О да! На Мотулики ведь оставалось еще трое людей — сестра и два брата.
Женщину звали Сина-леле. Одного брата звали Балуса; хотя тонганцы и называют его часто Алуса, по-фиджийски его имя — Балуса. Второго брата Сины-леле звали Туи-таваке.
Эти люди жили в пещере, скрытой в скалах. Вот так, в надежном укрытии, и приходилось им жить. Пещера, в которой они прятались, была в труднодоступном, скалистом месте. Там они скрывались от ужасной собаки, которая обязательно бы съела их, если б нашла. Ведь всех остальных жителей острова она уже уничтожила, а эти трое уцелели только потому, что прятались в пещере.
Так жили они очень долго, но вот заметили, что лая собаки не стало слышно. И они принялись думать: "Что же такое с этой ужасной собакой? Почему больше не слышно ее лая?"
И сестра Сина-леле сказала братьям:
— Я пойду и посмотрю, жива ли собака. Может, она умерла, а может, уплыла в другой край. Ведь теперь совсем не слышно ее лая — ни днем ни ночью.
И Сина-леле отправилась на берег ловить рыбу, собирать крабов и раковины. Она пошла по тропинке, которая привела ее к святилищу; на этом святилище и лежали кости Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси. Увидев груды костей, что остались от обоих Мауи, Сина-леле сказала самой себе: "Видно, это были огромные люди. Какие могучие, большие кости!" А это были кости Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси. Но она-то не знала, что собаку убил Мауи-кисикиси — за то, что она погубила Мауи Аталанга.
Сина-леле пошла дальше и дошла до берега моря. На песке она стала высматривать следы жестокой собаки. Искала она, искала, но следов не было: они уже давно стерлись с песка. Тогда она вернулась к себе, в их укрытие, и сказала братьям:
— Странную, волнующую вещь видела я по дороге: на святилище, что по пути к морю, лежат кости двух огромных людей. Я переступила через них, пошла дальше, дошла до берега, везде искала следы страшной собаки, но ничего не нашла.
На следующее утро Сина-леле опять пошла к морю за рыбой, крабами и раковинами, а по дороге вновь перешагнула через кости почивших Мауи, одного и другого. Так она ходила к морю много дней и всякий раз переступала через кости обоих Мауи. И Сина-леле понесла.
Они жили по-прежнему все втроем. Когда беременность Сины-леле стала заметна, братья стали сердиться и ссориться: каждый из них думал дурно о другом.
Балуса думал и говорил:
— Сестра согрешила с Туи-таваке, с кем же еще!
А Туи-таваке думал и говорил:
— Сестра согрешила с Балуса, с кем же еще!
Так они и винили друг друга; Балуса твердил, что сестра забеременела от Туи-таваке, а Туи-таваке повторял, что сестра понесла от Балуса. Думали они так потому, что не могли знать настоящей причины ее беременности. На самом деле, они столько времени прожили вместе, и вот их сестра понесла. Так и не знали они, откуда же ее беременность, и все больше сердились друг на друга, гневались, осыпали друг друга упреками.
Услышав их взаимные упреки, Сина-леле поняла, в чем дело. Желая помирить их, сестра сказала:
— Вам нечего ссориться и сердиться друг на друга. Я слышала, как один корит другого за то, что я на сносях. Но вы здесь совершенно ни при чем. Ничего не было у меня ни с одним из вас. Мне кажется, что я понесла от тех костей, через которые столько раз перешагивала по дороге к морю. Это скорее всего от них, оттого, что я столько переступала через них. Так что не омрачайте свои мысли и не корите меня. Давайте по-прежнему жить в любви и согласии. Ни с одним из вас у меня ничего не было и не могло быть.
Слова Сины-леле совершенно умиротворили обоих братьев. Все трое стали снова жить в мире. К тому же они наконец поняли, что ужасная собака умерла и теперь они могут ходить на берег, ловить там рыбу, набирать воду и больше не бояться собаку, не слышать ее лая.
Так они и жили, и наконец сестре пришел срок родить. Она родила мальчика, но у этого мальчика не было ни мяса, ни жира, а были одни только кости да сухожилия — он весь состоял из костей. Все его тело было скважистым, в нем были одни пустоты, одни дыры; тело мальчика имело такое явное сходство с костями Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси, что стало ясно: этот мальчик, больше всего напоминающий корзину оа [539], происходит именно от них.
Мать стала брать мальчика с собой к морю, когда ходила туда за рыбой и моллюсками. Там она купала его в морской воде и сильно терла его под водой. Носила его к морю, купала, терла — и вот тело мальчика стало срастаться, пустоты исчезли, на костях появилось мясо, все члены крепко соединились друг с другом. Тело ребенка перестало напоминать оа, и он обрел силу.
Спустившись с ним к морю, мать растирала его в воде, а закончив это, всегда укладывала мальчика на спину у самой кромки воды. Под спину она подкладывала ему лист арума, голову опускала на песок, а ноги оставляла в воде.
Уложив ребенка таким образом, мать шла ловить рыбу и собирать раковины. Раз ей попалась рыба теэфо — это молодая кефаль, она называется так, пока не вырастет, не достигнет своей полной величины, тогда уже ее называют канахе — это взрослая кефаль. Женщина открыла сеть, рыба вошла туда, и тут мальчик заговорил:
— Эта рыба для меня особая, да-да, это необычная рыба. Ни один мужчина здесь не смеет есть эту рыбу. Это табу. Эта рыба — табу для меня, потому что сейчас она скользнула по моему телу. Женщины же свободны от этого табу, и им можно есть кефаль. А если все же мужчине нужно будет съесть ее, он должен уйти как можно дальше в лесные заросли и, поев кефали, выбросить подальше кости.
Мать же сказала ему:
— Ну пойдем обратно, возьмем наш улов, приготовим и съедим.
И сын, имя которого было Туи-мотулики, согласился:
— Идем, идем обратно, матушка, а то я уже замерз.
Они пошли домой. Матери не пришлось нести мальчика на спине: он уже мог идти сам, и вообще он стал очень силен, ведь он походил на своих родителей Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси.
Когда они вернулись домой, Туи-мотулики разжег костер; от высокого костра повалил дым. Мать и оба дядьки страшно рассердились на него:
— Что это такое! Мальчик, зачем ты развел тут костер? Нас же могут заметить с Bay или с какой-нибудь другой соседней земли.
На это Туи-мотулики сказал:
— Дорогие, я просто хочу согреться, я очень замерз.
— О горе, — воскликнула мать, — что за бездушный сын! Что ты за ребенок! Зачем ты навлекаешь на нас опасность? Ведь ты развел костер, хочешь согреться, а этот костер увидят вон оттуда или с той земли, увидят, приплывут сюда и убьют нас.
Сын же успокоил ее:
— Матушка, не надо тревожиться. Дай только мне согреться, я ужасно замерз.
А огонь и на самом деле был замечен. Его увидели бауанцы, которые тут же решили снарядить лодки и отправиться посмотреть, что же появилось на давно оставленном пустынном острове. Вот мать Туи-мотулики посмотрела вдаль и увидела плывущие лодки. Она стала считать их, насчитала десять лодок и закричала сыну:
— Вот, ты добился своего! Сюда уже плывут лодки, вон они — целых десять лодок! Сейчас нас всех убьют.
Сын сказал:
— Дорогая матушка, дяди, оставайтесь здесь и не беспокойтесь ни о чем. Пусть только вся эта вереница подплывет поближе.
Юноша уже знал, что в его теле заключена огромная сила, пусть меньшая, чем у Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси, но все равно великая сила.
Когда караван лодок был уже совсем близко, Туи-мотулики вырвал из земли с корнем высокую старую кокосовую пальму. Вырвав ее из земли, он разломил ее пополам — так получились две палицы, которые он воткнул в песок перед собой. Потом он вырвал из земли еще одну старую и высокую кокосовую пальму, ее тоже разломил надвое, а получившиеся палицы тоже воткнул в песок. Так он вырывал из земли и разламывал кокосовые пальмы одну за другой, пока к берегу не подошла первая лодка. Тут Туи-мотулики протянул руку, схватил кокосовую палицу и швырнул прямо в эту лодку. От лодки не осталось и следа, и все сидевшие в ней погибли. Подплыла к берегу вторая лодка, Туи-мотулики снова протянул руку, взял палицу, швырнул ее — и лодка разлетелась в щепы. Все сидевшие в ней погибли. Так было со всеми лодками: от лодки не оставалось и следа, а гребцы погибали.
Но вот, когда девять лодок уже было уничтожено, появилась десятая. И эту лодку, десятую по счету, Туи-мотулики пощадил. Он не стал ничего бросать в нее, оставил в целости лодку, оставил в живых сидевших в ней людей. А матери и дядькам сказал:
— Давайте сядем в эту лодку и поплывем на ней к Бау.
И они отправились в путь, а достигнув Бау, застали у берега юного вождя Бау, скользившего по волнам на доске. Туи-мотулики приказал:
— Схватите этого юношу, мы возьмем его к себе в лодку и с ним двинемся дальше.
Но тут родственники вождя бросились за ними вслед, умоляя оставить юношу с ними. А имя юноши было Ноке-леву.
Туи-мотулики ответил им:
— Нет, нет, оставьте, не просите нас, мы плывем на Тонга.
Тогда отец и мать Ноке-леву взмолились:
— Хорошо, пусть будет по-вашему, но позвольте нам хотя бы дать вам с собой провизию, ведь этот юноша, Ноке-леву, — вождь бауанцев.
Тут принесли разные съестные припасы, но главным запасом пищи были живые люди.
Наконец лодка отплыла в сторону Тонга. На палубе развели огонь, чтобы готовить еду, и Туи-мотулики было доложено:
— Огонь уже разведен.
Туи-мотулики приказал:
— Скажите же Ноке-леву, чтобы принес сюда провизию, которую надо готовить.
Это передали Ноке-леву, и он приказал:
— Пусть кто-нибудь пойдет на левый борт, возьмет там кореньев и отнесет на нос.
Один пошел, а его тут же убили, приволокли к огню и потом съели.
На следующий день снова развели огонь в печи и, когда он разгорелся, пошли к Ноке-леву и доложили ему:
— Огонь в печи уже разгорелся.
Ноке-леву приказал:
— Пусть кто-нибудь пойдет на левый борт, возьмет там кореньев и отнесет их на нос.