«Наша страна» (Буэнос-Айрес), Рубрика «Библиография», 15 января 1982, № 1695, с. 3.
Война с химерами
Г. Померанц, изобильно печатающийся за границей левый диссидент, яростно атакует все время Россию и русских, особенно неистовствуя против дореволюционной России. Казалось бы, зачем же, раз ее нет? Но враги часто видят яснее друзей (сколько зарубежных монархистов думают и вздыхают лишь о прошлом!); он чувствует возможность и вероятность ее возрождения, и желает таковому во что бы то ни стало помешать.
Его основной тезис тот, что, мол, Российская Империя ставила себе целью создание государства, где существовал бы только один язык, русский, и где все исповедовали бы одну религию, православие. Вот он и глумится, что будто бы большевики и исполнили эту мечту, только вместо православия они утвердили марксизм (положим, большевики ничего подобного пока не добилась; и даже не совсем ясно, добиваются ли).
Беда данной схемы (как, впрочем, и многих других построений Померанца), что она – совершенно ложная. Он сооружает картонный макет, сам называя его старой Россией, и затем победно его опрокидывает. Метод спора беспроигрышный… и бесполезный (не говоря уж о том, что нечестный). Кроме как для втирания очков людям вовсе наивным, а преимущественно тем, которые хотят быть обманутыми.
На деле, историческая Россия себе никогда подобных задач не ставила. Конечно, можно разыскать высказывания в таком роде у энтузиастов, чаще всего не имевших прямого отношения к правительству; иногда, допустим и у отдельных чиновных бюрократов или администраторов на местах. Против подобных тенденций боролся, например, остроумными стихами и горячими устными и письменными выступлениями, граф А. К. Толстой.
Но самый беглый взгляд убеждает, что реальная политика царской России была совсем иной. Мы не боролись ми с какой традиционной религией, в частности ни с исламом, ни с буддизмом; наоборот, правительство им покровительствовало. Везде, где служители этих вероисповеданий желали и умели организовать свое преподавание, на своем языке, – им не препятствовали.
Казанские татары находились в орбите нашей монархии со времен Иоанна Грозного, и остались мусульманами, ничуть не сократившись в числе, не потеряв ни языка, ни обычаев; они, как факт, процветали. Не угнетались никак и крымские.
Тем более немыслимо было бы преследовать магометанство после присоединения Кавказа и Средней Азии с многочисленным, компактным и преданным своим традициям населением!
Впрочем, никакого насильственного обрусения не практиковалось и в отношении финских племен Поволжья и Севера, православных по вере и близких к великороссам по быту. Напротив, наши миссионеры выработали для них письменные языки, положившие начало их национальным литературам. Такова была разумная и гуманная установка нашего духовенства, начиная со времен просветителя зырян, Стефана Пермского.
Народы, достаточно жизнеспособные и энергичные, как якуты в Сибири, втягивали даже в свою орбиту живущих среди них русских, начинавших говорить на их языке в кругу семьи (о чем красочно писали Гончаров, Короленко и др.).
Не могут пожаловаться на царское правительство и латыши с эстонцами, при нем выковавшие свои национальные литературы, а ведь власти, если бы считали нужным, чрезвычайно легко могли бы способному помешать.
Легко бы понять враждебность к племенам, как кавказские горцы, с которыми Россия вела долгие кровопролитные войны. И что же? Вместо того мы обнаруживаем восхищение перед ними, подлинный культ их нравов и их быта! Пушкин, Лермонтов, Марлинский, Л. Толстой, Немирович-Данченко, – все, кто о них писал, писали с сочувствием и с уважением.
Да и о других народностях, вплоть до самых примитивных, – где мы найдем, у наших писателей, презрительное или отрицательное к ним отношение? Почти о каждой, поискав, встретишь отзывы, полные понимания и симпатии.
Удивительная вещь! Только теперь, только под пером новоприбывших из СССР диссидентов, мы видим, впервые, издевательские и уничижительные изображения лопарей или эскимосов (например, у Л. Друскина и у Ю. Гальперина), да и других мелких народностях России тоже.
Наша Империя, в прямой противоположности фантазиям Померанца, всегда гордилась своим многообразием. Не зря император Николай Первый сказал когда-то иностранцу, на придворном балу в ответ на вопрос, что такое Россия: «Вон стоит грузин, там татарин, тут русский; все они вместе и есть Россия».
Ссылаться на то, что школы и университеты царского времени функционировали на русском языке, а не на местных, было бы недобросовестно: тоже самое было тогда (в основном, остается и посейчас) во всей Европе. И дело образования просто не было тогда достаточно организовано, чтобы можно было ввести в оборот иные языки, кроме русского; как бы развивалась дальше, без революции, никто не в состоянии теперь угадать.
Померанца-то, на самом деле, наверное, интересует только судьба еврейства. Но и с ним, никак нельзя взвалить на русское правительство обвинение в принудительной денационализации. Если и на что жаловаться, то разве что на то, что, мол, правительство не содействовало ассимиляции, выходу из черты оседлости и т. п. А это уже – совсем другое дело!
Какие комплексы, сознательные и бессознательные, лежат в основе ненависти к нам Померанца, мы не знаем: он нам откровенно не рассказывает. Но валить на старую Россию грехи, которых у нее решительно и в помине не было, как насильственную русификацию инородцев, – этого бы ему не следовало, ибо это – шулерская игра краплеными картами.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 5 октября 1985, № 1836, с. 1.
Д. Штурман, «Мертвые хватают живых» (Лондон, 1982)
Прочитав внимательно сочинения Ленина, Бухарина и Троцкого, автор книги их компетентно ниспровергает и опровергает. Спрашиваешь только себя, для кого? Наша, вторая эмиграция их так и так ненавидела и презирала, на базе практического знания советской власти и создаваемого ею ада на земле. Наше общее мнение о них можно бы выразить в стиле известного еврейского анекдота: «Все трое хуже!».
Забавный парадокс: старая эмиграция (и, возможно, часть иностранцев) упорно хотела почему-то верить, что мы, новые эмигранты, и тем более население СССР, любим Ленина; в силу чего-де не надо его память задевать в антисоветской пропаганде. Я же, честно сказать, ни разу культа Ленина в нашей среде не встречал (мог быть, у отдельных, индивидуумов; да уж, видать, – редко!).
Новейшая эмиграция больше заражена марксизмом (как ни странно!). Все же, и по ее данным, Ленин, в массах у нас на родине, совсем не популярен; о чем свидетельствуют издевательские и ядовитые про него анекдоты (некоторые из них сама Д. Штурман предлагает читателю в № 74 журнала «Время и мы»).
Старая же эмиграция, кроме узких групп совпатриотов, всегда видела в большевиках in corpore своих врагов.
Если работа Штурман предназначается новейшим эмигрантам и имеет целью поколебать их иллюзии, то можно пожелать ей успеха. Если иностранным троцкистам и бухаринцам, то и тем более (да станут ли те читать? а если и прочтут, – разве поверят?). Если жителям Советской России (дойдет ли до них?), то нужно ли им раскрывать глаза? Они, пожалуй, и сами все знают. Впрочем, безусловно, для всяческих споров труд Штурман снабдит их обстоятельной и полной аргументацией.
Беспринципность, бесчеловечность и эгоизм разбираемых тут трех столпов большевизма показан с предельной ясностью, и достаточно беспощадно. Хотя и можно бы усмотреть снисходительность в подчеркивании писательницей факта, что никто из них сам не убивал, а лишь подписывал приказы о казнях (Бухарин же даже и не подписывал, как правило).
Они не исполняли функций палача за ненадобностью; но, вероятно, будь нужда, – не поколебались бы: Троцкий из фанатизма, Ленин из сухого догматизма. Да и виновник-то всегда, именно, санкционирующий казнь, а не выполняющий. Согласимся, что никто из троих «великих» не был садистом в прямом смысле слова, но разве это хоть в какой– то степени их оправдывает?
В части, посвященной Ленину, Штурман много говорит о его борьбе с февралистами. Конечно, если стоять перед выбором между большевиками и Временным правительством, то лучше уж было бы поддерживать второе. Но был ли выбор? Сама Штурман в одном месте проговаривается, что керенщина, это был хаос; а в хаосе жить нельзя.
Из него выходом могли быть большевики или реставрация монархии. Трагедия России, – что она не пошла по этому последнему пути!
Кидается в глаза другой еще пункт. Сторонница демократии, Д. Штурман с горечью пишет о том, что демократия везде уступает большевикам и проявляет решительную неспособность дать им отпор.
Почему она не поставит себе вопрос: не является ли данное положение вещей неизбежным при демократическом строе; главы правительства только и стремятся угодить выборщикам, а выборщики думают лишь о том, чтобы не начались войны, да и не были бы утеряны всякие, мелкие и крупные выгоды от торговли и мирных культурных сношений с СССР? Чтобы большевизму противостоять, нужен бы какой-то иной режим, которого нет, и на возникновение которого в обозримые сроки нет даже надежды (а время не терпит!).
В остальном, всем рекомендуем данное произведение: в нем, несмотря на иллюзии автора о желаемом строе, дана совершенно правдивая критика строя советского, с изображением его экономической абсурдности, его чудовищной жестокости и лживости положений, на которых основывается его пропаганда.
Вероятно, по вине не автора, а издательства, всюду понатыканы ё вместо е, от которых у читателя мучительно рябит в глазах. Кто и зачем насаждает это неприятное новшество? Оно нужно разве что плохо владеющим нашим языком иностранцам, а тем и все равно такую книгу читать рано: она требует основательного знакомства с русской литературной речью.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 4 февраля 1984, № 1751, с. 3.