узловую станцию, забитую солдатами, мешочниками, женщинами, детьми, всю эту тревогу, неразбериху, толчею – все лезут в вагоны, отпихивая и втягивая друг друга. Втянули и тебя, третий звонок, поезд трогается – минутное облегчение – слава тебе, Господи! – но вдруг узнаешь и со смертным ужасом осознаешь, что в роковой суете попал – впрочем, вместе со многими и многими! – не в тот поезд, что твой состав ушел с другого пути, что обратного хода нет – рельсы разобраны».
В такой именно поезд не в ту сторону и попала по его, Эфрона, вине Марина Ивановна. Зловещий поезд довез ее до Елабуги и до безымянной могилы.
Но осталась слава, которая не вянет, а растет и растет. Мало риску предсказать, что на могиле (хотя точное место ее и не известно) будет возведен памятник. Несомненно, горы книг будут напечатаны о страшной судьбе этой жертвы большевизма.
Хочется надеяться, что в работах о ней, в конце концов, восторжествует правда. А ложные трафареты и вредные мифы отлетят и рассеются как дым!
«Голос зарубежья» (Мюнхен), рубрика «На литературные темы», сентябрь 1989, № 53, с. 13–16.
Неувязка
В ходе полемики о книге В. Ларионова[139] «Последние юнкера» нашлись лица утверждающие, что предисловие Н. Росса согласовано с писателем и не подлежит отдельному обсуждению. Может быть, и согласовано. Но… при чтении весьма заметно, что у автора книги и у составителя предисловия налицо две разные концепции революционных событий.
Для Росса, на стороне красных сражалась хорошая, героическая русская молодежь, ставя себе целью светлое будущее России.
У Ларионова, бившегося на стороне белых, такое умиленное и просветленное отношение к противникам полностью отсутствует. Посмотрим, как он их рисует.
В поезде, когда Ларионов пробирается из Петербурга к белым, ему встречается рослый, здоровый красногвардеец: «Насытившись, он начал нам рассказывать о своем участии в подавлении восстания в Москве в составе Красной Гвардии. Он сообщил, что в Кремле собственноручно заколол нескольких кадет. "Такие малолетние, а вредные"». В том же поезде, сгрудившиеся солдаты с радостным хохотом читают «гнусную книжонку "О любовных похождениях Императрицы с Распутиным"». Что-то эта героическая молодежь не вызывает большой симпатии!
Тут показаны ее разговоры и интересы. А вот она и в действии. Прошли красноармейцы через черкесское селение, и там «cакли были пусты, обитателей в них не было. Мечеть была осквернена: Коран порван на мелкие куски и затоптан, на полу – испражнения. Мы тут же узнали, что не успевшие убежать жители аула были отведены в овраг и там перебиты. Женщины и девушки перед этим изнасилованы». Своеобразными методами боролась красная молодежь за светлое будущее (ну, оно и вышло не столь уж светлое; что посеешь, то и пожнешь)!
И раз за разом находим мы у Ларионова примерно ту же самую историю: «почти все раненые и оставшиеся с ними сестры и врачи были перебиты». Так неуклонно вели себя большевики.
Притом, немногочисленные белые били и разгоняли толпы красных; те одолели только когда имели численный перевес раз в десять.
Остается вопрос, кто прав: Росс или Ларионов? Так надо одно учесть: Росс о революции и гражданской войне знает по книжкам; а Ларионов в самом деле воевал, и рассказывает про то, что видел своими глазами.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Трибуна читателя», 31 мая 1986, № 1870, с. 3.
Игорь Гузенко: «Падение Титана»
«Один новый эмигрант нам опаснее, чем десять старых», – сказал будто бы, когда-то, советский посол в Париже, Богомолов. Верно это или нет, но, видимо, такова точка зрения большевиков. И думаем, что одним из первых в их черном списке, списке тех, найти и уничтожить кого они считают нужным и важным, стоит имя: Игорь Гузенко[140]. Наряду с немалым числом безымянных беженцев из СССР между двумя войнами, среди которых выделяется личность Ивана Солоневича, и массой новой эмиграции, из каковой выкристаллизовалась уже целая плеяда одаренных писателей и публицистов – Н. Нароков, С. Максимов, Л. Ржевский, Б. Ширяев, Л. Норд – мы знаем некоторое количество невозвращенцев, людей, выезжавших из «страны победившего социализма» с разрешения властей и отказывавшихся ехать обратно. Беседовский[141], Бармин[142], Кравченко, Коряков, Алексеев, Петров[143], Растворов[144]… Многие из них проявили литературный талант. Но на наш взгляд, книга Гузенко «Падение титана» превосходит все до сих пор созданное невозвращенцами. Оговоримся еще об одном, что в наших глазах делает честь Гузенко: в отличие от других невозвращенцев, – и это сильно приближает его к категории более широкой, новых эмигрантов, – в его книге отрицание большевизма носит тотальный характер. Резко расходясь с Коряковым и несколько меньше с Кравченко, он не ищет оправдания революции в каких-то благах, якобы, данных ею народу. Революция дана им как катастрофа, как трагедия сама по себе и как причина страшных грядущих бед. Оговоримся, что автор романа далек от эмигрантского ригоризма, от дешевой непримиримости, основанной на непонимании. Он не только видит, что толкало людей в лагерь красных; главные герои его произведения сами принадлежат к этому стану и до конца из него вполне не выходят. Но читателю показано, с жутким реализмом, которого ничем нельзя опровергнуть, к чему их приводит путь коммунизма. Одного к страшной физической гибели, другого к глубокой моральной деградации.
Весьма невыгодно для читателя, что он вынужден знакомиться с «Падением титана» в английском переводе (или, на выбор, французском – роман печатается в «Фигаро»), за исключением небольшого кусочка, опубликованного по-русски в «Новом Журнале». Но книга страдает от этого гораздо меньше, чем можно было бы ждать. Через иностранный текст просвечивает русский подлинник с его характерным языком, передающим выражения современной России. С другой стороны, надо признать, что в английском тексте хорошо сохранится юмор автора; известно, что понимание смешного у русских и у англосаксов имеет много общего. По-французски, вероятно, львиная доля остроумия автора теряется.
Роман Гузенко нужно непременно прочесть не только из-за его политического значения, но и просто потому, что это сильная, яркая вещь. Английская пресса сравнивает его с романами Достоевского, и не напрасно по крайней мере в том отношении, что преемственная связь с «жестоким талантом» ощущается вполне ясно. Острота психологического анализа, сближающая Гузенко с Нароковым, автором «Мнимых величин», несомненно идет от «Братьев Карамазовых» и «Преступления и наказания». Отметим еще бесспорно высокий культурный уровень романа.
Подходя с другой точки зрения, можно отметить правдивость и мастерство, с какими Гузенко рисует советский быт и душу подсоветского человека. Совершенно чуждый идеализации, Гузенко передает не только ужас материальных условий, но и низменные движения людей, в подобном мире неизбежные. И, однако, общий вывод из его рассказа может быть только оптимистичный. Мы видим, как даже на самом дне советской жизни, даже в самой страшной обстановке, люди сохраняют хорошие черты, присущие русскому характеру, – как врожденные нашему народу жалостливость, дружелюбие и терпение скрашивают все вокруг.
«Падение титана» – книга необыкновенная по широте охвата: на 680 страницах здесь отражены, кажется, все слои, все типы, возможные в СССР. Партийные верхи, интеллигенция, рабочие, чекисты… даже антисоветские партизаны проходят перед нашими глазами. Своеобразный реализм автора находит свое выражение в том, что читателю делается понятным, как вообще может человек жить в СССР, – природный оптимизм, беззаботность и общительность русского народа проявляются везде, будь-то в концлагере, будь-то в кругу советских вождей. И самый замученный заключенный, и самый зачерствелый коммунист остаются все же под пером Гузенко людьми, и притом русскими людьми.
Но как страшно то, что делает с ними большевизм! Бывший партизан Сидоров, боровшийся за лучшую жизнь для народа, сам не заметив, как предает лучшего друга, a сделавшись директором завода, слышит от родной дочери упрек, что строит свое счастье на муках этого народа… и все для того, чтобы исчезнуть, как враг народа. Его дочь Лида, самый мягкий и привлекательный образ романа, брошенная мужем, когда ее отец арестован, проходит через страшные муки голода, каторжной работы и унижения, нигде не теряя своего очарования. Академик Глушак доведен до того, что становится сексотом… Но страшнее всех образ главного героя, Федора Новикова. В нем узнаешь тот жуткий тип, которому профессор Федотов дал название homo sovieticus. Обуреваемый жаждой выдвинуться, сделать карьеру, он идет на все, не останавливается ни перед чем, теряя всякую человечность. И это еще страшно оттого, что автор совершенно объективно показывает нам внутренний мир этого умного, сильного человека, все его чувства и мысли, и даже вкладывает в его уста глубокие и интересные слова о смысле жизни, составляющие основную философскую идею книги.
Новиков, бесспорно, главное действующее лицо романа. Но вращается действие вокруг другой фигуры: великого писателя Михаила Горина, в котором нельзя не узнать Горького. Автор смело и удачно поступил с этим образом, не связывая себя верностью подробностям и беря от прототипа лишь то, что было важно для его художественных целей. Горин недаром назван титаном: идея античного рока явно тяготеет над этим человеком, который из неверно понятых концепций гуманизма способствовал победе большевиков и потом оказался у них в плену, оказался принужден поддерживать совершенно нечеловеческую по своей жестокости систему. Его убивает большевизм, но это убийство носит иной характер, чем расправа большевиков с их врагами: Горин как бы убивает себя. Перед смертью у него хватает, однако, мужества отречься от всего, чему он служил. Его предсмертная записка обращена к Андрею Демину, борцу против большевизма. И его убийца, Федор Новиков, передает это письмо своему брату Николаю – чтобы завещание Горина не пропало. Демина уже нет на свете, но он знает, что Николай – такой же враг советского строя.