[281]» произошло из первоначального «Lapin à Gilles»[282]), вдруг забывает полностью этот язык во время поездки в поезде?
Вообще, хотелось бы уточнение, из какой русской семьи эти дети появляются на сцену? Из первой, второй, третьей волны? Если бы мы это знали, – нам легче было бы понять их мысли и поступки…
Но не будем придираться к мелочам и пожелаем интересному леснинскому альбому успеха и широкого распространения в публике!
«Наша страна» (Буэнос-Айрес),
15 декабря 2001, № 2677–2678, с. 3.
Картинки ужасного прошлого
Передо мною книга, изданная в Париже в 1998 году: Anne Wiazemsky[283] «Une poignee de gens»[284].
Известная писательница и автор полдюжины романов рассказывает в ней трагический, но столь типичный для времен революции эпизод.
Культурный и либеральный помещик, князь Белгородский, создает в своем имении образцовое хозяйство: разводит породистый скот, выращивает в своем саду редкие деревья и растения, параллельно устраивает больницу, школу для крестьянских детей. С соседней деревней он, вроде бы, в наилучших отношениях, служащие у него живут в хороших условиях и кажутся довольными.
В смутные времена, в 1917 году, большевицкие агитаторы разжигают «бунт бессмысленный и беспощадный»; в результате, князь убит, его жена спасается бегством (позже, уже в СССР она становится выдающейся музыкантшей), большая семья рассеяна по белу свету.
Внучка брата погибшего князя, воспитанная во Франции, не знающая русского языка и совсем забывшая историю предков, узнает о роковых событиях от историка, приехавшего из постсоветской России собирать материалы для своей работы об эпохе начала советского строя.
Заинтересовавшись минувшим, она решает посетить родные места. Но находит только полное запустение: от дома даже развалин не сохранилось, лес и сад вырублены, озеро обмелело и заросло… Мужики и бабы принимают ее враждебно и избегают что-либо вспоминать о происшедших тут погромах и расправах. Только лягушки и жабы по-прежнему оглашают музыкальным кваканием однообразные равнины. В какой мере повествование построено на семейных преданиях и личном опыте писательницы, – не знаем. Возможно, – все это кусочек подлинной реальности.
В. Солоухин в своей книге «Время собирать камни» рассказывает именно о такой участи имений Блока, Аксакова, Державина…
Непоправимые, тяжелые утраты! Пусть виновники их, большевики, будут вечно прокляты!
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Среди книг», 30 апреля 2005, № 2770, с. 4.
Н. Комарова, «Книга любви и гнева» (Париж, 1994)
Как бы история всего диссидентства вкратце… И в то же время история одной женской души и история одной супружеской пары. Автор[285] рассказывает, как из убежденной комсомолки (простим ей наивный энтузиазм!) она превратилась в противницу советской власти, поняв ее нелепость и чудовищную жестокость.
Жаль, что на ее распутье не встретились более подходящие наставники! Она решает принять за руководительниц двух старых украинских эсерок. Но ведь если бы эсеры в свое время восторжествовали, – маловероятно, чтобы они построили общество лучше большевицкого.
Впрочем, эсеровская программа, пожалуй, и не сыграла большой роли в идеологии ее самой и ее мужа, В. Некипелова. И тут опять мы следим за их дальнейшей борьбой с сочувствием, но и разочарованием. Как можно было выступать против правительства во имя… советской конституции? То есть, во имя правил, установленных теми же бандитами и в их собственных интересах! Конечно, с точки зрения практической, стратегической, оно, может быть, являлось и разумным, но с точки зрения политической, идеологической – глубоко фальшивым. Возможно, что позже они подобные взгляды и переросли.
Но какие у них ближайшие друзья! Плющ[286], Любарский[287], Боннэр[288]… люди, как мы знаем, позже проявившие весьма и весьма отрицательные свойства…
Немудрено, что в один прекрасный день Комарова с изумлением понимает, что, например, украинские самостийники ненавидят всех русских, в том числе и самых что ни на есть левых и либеральных. Итак, мужество, стойкость, благородство, – но разумно ли направленные? Нельзя даже сказать, чтобы бесполезные, – они расшатывали Систему (пишем это слово, как и автор книги, с большой буквы). Но ради каких целей, каких идеалов?
Следует рассказ об арестах Некипелова и его страданиях в тюрьме и в концлагере, в конце концов, непоправимо подорвавших его здоровье. И, в особенности, о мучениях его жены и двоих детей: об отказах в свидании, трудностях с посылками и перепиской, о попытках чекистов принудить инакомыслящего к сдаче, к отказу от своих убеждений, вовлекая в это дело и его жену.
Чудовищность коммунистической пенитенциарной системы показана здесь сполна и в полный рост. И тем ценнее, что с непривычной для нас стороны: не столько рассказ о жизни заключенного, сколько о переживаниях и лишениях его близких. Некипелов все же, видимо, понял до дна отвратительность большевизма и недопустимость никаких с ним сделок и компромиссов: выйдя из лагеря (отбыв целиком свой срок!), он сразу стал хлопотать о выезде за границу, со всей семьей, добился разрешения, добрался до Парижа, – и через два года умер там от последствий ненормального существования много лет на «архипелаге Гулаг».
Грустно, что такие люди, готовые жертвовать собой за идею, не имели правильной идеи. Но вот и теперь, монархисты, – которых, безусловно, большевики больше всего боялись и ненавидели, – не могут поднять по-настоящему голову и развернуть свою работу в России.
А родина нуждается именно в них! Только они могут ее спасти.
Язык книги, в общем, неплох, хотя встречаются досадные промахи. Отметим многократное повторение конструкций типа: жизнь в Камешково, отъезд из Алабушево, – как будто речь об испанских или итальянских, а не о чисто русских названиях!
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 16 марта 1996, № 2379–2380, с. 5.
Д. Вронская, «Нас было пятеро» (Лондон, 2006)
Роман ясно и точно воспроизводит хрущевскую эпоху, – еще недавнюю, но уже отошедшую в далекое прошлое. В нем отражены настроения, надежды, иллюзии и разочарования российской (и в первую очередь московской) интеллигенции и особенно молодежи.
Превосходно переданы пресловутые кухонные споры обо всем на свете, включая литературные движения: Хемингуэй, Орвелл, Гессе… Разговоры о старой России, о которой участники бесед знают потрясающе мало и толкуют вкривь и вкось.
При достаточно четком, однако, понимании большевизма: «Система выбрана народом, ты что, сошел с ума? Какой народ ее выбирал? Их обманули, этих наивных, хороших наших крестьян: землю им пообещали, никто их, наших правителей, не выбирал, 43 года они у власти».
Естественно отталкивание, которое персонажи испытывают при встрече с западным журналистом, воспевающим идеи французской революции и подвиги Робеспьера: для них эти взгляды безнадежно устарели, давно опровергнуты жизнью и сданы в архив. Они безусловно правы в отрицании советского режима, – но не видят ни пути, каким из него выбраться, ни будущего, какое следовало бы после него построить.
Хуже всего то, что их среду разъедают полная половая распущенность и алкоголизм. Автор пишет об этом без порицания, – но судьба героев показывает, насколько роковыми оказываются последствия. В итоге, действующие лица погибают почти все, и в первую очередь женщины. При активном содействии, впрочем, и чекистов.
А «оттепель», мы-то знаем теперь, оказалась минутной и преходящей.
Что и выражено в словах самого положительного из героев книги, молодого доктора Вадима Томского: «Они нас обманули, Хрущев, все они. Все осталось по-прежнему».
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Биография», 4 марта 2006, № 2791, с. 2.
В борьбе с чекистами
Как авторы романа «Русская семерка», изданного в Москве в 1992 году, указаны Эмилия и Эдуард Тополь. Роман – превосходный, в авантюрном жанре, с действием в Москве и в Афганистане (в годы, когда там еще шла война, в горбачевскую эпоху).
В большую заслугу поставим сочинителям, что книга свободна от русофобии, весьма неприятно окрашивавшей роман того же Эдуарда Тополя «Красный газ». Правда, тогда он адресовался к американской публике, а теперь – к русской… Чтобы получить удовольствие, – а можно получить немалое! – от чтения, надо только не требовать правдоподобия; иначе все обрушится… Герои борются против чекистов, бросают вызов советской системе, и их приключения всегда завершаются удачей. Добро бы один раз… Но многократно?
В остальном, отметим, что невольно вспоминаешь, следя за их похождениями, блистательные «Две силы» И. Л. Солоневича. Надо отметить и другое достоинство. Почти все персонажи, – живо очерченные личности со своими психологическими чертами, которых так и видишь перед собою, с их внешностью и характером.
Таковы бывшая княжна Татьяна Одолевская, ставшая американской миллионершей Таней Гур; женщина с железной волей и с непримиримой ненавистью к большевизму. А равно и ее суетливая, добродушная подруга и наперсница, американка Элизабет Волленс, и вовлеченная ими в сложную интригу нью-йоркская студентка – славистка Джуди Сандерс.
Это – люди из-за границы. Не хуже и действующие лица из среды подсоветских: слесарь Алексей Одолевский, внук Тани, родившийся в СССР и воспитанный в детдоме, и его товарищи по афганской кампании. Ну и, своим чередом, их враги, – служащие КГБ. Напряженная борьба, завязывающаяся с первых страниц и идущая до последних (с несколько неожиданной развязкой), держит внимание читателя в непрерывном напряжении. Повествователи притом хорошо осведомлены и о советской, и об американской, видимо даже и об афганской жизни; не наталкиваешься на какие-либо заметные ляпсусы.