Показательно, что в позднейшей славянской православной традиции монах Мефодий соотносится с Мефодием Солунским, как и философ Начальной русской летописи — с Кириллом (Константином) Философом, миссионеры — с первоучителями славян.
Как уже говорилось, миниатюрист, иллюстрировавший Радзивиловскую летопись XV века, попытался интерпретировать летописный текст. Он изобразил икону с Христом, восседающим на престоле с книгой (что вполне соотносится с иконографией Страшного суда), а не «запону», которую показали Владимиру.
Запона в летописном тексте, поразившая Владимира, явно соотносится с храмовой запоной — завесой, о которой рассказывает Владимиру тот же Философ. После распятия «церковная запона раздрася надвое, мертвии всташа мнози, им же, — летопись дополняет евангельский текст, — [Иисус] повеле в рай ити» (ср. Мф. 27: 51-52).
Связь мотива разорванной запоны с темой Страшного суда еще более очевидна в славянском (древнерусском) «Слове о сошествии Иоанна Крестителя во ад». Там завеса Храма определенно ассоциируется с разбитыми вратами преисподней — ада, откуда Христос выводит в рай пророков. Сошествие во ад в христианской традиции — прообраз Второго пришествия и Страшного суда, охватывающего весь космос. Сошествие во ад (Воскресение) имелось и среди «картинок», которые демонстрировал святой Панкратий в «Житии».
Можно предполагать, что картина Страшного суда была вышита на запоне, которую демонстрировал Владимиру греческий философ. Космологическая символика христианского храма была хорошо известна древнерусской литературе. Она включала алтарную преграду, царские (святые) врата, открывающие путь в святая святых и в Царство Небесное, а одновременно и к Гробу Господню, который символизировал алтарь.
Показательно, что уже в древнерусском переводе «Иудейской войны» Иосифа Флавия (XII век) рассказывается, что вышивка на храмовой завесе несла символы четырех космических стихий и «всяко небесное видение», кроме двенадцати знаков зодиака.
Разорванная в миг смерти Иисуса завеса воплощала не только раскрытие адских врат, но и грядущую апокалиптическую гибель и обновление всего творения в день Страшного суда. В толковании Симеона Солунского «Христос проложил путь через завесу плоти, через Него нашли мы вход во Святое».
На Руси с XI века было распространено эсхатологическое толкование божественной литургии в целом, при котором алтарная преграда воспринималась как видимый образ грядущего Суда и Спасения. В этот образ вписывалась и летописная запона с «судищем Господним».
Эсхатологические ожидания усилились во всем христианском мире к концу I тысячелетия христианской эры. Они были актуальны и для Византии X-XI веков, откуда исходила проповедь летописного философа. Особенно это относилось к мотивам Сошествия во ад и Воскресения из мертвых.
Очевидно, князь Владимир не случайно построил в 996 году Десятинную церковь — первую русскую каменную церковь, аналог Иерусалимского храма. Он воздвиг ее на месте киевского некрополя Х века, где были похоронены и язычники, и первые киевские христиане. Сам храм, видимо, был посвящен Успению Богородицы. Успение, естественно связанное с погребальным культом, воспринималось в христианской традиции как перемещение Богоматери к Божьему престолу, «во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошел Иисус». Это цитирует апостола Павла византийский богослов VIII века Иоанн Дамаскин (К евреям, 6: 19-20).
Десятинная Богородичная церковь была призвана объединить, в соответствии с православным каноном, всех «верных» — живых и мертвых. Там упокоился не только сам князь Владимир. Согласно «Повести временных лет» в 1044 году из языческих курганов эксгумировали останки его братьев — Олега и Ярополка. Их кости, вопреки запрету Карфагенского собора, крестили и перезахоронили в Десятинной церкви. Князей таким образом «вывели из ада».
Русский филолог XIX века Федор Иванович Буслаев предположил: Русь крестили позже не только потому, что князю нужно было время для испытания вер. Буслаев приводит в качестве параллели историю о том, как святой Вольфрам крестил фризского короля Радбода (умер в 719 году). Король уже ступил одной ногой в купель, но вдруг спросил, где пребывают его предки — между праведниками или в аду. Проповедник ответил, что язычники погубили свои души. Радбод отказался креститься, желая разделить загробную участь с сородичами. Произошло это по дьявольскому наущению, как добавляет агиограф[33].
Согласно летописным прениям о вере, Владимира особенно интересовала загробная жизнь: о гуриях мусульманского рая он «послушаше сладко», ибо «сам любя жены и блуженье многое». Показательно, что наказание женолюбца известно в раннесредневековой западной традиции. При Людовике Благочестивом (IX век) было создано «Видение Веттина», согласно которому сам Карл Великий (отец Людовика) должен был терпеть за женолюбие муки в преддверии ада — некое чудовище терзало его половые органы. Правда, после очищающих мук Карл должен был сподобиться вечной жизни с избранными. Так что Владимиру было о чем поразмыслить во время катехизации.
Самая пространная из речей послов летописи — греческая «Речь философа», завершающая прения о вере. Это не только проповедь, но и методология истории. Ветхозаветные «исторические» события — события «временных лет» — есть с точки зрения христианства прообраз событий новозаветных. Тогда «исторический» первородный грех человечества был искуплен жертвой Христа. И все человечество — «языцы» — стало воспринимать смысл этой истории как спасительной Благой вести. Крещеная Русь переставала быть северным варварским народом. Наоборот, именно она выполняла промысел Божий, ибо слово Божие достигло краев ойкумены, о чем писал в первой трети XI века первый русский книжник и будущий киевский митрополит Иларион. Сюжет «выбора веры» лег в основу не только начальной истории русского христианства, но и древнерусской истории вообще[34].
Глава 9. Сошествие во ад
В Ветхом Завете — древней библейской традиции — не было ни особенного интереса к загробному миру, ни его подробного описания. Главное — проблема отношений между избранным народом и Богом: потусторонняя судьба индивида отступала на второй план. Преисподняя — шеол, «врата смерти» — наделялась чертами ненасытного чудовища, поглощающего неисчислимое число жертв. Однако она оставалась преимущественно местом пребывания бесчувственных призраков. Лишь преступивших завет, вроде Корея, преисподняя могла поглотить при жизни. Избранные святые, как Енох и пророк Илия, чудесным образом возносились на небо. Авраам должен был уготовить для праведников блаженное пристанище — «лоно Авраамово». Праведники расставались с жизнью, «пресыщенные днями», в окружении потомков.
В средневековых талмудических сказаниях шеол приобретает черты ада. Он огромен, в несколько тысяч раз превышает размеры Земли, чтобы вместить всех умерших. Он находится за «горами мрака», откуда можно лицезреть рай, что усугубляет муки тех, кому туда нет доступа. Те, кто приближался к одному из входов в шеол, слышали крики несчастных. Один вход в шеол располагался у Иерусалима — центра мира в библейской космографии, другой — в пустыне или на дне морском. Есть и другие входы. Шеол превращается в огненную бездну — геенну. Ее назвали в честь долины Еннома у Иерусалима. В этом урочище язычники сжигали жертвы, которые приносили своим божествам. Шеол состоит из семи отделений, каждое из которых можно было преодолеть за триста лет ходьбы. Жар пламени преисподней усиливался от одного отделения к другому.
Эпоха римского господства стала временем вопросов о том, что ждет человека на том свете. Тогда индивид оказался один на один с новыми проблемами и должен был отвечать за свои поступки как перед земными властями, так и перед потусторонними. Представления о загробном воздаянии распространились и в мифах о шеоле.
Преисподняя стала приобретать черты чистилища: закоренелые грешники должны были мучиться там год. Огненный поток изливался от престола Божия, и в него погружались грешные души. Через полгода жар сменялся смертельным холодом — грешники отправлялись к ледяным горам. Напрасно преступные души пытались запастись там снегом, чтобы облегчить себе жар: это лишь усугубляло их вину. В субботу же и в прочие праздники душам полагалось отдохновение от мук. Наконец, когда придет Мессия, архангелы Михаил и Гавриил за руку выведут грешников из шеола.
Люди ожидали избавления от несправедливостей земной жизни и надеялись на воздаяние хотя бы в жизни загробной. Эти мысли достигли апогея в период установления римского господства на Ближнем Востоке в I веке н. э.
Христианский мессия объявил, что «царство его не от мира сего» и призвал бодрствовать, ожидая скорого его пришествия для Суда над несправедливым «сим миром». Иудеи не поверили ему и выдали на расправу римским властям. Его казнили как «раба», посягнувшего на царский титул.
Иисуса распяли на кресте на горе Голгофа у стен Иерусалима. То было место казни преступников — «лобное место», или «череп» (греческое значение слова «голгофа»). Рядом располагался некрополь, и один из последователей Иисуса — Иосиф Аримафейский — уступил мессии гробницу, что приготовил для себя в пещере. Власти опасались, что люди, принявшие Иисуса как Мессию, похитят его тело и объявят его воскресшим, поэтому у гробницы поставили стражу. Апокрифическое Евангелие от Петра свидетельствует, что вход был завален огромным камнем. Так в разных традициях люди стремились обезопасить себя от мертвеца, которого боялись (вспомним романтические вирши о Наполеоне). Но когда верящие в Мессию иудейские жены-мироносицы явились к гробнице, чтобы умастить тело умершего благовониями, они увидели пустой гроб, в котором лежала лишь пелена (в Турине хранится плащаница, несущая отпечатки тела казненного. До сих пор в ученом мире не утихают споры о подлинности ее как реликвии). Так ангел возвестил женам о воскресении Христа.