Маленькое отступление о сущности, мифов
Поскольку речь у нас идет главным образом о мифологии, облюбованной нашими журналистами и публицистами, обратим свой взор на этих людей. Всякий пишущий опирается в своей работе на некий запас представлений, идей и твердо известных, не нуждающихся в проверке сведений. Как и любой человек вообще, он пополняет свой сундук познаний всю жизнь, свободно оперирует его содержимым, вмиг извлекая нужные в данный миг понятия и факты. Он убежден в их истинности, тем более, что многие из них использовал уже неоднократно и не видит причин для сомнений. Некоторые из них он получил возможность вставлять в статьи и книги, оглашать в эфире лишь несколько лет назад, с приходом свободы слова. Но, увы, чаще, чем хотелось бы, вставляются и оглашаются мифы — старые и новые.
Каждое ли ошибочное понятие надо относить к мифам? Приведу примеры ошибочных понятий, звучащих вполне как истинные. В самом деле, разве не всем известно, что «на Волге немцы поселились еще в XVI веке» (З. Виноградов, А. Касаев, А. Серенко, Независимая Газета, 25.7.97)? И чуть ли не с детства каждый слышал, что «Керенский А. Ф. учился в симбирской гимназии вместе с Ульяновым В. И.». (В. Алексеев Журналист, № 6, 1997), не так ли? На самом деле одиннадцатилетняя разница А. Ф. и В. И. в возрасте сразу исключает их соученичество 31, а про то, что волжская эпопея немцев началась на двести лет позже (в 1764), легко узнать в энциклопедии. То, что легко опровергнуть, не может стать мифом. А вот утверждения вроде: «Царь продал Аляску на 99 лет, а не вернули нам ее потому, что большевики в 1917-м отказались платить царские долги» или: «Своим врагом номер один Гитлер считал диктора Левитана» уже ближе к настоящему мифу, поскольку проверить их сложнее. Подобные мифы возникают более или менее случайно и носят разнонаправленный характер.
Зато не бывает случайной система положительных мифов. Они — часть всякого национального сознания. Если бы не существовало положительных мифов, история не стала бы школьным предметом (сразу вспоминается:
«Битву при Садове выиграл прусский школьный учитель»). В любой стране школьники учат историю, мифологизированную именно для своей страны (см.: М. Ферро «Как рассказывают историю детям в разных странах мира», пер. с франц., М., 1992). Школьная история — как правило, и есть основной национальный миф. Он непременно приписывает позднейшие национальные идеи тем, кто жил задолго до их появления, и этим превращает броунов хаос лиц и событий в осмысленный путь к решению вековых государственных задач, в успешную шахматную партию против остального мира.
Основной миф состоит из мифов поменьше, и каждый из них необходим для духовного здравия нации, ибо рассказывает о ее трудном и славном пути, о тяжких испытаниях, могущественных, но поверженных (или еще не поверженных) врагах, о беспримерном мужестве своих героев и коварстве соседей, то есть обо всем, что превращает перемещение народа по оси времени в его Историю. От всякого мифа требуется, чтобы он выполнял свою воспитательную задачу, а было ли дело триста либо семьсот лет назад именно так или чуть иначе — какая, мол, разница? Даже бесспорные события можно сложить как в одну, так и в другую мозаику, поставить в разные причинно-следственные зависимости — получатся разные мифы. В том смысле слова, о котором идет речь, типичный миф — чаще всего не вымысел с научала до конца, а скорее «подгонка под ответ» (как говорили в школе) особым образом отобранных фактов, хотя есть, конечно, и мифы, не опирающиеся ни на какие факты.
Сложившийся национальный миф всегда горделив и даже высокомерен, хотя новейшая политкорректность делает чудеса: эти его черты ныне обычно умело сокрыты. Причины того, почему «русский миф» почти лишен всех обрисованных выше черт, почему он остался внутренне противоречивым и незавершенным, обрисованы мною выше, в главке «История, писавшаяся без любви».
Положительные мифы, как правило — плод работы многих поколений авторов. Уже, наверное, невозможно сказать, кто первым из американских писателей (у молодых наций они опережают историков) начал создавать национальный миф о ковбоях. Словарь «Американа» очень осторожно, не желая никого обидеть, пишет: «В отличие от героев ковбойских фильмов и дешевых романов, ковбой конца XIX века — это низкооплачиваемый (от 25 до 40 долл. в месяц) пастух. Ковбои клеймили скот, отлавливали бычков, срезали рога, к весне отбирали скот для рынка и перегоняли к железной дороге. Две трети ковбоев были белые, остальные — негры и мексиканцы. К 1890 пастбища были огорожены колючей проволокой, а железнодорожные ветки подошли непосредственно к местам скотоводства — на этом окончилась эра ковбоя Дикого Запада». 32 К этому можно добавить, что ковбои были, как правило, забитые люди, они тяжко страдали от конокрадов, от жадности хозяев стад, от болезней и винопития, от своей бедняцкой доли. Но кто читает историков, уже в наше время докопавшихся до истины? Образ молодцеватого и щеголеватого белозубого метателя ножей и арканов, сердцееда и покорителя просторов уже непоколебим. Счастлива нация, склонная к усвоению именно таких, заведомо комплиментарных мифов о себе.
Наше казачество, реальный страж военных Рубежей России, уникальное сословие, «поголовно и на свой счет» (цитирую казачьего генерала Африкана Богаевского) состоявшее на службе государства, могло бы стать неизмеримо более благодатным материалом для национального эпоса, но не стало. И не только потому, что наши писатели всегда были куда более склонны клеймить и обличать. Национальные мифы способна породить лишь буржуазная литература, а она у нас так по-настоящему и не возникла. «В силу оригинальной честности нашей литературы» (выражение Набокова из «Дара») настоящему русскому писателю совесть не позволяла придумывать щеголеватых ножеметателей, героев цельных и самодовольных. Русский писатель, даже плохой, помнит, во-первых, что подобных одноклеточных героев не бывает и, во-вторых, что враг — тоже человек. Таков же и наш историк.
Что до отрицательных мифов, они сочиняются о других. Если не можешь кого-то одолеть, изобрази его в отталкивающем виде. И сразу станет понятно, что не он тебя победил, а «генерал Мороз». Некоторые выдумки оказались удивительно живучи. Третий век пошел уже упоминавшейся (и довольно пустяковой, в общем-то) басне о «потемкинских деревнях». Миф много раз анализировался, известны его мотивы и авторы (французский посол Сегюр, саксонский — Гельбиг, лейб-медик австрийского императора Иосифа II Вейкард), выявлены его несообразности и противоречия. Но — как ни в чем не бывало у нас (у нас!) продолжают поминать «картонные деревни, которыми Потемкин дурил Екатерину».
Мифотворчество — одно из самых легких занятий на свете. Рассмотрев на примере полудюжины антирусских мифов феномен их сегодняшнего расцвета на Украине, я показал («Будь счастлива, Украина», Посев, №№ 3 и 4, 1996), как с помощью отбора фактов можно на глазах у читателя соорудить собственный миф, ничуть не хуже рассмотренных, но прямо противоположного направления 33.
Нравится нам или нет, антирусские мифы не исчезнут. Они — проявление неравнодушного отношения к России ее соседей по планете. Не стоит впадать в панику из-за того, что у нас есть зложелатели. Ну, есть. И что? Каждую страну кто-то не любит, всем мил не будешь. Взаимных антипатий хватает по всему миру. Затроньте в любой европейской стране тему о ее соседях — такое услышите! Гораздо загадочней другое: почему столько негативных мифов о России живут внутри самой России?
Глава III. Смердяковщина или кессонная болезнь свободы?
Пораженчество сперва обращается в прошлое
В августе 1996 наш президент объявил, что России нужна национальная идея, чем вызвал бурную полемику. Одни стали пространно уверять, что идея скорее даже вредна, другие гневно настаивали, что необходима (но выдвигать свои предложения воздерживались). Мало кто обошел вниманием «национальные идеи» старца Филофея и графа Уварова. По-моему, никто не вспомнил уже упоминавшуюся выше «Святую Русь» — наш единственный не надуманный, истинно народный идеал, т. е. как раз национальную идею. Не цитировались, кажется, и вполне достаточные, на мой взгляд (как говорят математики, необходимые и достаточные), пушкинские слова: «
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека —
Залог величия его».
Перекладываю на язык прозы: лишь тот, кто «дивно», (в старину еще говорили: по Божьему наущению — та есть сердцем, а не по расчету) любит свое отечество и хранит благодарную память о предках является личностью и способен на величие. Что есть национальная идея? Едва ли ею может быть лозунг (кем-то сочиненный) на полотнище, натянутом поперек улицы. Национальная идея — это скорее мысль, общая и дорогая для самых разных личностей, образующих нацию. Они могут различаться во многом и даже во всем, но не в этой мысли. Так вот, разве пушкинские слова не есть готовая программная установка для каждого из нас — а стало быть и для всех вместе?
Но приведенные пушкинские слова в дискуссии, кажется, не прозвучали. Зато не было недостатка в надрывных благоглупостях и жалком лепете вроде: «Россия — это Голгофа», а также прелестных по наивности прогнозах — процитирую один: «В стране с запозданием на 200 лет по европейским меркам пойдут процессы — экономические, политические, классовые,