У нас именно нет на совести истребления целых народов, как у Соединенных Штатов, выросших на костях индейцев, или хотя бы у Англии, сложившейся благодаря вторжению языческих германских племен, подчинивших и в основном истребивших гораздо более культурных христианских кельтов, первоначально владевших островом, который они именовали Альбионом.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес),
9 августа 1986, № 1880, с. 1.
Ангел среди демонов
Первые главы опубликованного по-французски романа Владимира Волкова[274] «Le retournement»[275] (Париж, 1979) оставляют впечатление, что это, так сказать, Джон Ле Карре для бедных; слабоватое подражание английскому мастеру в жанре шпионских историй, в частности, его «Кроту». Та же удушливая и мерзкая атмосфера западной контрразведки наших дней, полной интриганов, карьеристов, извращенцев всякого рода и ни во что не верящих циников. Тем более гадких, что здесь даны, в основном, русские на французском жаловании, в чьих устах слова о долге перед родиной или о патриотизме звучат смешно, если они и пытаются их произносить.
Не лучше других и центральный персонаж, от имени кого ведется рассказ, лейтенант французской службы Кирилл Лаврович Вольский. Абсолютно беспринципный и бесчеловечный в приемах для достижения цели, он любопытен как представитель известной части денационализированной русской молодежи, остро стыдящейся своих корней и жаждущей порвать с положением «грязных иностранцев», в каком живут или жили ее родители; и, однако, ведь именно в силу своего происхождения и, главное, владения русским языком Вольский занимает свою уютную должность, которую панически боится потерять и для сохранения которой готов идти на все!
Характерно глумливое презрение, с коим Кирилл смотрит на старика-эмигранта Лисичкина, при перемене квартиры сразу же вешающего на стену портрет царя Николая II. Еще более типичен его амурный эпизод с девушкой из той же, русской по истокам, среды, Мариной Раевской. Познакомившись случайно с нею во французском обществе, он начинает за нею ухаживать, причем ни тот, ни другая никогда между собой не говорят по-русски (не принято, чуть ли не неприлично…). Но вот, в конце концов, жертва согласна уже уступить обольстителю, и тут, под влиянием волнения, обращается к нему с ласковыми словами на родном языке. На Вольского это действует так, что он… теряется…
Именно через Марину входит в повествование струя свежего воздуха, человеческой симпатии (какую мы к Вольскому и его коллегам не в состоянии испытывать); именно благодаря ей сюжет набирает постепенно высоту и приобретает значительность.
Нуждаясь в подходящем женщине-агенте, чтобы увлечь советского шпиона Попова, Вольский втягивает в работу Марину, ослепляя ее идеей борьбы против большевиков. Вряд ли им не руководит в тайне, а то и подсознательно, желание отомстить ей за глупую роль, сыгранную им прежде перед нею; потому что, на деле, ее завербовывают с расчетом (который она, впрочем, мудро обманывает) запутать ее материально и принудить в дальнейшем, волей-неволей, выполнять любое задание.
Марина (по профессии начинающая артистка) выполняет поручение блестяще: встречается с Поповым, заинтересовывает его собою, приглашает в гости, но… вместо своей квартиры приводит его врасплох в русскую церковь. Результат столь же неожиданен, как и действие (останавливает внимание тот совершенный ужас, какой овладевает от ее поступка следящими за нею Вольским и его начальством!): в сердце молодого еще чекиста, попавшего внезапно в православный храм, звуки славянских молитв, курение кадил, вид верующих, вся обстановка, непреодолимо напоминающая ему далекое детство, производят полный переворот. Он снова приходит туда же, на следующий день, исповедуется в своих (страшных!) грехах: любовь и вера сделали его иным человеком: он стоит на пороге новой жизни. Поистине:
И входит он, любить готовый…
Ни он, ни спасшая его душу Марина, ни проницательный, все умеющий понять и простить священник, отец Владимир, выслушивающий его покаяние, не подозревают, что, – стараниями Вольского и К°, – под аналоем скрыт микрофон и все то, что новообращенный говорит перед Богом, записывается на пленку, на употребление французской контрразведки!
Хуже того, переход крупного деятеля коммунистического шпионажа в лагерь антибольшевиков оказывается в данный момент политически невыгодным, особенно в такой идейной, бескомпромиссной форме. Он мог бы скомпрометировать более ценного двойного агента, работающего одновременно на Советский Союз и на Францию. Попова нужно устранить.
Что и выполняется на пороге церкви, где он только что причащался, и на глазах у девушки, повернувшей его на правильный путь. Убийство инсценируется в форме покушения, якобы организованного солидаристами, а в действительности – мелким террористом, которого власти годы назад разоблачили и которого тайная полиция крепко держит в руках.
Мы дочитываем 360 страниц большого формата, составляющих книгу, целиком захваченные судьбой героев; но меньше всего сочувствия у нас остается к повествователю. В какой мере оный тождествен с автором, сколько тот вложил в него автобиографического элемента, – мы не знаем, да нам и не нужно знать. Он сумел ведь создать и лучащиеся светом фигуры Марины и отца Владимира. Хотя все же, как факт, они показаны нам лишь извне, а претенциозный, надутый самомнением, щеголяющий своей жалкой, суетной культурой и своими достойными презрения карьерными успехами Вольский, – тот показан изнутри и до глубины, во всех деталях и оттенках своего морального ничтожества.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес),
22 августа 1980, № 1590, с. 3.
V. Volkoff, «Le montage» (Paris, 1982)
Позволительно удивляться, что книга вызвала сравнительно мало интереса, как в русской, так и в иностранной печати. Впрочем, автор себе ею обеспечил, наверное, мощных и опасных врагов. Что до успеха, отметим, что она была переведена на немецкий язык (возможно, и на другие).
Роман имеет многоплановый характер. Во-первых, это картина работы советской шпионской сети во Франции. Причем упор делается на одну ее специальную сторону: деятельность литературного агентства в Париже, ставящего себе целью пропаганду нужных большевикам идей, выдвижение полезных им людей, поддержку сочувствующих им группировок; и, наоборот, всяческое оттеснение и заглушение всех движений, представляющих для них опасность или неудобство. Бросается в глаза что автор прекрасно знаком с французскими писательскими, журналистическими и светскими кругами; порою его произведение представляет собою настоящий roman a cle. Некоторых персонажей, из русского эмигрантского мира, мы и сами без труда узнаем; например, горбатый князь О. есть, без сомнения, князь С. С. Оболенский, позже редактор «Возрождения» (он появляется на сцену в период своего увлечения совпатриотизмом).
Во-вторых, возвращается к своей излюбленной теме (уже разработанной им, равно как и тема о советской агентуре во Франции, в романе «Le retournement», о котором мы в свое время писали в «Нашей Стране»): быт и психология младшего поколения старой эмиграции, детей русских беженцев, родившихся уже за границей. Герой «Перевербовки» уходил во французский мир; герой разбираемого сочинения, а до того уже и его отец, решает вопрос иначе, становясь советским патриотом.
Надо сказать, что, хотя автор и пытается сделать свой центральный персонаж если не симпатичным, то хотя бы понятным и сколько-то близким читателю, Александр Димитриевич Псарь, дворянин и сын офицера, все равно остается глубоко антипатичным. В силу самообмана и подкупа, он изменяет делу, которому русская эмиграция призвана служить, и служение которому оправдывает все ее недостатки, – борьба с коммунизмом, и переходит на сторону противника. Понятно и закономерно, что это приводит его, в конце концов, к гибели; после, правда, долгой, более чем 30-летней карьеры на посту провокатора.
Здесь, собственно говоря, вскрывается иной еще, почти метафизический план: судьба человека, поддавшегося сатанинскому искушению и впавшему в прельщение диавольское. Да Волков и сам подчеркивает данный элемент своего повествования: беседа молодого Псаря с советским чиновником Яковом Моисеевичем Питманом, рекрутирующим его в штат НКВД, происходит на башне собора Парижской Богоматери, с необъятным городом, простирающимся у них под ногами.
Псарь становится на путь, выраженный когда-то в девизе кошмарного Алистера Кроули[276]: «Evil, be thou my good!»[277]. И любопытны метко зафиксированные черты предателя и ренегата: в частности, его презрение и ненависть к новым эмигрантам, а потом и к новейшим, как и ко врагам режима внутри СССР: все они для него – предатели. Не потому ли, что предатель то он сам, и не может того от себя скрыть?
Есть в книге и другие еще планы, более сомнительные. Например, влагаемая в уста крупного чекиста, демонического Абдулрахманова (то ли Матвея Матвеевича, то ли Мохамеда Мохамедовича), что инородцы предназначены заменить русских и вытеснить их с политической сцены. От этой схемы отдаст воззрениями Дэнлопа, Каррер д’Анкосс и прочей нечисти, хотя, возможно, Волков и не находится непосредственно под их влиянием. Скажем от себя: красный строй плох, чьими бы руками не строился и не укреплялся, русскими, татарскими или еврейскими; иное вовсе дело белый; и тогда не играет роли, в какой пропорции разные национальности России в его созидании и усилении участвуют.
Ну, а с точки зрения мастерства, увлекательности, глубины мыслей, – произведением нашего соотечественника, ставшего французским писателем (и уже известным) можно восхищаться; и всячески его рекомендовать читателям.
Несмотря на мелкие недостатки, которые можно бы констатировать. К примеру, поведение Псаря под конец не слишком убедительно. Испытанный, опытный мистификатор и махинатор, даже обнаружив, что его начальство его обманывает, и пережив некоторую травму, вряд ли бы настолько потерял голову и столь легко попал бы в ловушку. Да и то, что в недрах самой французской контрразведки обнаруживаются введенные туда Советами сотрудники, не являлось бы для него, пожалуй, полной неожиданностью. И наконец, положенная в самую основу романа ситуация: обязательство героя служить 30 лет за обещание, что потом он сможет въехать в Советский Союз и жить там как полноправный гражданин, выглядит натянутой.