Дух захватывает, когда читаешь о неколебимом мужестве духовенства иосифлянского движения, не поминавшего советских властей и возносившего моления о спасении страны Российской, бесстрашно обличавшего обновленцев за угождение большевикам. От таких людей Краснов презрительно отворачивается, обвиняя их в антисемитизме и самое для него худшее! – в монархических идеях.
Встречались, разумеется, замечательные пастыри и помимо иосифлян, как митрополит Серафим (Чичагов), о котором с невольным восхищением говорит и сам Краснов, фыркая, однако, злобно на его полумонархические проповеди (почему же полу? – судя по приводимым образцам, они были попросту и прямо монархическими).
А что до антисемитизма, то вот каким он оказывался у этих подвижников, обращенных не к земле, а к небу. Иеромонах Матфей (Челюскин), бывший драгунский офицер и ярый монархист (расстрелянный в 1938 году), познакомившись с Красновым, сказал: «Да ничего. Хороший жиденок». И стал его подкармливать грибным супом, о котором тот и посейчас вспоминает: «Ничего вкуснее с тех пор не ел».
И не стыдно вам, Краснов-Левитин, бросать грязь на память такого человека, и других, как он?!
Автор книги обращается к эмиграции с ложными заверениями, что, мол, никто в советской России не сочувствует и не сочувствовал белым. Поверить ему, у русских интеллигентов «белогвардейское движение»… «ассоциировалось с русским шовинизмом, с погромами, поркой крестьян шомполами, русским милитаризмом и полумонархизмом». Большой накал его личной ненависти пробивается в данных словах!
И, тем не менее, он сам выводит фигуры молодежи, как Костя Сахарков, только и мечтавший о падении большевизма и живший культом Белой Армии! И сколько таких было… А уж с каким интересом на деле интеллигенция следила за всеми вестями об эмигрантах – я-то помню по своему опыту, и мне у Левитина спрашивать нужды нет…
Оставим за недостатком места, путанные размышления Краснова о Толстом и о прочих философских вопросах (изредка попадаются у него и верные наблюдения). Отметим, наоборот, что бывают изредка у него и серьезные проблески здравого смысла и добросовестности: например, при всей своей яростной, тупой злобе против монархии, он с восторгом отзывается об Екатерине Великой!
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 21 декабря 1979, № 1556, с. 2–3.
Четыре трети предательства
В «Новом Мире» № 2 от с.г., под заглавием «Мы не жалеем о пройденном пути», А. Горянин прямо-таки растекается от умиления и восторга по поводу книги репатриантки-совпатриотки Н. Кривошеиной[401] «Четыре трети нашей жизни».
Процитируем с горечью и с иронией следующий пассаж из его статьи: «А тут еще реэмигранты вроде Н. А. Кривошеиной. Как к ним тянулись! В 50-е еще с большой опаской, но тянулись. Ведь они являли собой живое доказательство того, что существует другой мир, не просто чужая и чуждая заграница, а некоторая параллельная Россия, населенная русскими – но при этом, как ни удивительно, свободными людьми».
Иными словами, в них видели представителей белой эмиграции, – а они были, на самом деле, ее предателями, отверженцами, внушавшими нам глубокое отвращение. Люди, которые преследовали доносами и клеветой Шмелева, которым теперь зачитывается Россия, и Сургучева, которого в ней, наверно, тоже скоро будут читать (и которые немало приблизили несомненно смерть обоих…). Люди, которые активно сотрудничали с чекистами в деле поимки и выдачи новых эмигрантов (за что им, правда, хорошо платили…). К которым французские власти долго были снисходительны, пока не обнаружилось их усердное участие в советском шпионаже.
На родине они ждали важных постов и привилегий (еще бы! такие заслуги перед сталинским правительством!), а получили, в лучшем случае, столь же суровую жизнь, как и рядовые советские граждане. А то и концлагеря, куда столь усердно загоняли прежде несчастных своих соотечественников. Им не понравилось. Иным (немногим) удалось, как семье Кривошеиных, вернуться в Париж, использовав солидные масонские связи. А в СССР они позировали как герои и мученики! И сумели (насмешка судьбы!) обмануть не только рядовых, серых обывателей, но даже людей как Солженицын.
Все говорят, нет правды на земле.
Как не вспомнить эти слова, читая восхищенные похвалы Горянина по адресу преступных ренегатов, забрызганных кровью и слезами их жертв…
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Миражи современности», 28 октября 2000, № 2619–2620, с. 1.
С. Аллилуева, «Далекая музыка» (Нью-Йорк, 1988)
Читатель будет разочарован, не найдя здесь рассказа о сенсационной репатриации дочери Сталина в Советский Союз и ее возврата в свободный мир: книга заканчивается на 1983 году, когда Светлана Иосифовна пребывала в Англии. Содержащиеся здесь, в частности в предисловии, размышления оставляют тяжелое впечатление. Не слишком умная женщина, при том же, по ее собственному признанию, не интересующаяся политикой и ничего в ней не понимающая, не стесняется нас всех поучать и наставлять в самом безапелляционном тоне.
Соглашаться с нею никак невозможно. Она желает мира и соглашения между СССР и США и увековечивания навсегда status quo. То есть закрепления у нас на родине советского режима. А с этим мы, антикоммунисты, никогда не примиримся! Независимо от того, можем ли мы что-либо сделать (а факты таки показывают, что можем!), мы в душе всегда останемся против. Сомнительно и одобрение, с коим она повторяет фразу какого-то американского политического деятеля: «Благословенна жизнь маленькой скандинавской страны!». Мы знаем, что Дания и Швеция являются мировыми центрами порнографии, поставщиками эротических фильмов и базами для всяческого разврата. Соответственно, Дания – одна из первых в Европе стран по числу заболеваний эйдс; а Швеция – первая по числу самоубийств. Нечего сказать, благословение!
Нестерпимо русским патриотам читать хвастливым тоном многократно повторяемые заверения Аллилуевой, что она свою дочь сознательно не учила по-русски, «ни одному слову»! Русские эмигранты первой и второй волны в массе делали всегда все возможное (и, в целом, с большим успехом), чтобы предохранить своих детей от денационализации. И сие даже в годы, когда наш язык был на Западе непопулярен и ценился мало. Насколько же, даже с чисто практической точки зрения, было не учить ему ребенка сейчас, когда это – один из главных языков земного шара! И в завершение, – ту же девочку мать пожелала увезти в Россию; чему та, понятное дело, яростно сопротивлялась… Поразительны невежество и апломб, с какими наследница Иосифа Виссарионовича трактует о православии, а там и о христианстве в целом! Например, говоря о встречах с протоиереем Г. Флоровским, она изрекает, что он-де легко мог бы стать епископом. Это как же женатый и не вдовый священник смог бы занять такой пост?!
Заметим, что Светлана видимо просто не знает слов богослов, богословие, вероисповедание. Вместо них она раз за разом повторяет неуклюжие теолог, теология и совсем уж немыслимое деноминация. Не зря она жалуется на трудность переводить свою же первоначально сочиненную по-английски книгу на русский. Ибо она, очевидно, родной язык совершенно позабыла; хотя ведь приехала в Америку уже в возрасте 40 лет. Слог ее – нечто комическое и уродливое.
Например: «Этот Центр, просил меня выплатить за них сумму страхования жизни так как кто-то лишился трудоспособности на их территории и теперь судил их». Надо бы, конечно: «судился с ними». Пo поводу своего решения отдать дочь в католическую школу, она пишет: «И директриса сказала мне тогда, что нет абсолютно никаких причин препятствовать этому». Чем бы сказать: «к этому нет никаких препятствий». Описывая брак женщины-пастора с мужчиной, бросившим из-за нее семью, Аллилуева выражается так: «Никто не был ни удивлен, ни отвращен». Следовало бы сказать: «Никто не почувствовал (или не выразил) ни удивления, ни отвращения». Вовсе забавна конструкция: «наблюдавший меня доктор», вместо «наблюдавший за мною доктор» (наблюдать можно затмение солнца или политические события).
Что уж толковать о неправильных, нелепых употреблениях иностранных имен и названий! От фамилии Дэй предложный падеж должен бы быть не Дэйем, а Дэем. Мы говорим: «у алжирского бея» и читаем «Измаил-бея», безо всяких й! Впрочем, небрежность автора (или издателя?) доходит до того, что одни и те же имена, названия и даже слова в разных местах пишутся по-разному: Хэйвард и Хэйворд; Монхиган и Монгихан; буганвиллия и бугинвиллия (то и другое неверно: цветок называется бугенвилия). Вместо Мильвоки дается Милуоки; вместо Делавар – Дэлавер, вместо Кентукки – Кентаки. Вовсе уж смешно, до неприличия, выглядит Финикс (sic) вместо Феникс. Окончательно безграмотен следующий пассаж: «вьетнамцев, филиппинцев и самоа»; надо бы самоанцев.
Аллилуева утверждает, будто занималась испанским языком. Не похоже, Сан-Хавьер у нее превращается в Сан-Хавир, а Сан-Луис в Сан-Луи. Не диво, что и итальянское «Аrrividerci!» получает под ее пером курьезную форму «Орривидерчи»!
Весьма некстати звучат у нее и разъяснения. Кому из русских надо пояснять, что Черногория есть часть Югославии? Это было, может быть, нужно для американских читателей. Нам бы она лучше расшифровала всякие англо-американские термины, щедро у нее рассыпанные.
Что до фактов, мы узнаем, что Аллилуева во многом разочаровалась в Америке. Ее безбожно надули с изданием ее книги, заставив подписать невыгодный контракт, да еще и подсунув ей неграмотную переводчицу. Ее измучили бестактная реклама и навязчивые интервьюеры. Архитектор Питерс женился на ней явно по расчету (хотя она этого так до конца и не поняла) и окончательно ее обобрал. Даже американское гражданство ей дали лишь после 11-летнего (!) ожидания…
Видимо, она рождена быть жертвой аферистов. Ведь были у нее друзья, вполне компетентные в делах, как князь Чавчавадзе[402]