Но тогда совершенно непонятно, почему о таком писателе, как А. С. Грин, Струве упоминает лишь в подстрочных примечаниях, указывая, тем не менее, на любовь к нему читательских масс, на признание и уважение, которыми он пользовался в литературном кругу, и на посмертную травлю со стороны большевистской критики, которая у нас, казалось бы, может вызвать лишь симпатию. С точки зрения чисто литературного совершенства, Грин во всяком случае куда выше многих и многих из разбираемых Г. П. Струве в деталях пролетарских и крестьянских авторов.
Целиком уйти от «легкомысленных» жанров Струве все-таки не мог, что подчеркивает еще его непоследовательность; ему пришлось упомянуть о научно-фантастических романах А. Н. Толстого, «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», о детективной серии романов Мариэтты Шагинян, «Месс-Менд», «Лори Лен металлист» и др., фантастических и авантюрных вещах Эренбурга, о «Двух капитанах» Каверина, принадлежащих к сфере приключенческого романа. Почему тогда было не поговорить подробнее о других, работавших в той же области?
Следует поставить Струве в заслугу, что он подчеркнул ряд моментов, связанных с данной темой. Как то, что читательская масса все время выражала равнодушие и отталкивание перед лицом чисто советской производственной, политической и пропагандной литературы, и неуемную тягу к переводной, дореволюционной и издававшейся в СССР литературе авантюрного и экзотического типа. Отсюда успех и романов Грина, и «Месс-Менда», и многого другого.
Параллельно с этим, стремление уйти от социального заказа и от обязательно тенденциозного и потому лживого изображения осточертелой, серой и нестерпимой советской повседневной действительности, жило в сознании авторов, как старых и заслуженных, так и начинающих. Что объясняет жадность, с какой они устремлялись на все сюжеты, представлявшие шанс на уход от современности и, по каким-либо соображениям, временно терпимые советской властью, – в область создания «советского Пинкертона» или «Майн-Рида», в область научной фантастики, позже в область исторического романа.
К этому надо еще присоединить много раз выражавшееся подсоветскими писателями, постепенно назревшее у них чувство, что традиционный русский роман слишком пренебрегал сюжетом, слишком мало внимание уделял увлекательности фабулы. Об этом Струве подробно говорит, характеризуя литературную группу «Серапионовых братьев»[620], приводя, в частности, очень яркие и любопытные высказывания Лунца[621], одного из ее идеологов.
В некоторой связи с вопросом стоит и проблема «революционного романтизма», боровшегося за свое существование рядом с «социалистическим реализмом», при защите в свое время Горького и Бориса Лавренева[622]. Эпитет «революционный» приклеивался к слову «романтизм», чтобы оно менее одиозно звучало для ушей советских вельмож и цензоров.
Все эти обстоятельства, вместе взятые, сделали возможным появление в СССР в сфере авантюрного романа вещей часто более значительных, чем в области официально психологической. И потому когда-нибудь историку литературы надо будет обстоятельно заняться этим вопросом.
Подобное исследование потребовало бы, между прочим, как мы полагаем, детального разбора существовавших до периода пятилеток, а иногда и дольше, журналов разного типа и разных размеров, как «Мир Приключений», «Всемирный Следопыт», «Вокруг Света», «30 дней», «Экран», «Огонек», «Прожектор» и многие другие. У Струве же в общем все внимание сконцентрировано исключительно на таких толстых и строго официальных журналах, как «Красная Новь» и «Октябрь». Но этого недостаточно.
За вычетом перечисленного, книга Струве дает довольно полную картину советской литературы, и может служить ценным справочником для хронологии, фактов, связи и соотношение различных литературных групп и ориентаций.
Окидывая общим взглядом нарисованную им схему подъемов и падений литературы советского времени, легко констатировать не вызывающий удивления факт: периоды относительной свободы всегда бывали периодами расцвета и надежды, a реакция, ограничение и усиление социального заказа влекли за собою упадок. Сколько яркого, интересного и многообещающего можно найти в литературе эпохи НЭПа! И как тусклы, мрачны, безнадежны годы коллективизации и пятилеток… Явен значительный подъем в годы войны, сменившийся постепенно новым зажимом… A сейчас? А завтра? Надо еще подождать с оценкой, но вряд ли есть повод для оптимизма. Если только не произойдет больших перемен не в одной литературе, а в государстве в целом…
«Возрождение» (Париж), рубрика «Среди книг и журналов», сентябрь 1957, № 69, с. 129–134.
Заслуженный масон
В № 18 серии сборников «Labirinti», публикуемой в Италии, названном «Вторая проза», О. Тилкес из Амстердама горячо восхваляет М. Осоргина, автора романа «Сивцев Вражек» и создателя теории «третьего пути». Приведем несколько цитат.
«Осоргин стал членом масонской ложи во время своего первого пребывания в Италии в 1914 году, был оратором в ложе "Северная Звезда", наиболее влиятельной и элитарной из русских лож, стоял в Париже во главе двух масонских лож… Будучи Досточтимым Мастером «Северной Звезды», Осоргин пресекал всяческие попытки направить деятельность ложи на путь прямой борьбы с большевизмом».
Поблагодарим исследователя за редкую откровенность!
Восхищение Осоргиным увязывается у него с резким осуждением российской эмиграции за ее антикоммунистические взгляды.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 27 апреля 1996, № 2385–2386, с. 3.
А. Краснов-Левитин, «У ворот» (Париж, 1982)
Книга посвящена пропаганде социализма. И – пожелаем этому гибельному учению побольше таких проповедников! Левитин грубо навязывает читателю свои взгляды: что ему, писателю, нравится, то и публика должна любить; против чего он настроен, – и та обязана ненавидеть! У всякого мыслящего человека подобные приемы вызывают внутренний отпор. Аргументировать автор ленится и часто не считает нужным, а если и пробует, – то доводы его, по большей части, вовсе неубедительны. Мимоходом сказать, иногда жизнь их на ходу опровергает: так, он ликует о победе социалистов во Франции, а уже ясно, что страна от них успела устать, и во второй раз у Миттерана почти нет шансов пройти в президенты.
Нападки на капитализм, который Левитин противопоставляет социализму, не выдерживают критики. При капитализме, т. е. при частной собственности, люди живут нормально, а прийди ко власти настоящие социалисты, сиречь коммунисты, – появятся очереди и нужда. Не говоря уж об арестах и прочем… Да и где у власти социализм половинчатый, – никому от него не сладко.
Хуже, когда Левитин берется защищать Церковь. Вариант христианства, развиваемый им, только и может оттолкнуть и испугать. По счастью, в нем нет ничего общего с правдой. Что Христос-де был защитником интересов еврейской бедноты (и даже первым коммунистом), – все это мы уже слышали в СССР из уст учителей Левитина, живоцерковников да и других священнослужителей, по слабости или беспринципности пытавшихся примирить Церковь с большевизмом, ценой позорных для нее уступок (ни к чему положительному такая тактика не вела и не ведет.
Г-н Краснов-Левитин – адепт христианского социализма (с ударением на второй половине словосочетания). Кто-то из эмигрантских публицистов вполне дельно указал, что христианский социализм звучит столь же абсурдно как христианский каннибализм. На Западе люди, больше всего притягивающие Левитина, это коммунисты-троцкисты: «Хорошие мужественные парни. Кряжистые. Грубоватые. Со мною с первых же слов стали говорить на "ты"». Видимо почувствовали: «Своего поля ягода». В хорошей же он компании! В ней его и оставим. Нам с ним, явно, говорить не о чем.
В России, по Левитину, должен царствовать социализм, и любая оппозиция большевизму может идти лишь по социалистическим рельсам. Правда, он выбалтывает, что народ-то того совсем не хочет! Но это от темноты: А. Э. Краснов-Левитин лучше ведает, и не колеблясь возвещает, что России нужно.
А каков социалистический рай? Левитин вспоминает пьесу «Клоп»: «Серые щиты, которые должны были изображать железобетон, люди в серых одеждах, такие же серые штампованные речи» и сердится на Маяковского и Мейерхольда. Но те лучше него поняли суть дела. И вот в маоистском Китае сей идеал почти уже и осуществлен!
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), Рубрика «Библиография», 2 июля 1983, № 1719, с. 2.
A. Jevakhoff, «Les Russes blancs» (Paris, 2007)
Книга охватывает период с февральской революции и по похищение генерала Миллера (не совсем ясно, почему автор останавливается именно на этой дате).
Таким образом, в нее включена вся история Белого движения и все основные события в жизни первой русской эмиграции.
Нельзя не отметить сжатость и ясность изложения, при которой интерес читателя ни на минуту не слабеет, как если бы перед ним был увлекательный роман (длинною в 605 страниц большого формата). Некоторые возражения вызывает, впрочем, его транскрипция русских фамилий: например, Vranguel вместо традиционного Wrangel и еще больше Miklashevskii вместо Miklachevsky и т. п.
Жевахов неумолим (вполне справедливо) в своем осуждении изменников, оставивших царя при его падении и всех тех – офицеров, сановников, – перешедших (или пытавшихся перейти) в стан большевиков. Хотя он и признает, что часто у людей не оставалось иного выхода как подобное предательство или гибель (притом порою не только для себя, но и для своих близких).
Достаточно сурово расценивает он и долгую в дальнейшем деятельность в Зарубежии февралистов («людей Февраля» как он их именует). К монархистам он относится скорее враждебно, но честно признает, что они составляли в эмиграции огромное большинство. И, в особенности, будем ему благодарны за то, что он радикально опровергает домыслы иностранных лжецов вроде Лакера