Опять же и с собственными именами скверно. Казем-Бек, почему-то многократно! – именуется Казим-Беком, Людендорф превращается в Лидендорфа, поминая графа Эстергази, автор пишет с большой буквы Граф Эстергази (считая, что это – часть фамилии?), даже генерала де Голля почему-то именует Де Голль (так пишут разве что голландские фамилии; да и то…).
Существует, вообще, своего рода лакмусовая бумажка: образованные люди передают по-русски французские артикли как ла и ле; необразованные – как ля и ле. Г-н Носик экзамена, определенно не выдерживает.
Что до его моральной физиономии, она нашим читателям уже известна. Сей хамелеон готов прославлять Россию или обливать помоями, – смотря только, где и когда он пишет. Дело привычное: Made in USSR.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 6 февраля 1993, № 2218, с. 2.
В тупике
Автору двухтомника «Русские тайны Парижа» (СПб, 2001) Б. Носику мы бы готовы многое простить за его последовательную ненависть к большевизму и смелые разоблачения французских и вообще западных большевизанов из числа левой интеллигенции и их русских пособников, эмигрантских и советских. Увы, эти эмоции не спасают его от печальных заблуждений. Он упорно отождествляет монархистов с фашистами; а сие суть вещи разные и даже несовместимые.
Впрочем, как ни странно, подобная линия подана сегодня как обязательная, по команде правительства Эрефии. А как главное обвинение против правого лагеря, в эмиграции и на родине, он выдвигает уже новый навет: принадлежащие к данному стану люди занимаются де фабрикацией вымыслов о «заговоре» против них и против России.
Возникает вопрос, а кому же он, Носик, симпатизирует? Вроде бы «демократам». Но кто эти благородные демократы? Вот он сам разоблачает (и хорошо делает!) весь цвет культурной элиты, дружно сплотившейся против Кравченко, во время его процесса против «Летр Франсез», упорно восхвалявшей сталинизм, верно служившей кремлевским деспотам и чекистским палачам.
Без большого преувеличения можно бы в их поведении усмотреть наличие заговора. Но не будем на таком истолковании вещей настаивать. Возьмем лучше то, что он говорит о Миттеране и его сотрудниках, упрекая их в чудовищном казнокрадстве. И о «деле Ставиского», которого ликвидировали за то, что этот аферист слишком много знал о действиях официальных властей. Разве это (а можно бы еще вспомнить историю с Панамой…) – не цепь заговоров?
А где же истинная демократия, если ее нет во Франции? В Соединенных Штатах? Как ни грустно, – там еще хуже (трудно бы отрицать). И где вообще? В африканских марионеточных правительствах? В странах Латинской Америки? Навряд ли.
Остается впечатление, что настоящая, прекрасная демократия существует только на бумаге, только в воображении, в области мечтаний. Подлинная, земная, – та везде разлагается, вырождается и превращается в нечто далеко не красивое. Вспомним при том, как легко демократические режимы Европы и Америки шли раз за разом на союз с большевиками, в годы самого кровавого террора в России, а потом и в сателлитах. Право, повода для восхищения не видишь!
Вместо идеала, вместо цели и программы, каким стоило бы служить, в которые можно бы искренне верить, автор «Русских тайн Парижа» представляет нам болотные огни, марево, которое не ведет ни к чему хорошему.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Миражи современности», 16 ноября 2002, № 2723–2524, с. 1.
Cui prodest?[718] Поведение В. Нилова и Н. Струве
В. Нилов настойчиво призывает эмигрантов поддерживать Советский Союз против внешних и внутренних врагов. Кому от того будут польза и удовольствие? Ясно: большевикам. Отнюдь же не рядовым гражданам СССР; они нас о том и не просят. Наоборот, когда могут, просят их поддержать в борьбе с большевизмом.
Конек Нилова – запугивание нас Китаем и разжигание в нас национальной ненависти к китайцам. Однако, откуда бы ей взяться? Две великие страны веками жили бок о бок и ссорились мало (вокруг уточнения границ). Значит дело не в народах и их реальных интересах, а в идеологии. Конфликт (если он есть, а не является камуфляжем) идет между китайскими и советскими коммунистами по поводу пунктов марксистской программы, на которые крестьянам, рабочим и трудящимся интеллигентам, равно китайским и российским, мягко выражаясь, начхать. Они-то все (кроме подонков или вовсе глупых) знают, что их враг – их собственное правительство, их собственная компартия. И, про себя и своими словами, рассуждают согласно «Интернационалу»:
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце встанет
Сиять красой своих лучей.
А то и думают, в духе куплета, опущенного в русской версии, но наличного во французской, как Эжен Потье ее сочинил:
Ils sauront bientot que nos balles
Sont pour nos propres generaux![719]
Методы спора нашего коллеги из «Free Word» однообразны и свидетельствуют (если он искренен) о некоторой ограниченности. Все строится на цитатах 30-летней давности из «Нашей Страны». Но в политике надо шевелить мозгами, а не спекулировать авторитетами, и сознавать, что статьи, справедливые в один период, теряют смысл в другой, когда мировая ситуация изменилась. Остается главное, остаются вечные ценности; и тут Нилов нас ничему не научит. Нет сомнения, что И. Л. Солоневич был монархист и легитимист, православный и патриот и, прежде всего, стопроцентный антикоммунист. На сей счет цитаты не надо искусственно выдергивать: и так хватит. Но что-то не похоже, чтобы эти основные положения Нилов разделял…
Притом, почему он перепечатывает высказывания Солоневича и его соратников, преимущественно покойных, теперь? В числе сотрудников живого Ивана Лукьяновича мы его как-то не помним… А вот я, о котором Нилов говорит, что, мол, такие люди травили Солоневича, я с ним действительно сотрудничал с основания «Нашей Страны» до его кончины (и хотя мы порою в деталях расходились, но никогда всерьез не бранились).
Когда-то я задал Нилову вопрос, почему, сделавшись советским патриотом, он не едет в СССР? Он вправе бы мне ответить, что, оставаясь за рубежом, он лучше служит большевицкому режиму, чем там; и ничего не возразишь! Что правда, то правда… Если В. Нилов совпатриот, то его действия вполне логичны. Иначе – они совершенно бессмысленны. Он против всякого иностранного вмешательства; прекрасно! Но коли он надеется на мирную эволюцию большевизма, то ведь это вздор, давно и окончательно опровергнутый историей. А коли на внутреннюю революцию, своими силами, то ясно – дай Бог! Никто сильнее нас ее не желает; все наши старания на то и направлены, чтобы ей помочь. Только, к несчастью, дело-то трудное, и покамест не осуществляется.
Если с Ниловым, в общем, все просто (и, пожалуй, не стоит о нем в дальнейшем и говорить), то вот поведение Н. Струве, редактора «Вестника P.X.Д.» изумляет; и весьма неприятно. Вступив на ложный путь войны против прославления мучеников большевизма (на коем он, и себе, и своему журналу, ничего не принесет, кроме дискредитации и осуждения публикою), он съехал быстро в нудную (и уже, саму-то по себе, куда как старую) междуюрисдикционную полемику. Но какие же странные обвинения он предъявляет Синодальной (на его жаргоне, Карловацкой) Церкви! Она, де, «связала судьбы Церкви с восстановлением династии Романовых», и тем «внесла неизжитый до сих пор раскол в эмиграции». А мы-то, в простоте души, полагаем, что связь с монархией, симфония с нею, была исходной многовековой позицией российской Церкви, воспринятой ею от Византии еще, а тою – от Рима! И что новшества и раскол породили именно другие юрисдикции, не подчиняющиеся Синоду.
Еще нелепее (и глубоко порочны) более хитрые построения Струве. Древняя Церковь, утверждает он, разделяла с мучениками опасность. Бывало и так; но ведь это – момент второстепенный. Позднее все Церкви признавали святость мучеников, проповедовавших в далеких языческих землях, а опасностей с ними высшая иерархия, естественно, не разделяла никак. Следуя рассуждению Струве, чтобы иметь право канонизировать мучеников Зарубежный Синод должен бы сперва целиком вернуться в СССР и отдаться в руки палачам! Опять-таки, – какая бы радость большевикам! И какая беда эмиграции, оставшейся бы тогда без духовного окормления! Правда, напрашивается мысль, юрисдикция Экзархата выиграла бы немало, избавившись от могучего конкурента (их соперники были бы затерзаны на Колыме, а часть бы доведена пытками и до отречения), но хочется верить, что и среди духовенства и мирян, приверженных Константинопольскому Патриарху, немного найдется столь бездушных и бесчеловечных фанатиков, чтобы такого желать!
Язвительные взаимные напоминания, в среде духовных лиц, ныне принадлежащих к той или иной юрисдикции, что тот или другой не проявил самопожертвования и стойкости в смутные, безумные годы революции, в том, что они ушли в изгнание, а не в могилу, – есть, в сущности, бросать оскорбление всей старой эмиграции (а отчасти и новой, и новейшей) и возбуждать в ней бесполезные препирательства о том, кто виноват и кто чист от вины. Характерно, что именно подобного сорта надругательства кидали нам, второй волне, в лицо совпатриоты из старой эмиграции и открытые эмиссары большевиков за границей; вы, де, скрывали свои взгляды в СССР, показывали (как они очень любили выражаться!) кукиш в кармане; почему, де, вы не выходили на эстраду и не протестовали громко? То есть, зачем мы, в сталинских условиях, не совершали самоубийства и не облегчали большевикам дело истребления всех их врагов (оказавшихся им потом крайне опасными!). Нет, г-н Струве: всякая борьба с тиранией ведется в подполье или политическою эмиграцией; да и древняя Церковь, к которой Вы апеллируете, была катакомбной (а случалось, и беженской).