пр.
И так, ради сведения – очень многими победами – над сарацинами, над сицилийскими норманнами – Византия X–XI вв. обязана сражавшимися под ее знаменами крещеным «россам» и славянским «варангам». Разумеется, злобным варварам, кто бы спорил…
Русские былины о Руси и Византии
Справедливости ради, наши предки вовсе не были такими уж лохами и терпилами, как иные их потомки, прекрасно зная, что «греки» – вероломные и коварные враги, охотно науськивающие кочевников на русские земли. И знали это задолго до проникновения к нам «западной историографии», коей евразийцы и прочие фанаты Второго Рима ставят в вину недоброжелательное отношение русских к своей «духовной матери».
Лучшее тому свидетельство – былина «Богатырское слово»[206] (она же «Сказание о киевских богатырях»). Это одна из первых записей былин, дошедшая до наших дней. Сказание дошло до нас в пяти списках, старший из которых относится к первой половине XVII в. Его героями являются семь киевских богатырей: Илья Муравленин/Муромец, Добрыня Никитич, Дворянин Залешанин, Алеша Попович, Щата Елизынич, Сухан Доментьянович и Белая палица, или Белая Поляница. Им противопоставляются сорок два цареградских богатыря, среди которых названы Идол Скоропеевич и Тугарин Змеевич[207]. В былине, вкратце говоря, рассказывается о походе киевских богатырей на Царь-град, причем его владыка, «царь Костянтин», угощает кочевников-«татар», вышеозначеных Идола Скоропеевича и тугарина Змеевича, а те обещают правителю православного Царьграда разорить Киев, привести в плен князя с княгиней, и привезти телегами «злато-серебро». Киевские богатыри, пробравшиеся на пир в Царьград в личине «калик перехожих», пресекают эти планы, истребляя «сорок двух богатырей» Константина, которого вполне логично именуют «недругом».
После того, как Илью Муромца сделали «святым» – что произошло несколько позже самой ранней из записей «Богатырского слова» – акценты в былине о его визите в Царьград стали смещаться – в самом деле, ведь неудобно, что «православный святой» воюет с правителями Царьграда, этого «средоточия святости» и источника «истинной веры». Мог повлиять и массовый наплыв на Русский Север, кладезь былин, фанатично православных староверов, и модные разговоры девятнадцатого столетия о проливах и «кресте на святой Софии». Короче говоря, Идолище в Царьграде стало рисоваться захватчиком, а не желанным гостем и союзником против Руси, а Илья из победителя Царьграда стал его освободителем. Сиротливым воспоминанием о прежнем смысле былины повисают слова Ильи к не посмевшему подняться на Идолище побратиму: «выручай Русию от поганых!»[208]. «Русию», не Грецию и не Царьград спасал Муравленин изначально – но от кого, мы бы и не знали, если б не записи Московских времен.
Впрочем, сказители особенно темой Ильи, как православного крестоносца, не увлеклись, и безмятежно перенесли действия Ильи из Царьграда в Киев, справедливо рассудив, что «Русию выручать» там все же удобнее.
Вторая, не менее откровенная былина, сохранившая память об отношениях Руси и Византии, это «Глеб Володьевич[209]». Корсунью – византийским Херсонесом – правит коварная и жадная колдунья Маринка, грабящая русских купцов, и пытающаяся на переговорах отравить князя, заглавного героя былины. Русский князь убивает отравительницу – впрочем, еще до попытки отравления Глеб Володьевич инструктирует дружину на предмет обращения с жителями Корсуни: «Поезжайте-тко ко городу ко Корсуню, А скачите вы через стену городовую, Уж вы бейте-ко по городу старого и малого, Ни единого не оставляйте вы на семена».
Как видим, русские сказители знали цену Византии и без «западной историографии» и мифической «англичанки», что, подобно невоспитанному щенку, всюду «гадит».
З.Ы. а вот интересно – авторы мультфильма «Илья Муромец и Соловей Разбойник», столь возбудившего православных критиков в рясах[210], неужели читали «Богатырское слово»? Или интуитивно дошли? В обоих случаях, как это нынче говорится – респект и уважуха!
И снова о греках и православном братстве
Выше мы уже обсуждали тему «братской любви» православной Византии к русским «варварам». Именно по происхождению, а не по вере, нимало не затухшей после крещения Киева в 988 году (для сравнения: у хронистов пресловутого Тевтонского ордена русский – а равно и венд, слав, латьгал, лив – перейдя в католичество и встав под черно-белые знамёна Ордена, моментально становился «отважным», «доблестным», «прекрасным», «храбрым»).
А тут наткнулся на совершенно поразительные примеры сохранения этой самой «братской любви» наших «старших братьев в православии» на Афоне, в этом средоточии византийской святости, вплоть до исторически очень недавних времен.
«Чудовищные формы приняла ненависть греков к русским монахам на Афоне. Греки считали, что Афон должен быть только греческим. «Варварским» славянским и русским монастырям там не место.
Красноречивой иллюстрацией этого стал начавшийся с 1875 г. т. н. «Пантелеймоновский» кризис,
связанный с националистической борьбой греческой партии монахов против русской в русском же Пантелеймоновском монастыре. Греки требовали, чтобы русские составляли только четвертую часть всего братства и не избирались в руководство монастыря. Страшная смута возникла, когда русской братией был возбужден вопрос об избрании русского игумена. Часть греческих монахов в знак протеста покинула монастырь в 1858 г., забрав из монастырской кассы значительную сумму денег. Афонский Протат, конечно, принял постановление в пользу греческой партии. И только с помощью посла России в Константинополе графа Н.П. Игнатьева русским удалось отстоять свои права и утвердить архимандрита Макария (Сушкина) в качестве игумена.
Но и этот кризис был лишь продолжением страшной истории, произошедшей в старом Нагорном Руссике (который составлял неотчуждаемую принадлежность Пантелеймоновского монастыря) еще в конце XVIII века. Тогда «в старом Руссике греки перерезали всех русских и закопали их библиотеки и иконы. Но тени убитых стали беспокоить совесть греческую, и они покинули Руссик». (Н. Благовещенский. Афон: путевые заметки, впечатления. СПб. 1864).
История получила продолжение в середине XIX века, когда греческий «Ксенофонтский монастырь оттягал у Руссика целый скит, и тамошние греки из опасения, чтобы скит опять как-нибудь не перешел во владение Руссика, стали истреблять в нем все русское. При этом они жгли и закапывали в землю русские книги, рукописи, иконы, даже священные сосуды с русскими надписями, чтобы и русского духа в монастыре не осталось». (Н. Благовещенский.)[211]
Обратите внимание, как византийская мразь в рясах обходилась с православными русскими иконами и книгами. И попытайтесь представить, что их пращуры вытворяли на Руси в годы крещения с языческими святынями. Может, тогда меньше будет дебильных вопросов «а почему от русского язычества так мало осталось»
Это ведь они себя так вели еще не в полной воле… и после помощи, которые наши простодушные прадеды, ни жалея ни денег, ни крови, оказывали греческим «братушкам», считай, весь XIX век.
А «братушки» в это время молили Христа о… победе турецкого оружия.
«Но если греки не имели возможности церковного порабощения Русской Церкви, зато всю свою ненависть к русским они выместили во время русско-турецких войн, открыто молясь в своих храмах о победе султана над русским православным царем. В 1854 году Константинопольской патриархией, во время Крымской войны, была официально распространена «Молитва о державнейшем, тишайшем, милостивейшим и народолюбивейшем царе и самодержце нашем султане Абдул-Меджид-Хане, владетеле нашем».
Эта кощунственная молитва была предназначена для повсеместного употребления во всех православных церквах Оттоманской империи. В ней имелись чудовищные для христианской совести прошения от «смиренных и недостойных рабов» о даровании султану «и пресветлым потомкам его… повсюду победы и добычи».
В 1914 году, когда началась Первая мировая война, Константинопольский патриарх разослал во все подчиненные себе в Турции митрополии Послание, в котором предписывал в каждое воскресенье за литургией молиться о здравии султана и о победе Турции над Россией, о чем с возмущением писала русская церковная пресса. («Миссионерский сборник». 1914. № 12, с. 987)»[212].
Ну, и чтоб не заканчивать на совсем уж печальной ноте…
«На этом этнические чистки, предпринимаемые греками против русских монахов, не закончились. Новый конфликт вспыхнул во время «архитектурного террора», когда Афонский Прорат при поддержке Константинопольского патриарха боролся против новых построек и украшений в негреческих монастырях. В 1905 году под праздник Св. Троицы монахи Каракальского монастыря учинили настоящее побоище в русской Крес