Вот он провел ночь, вот он провел день, и его зять говорит:
— Ну, мой тесть, Желанный Богатырь Нижнего Света, Желанный Богатырь Верхнего Света, как ты поедешь на своих конях? Я надумал запрячь тебе объезжающих реки моих желанных оленей, объезжающих земли моих желанных оленей. Если они довезут тебя до твоей земли, то довезут, а если не довезут, то не довезут.
Говорит его сват-старик:
— Родственник-свойственник, ты валяйся-катайся, а мне-то что тебе подарить? Сейчас найду тебе что-нибудь.
Его сват ходил, пока блюдо остынет, ходил, пока котел сварится. Зашел, принес сапоги с семислойной медной подошвой.
— Ну, родственник-свойственник, что хорошего у меня, чтобы тебе дать? Надень эти сапоги, надень эту шапку, окаймленную мехом черного зверя, в подарок и возьми еще семисуставную палку. Теперь я пойду готовить тебе оленей.
Запряг он оленей.
— Ну, свойственник-родственник, я закончил.
Желанный Богатырь Нижнего Света, Верхнего Света оделся-нарядился, со своей дочерью обменялись ста крепкими поцелуями в нос, ста крепкими поцелуями в ухо. Со своими свойственниками тоже расстались с добрыми пожеланиями вперед, расстались с добрыми пожеланиями назад[117]. Вышел на площадь деревни; там уже запряжены олени, белые, как небесный лед, белые, как небесный снег. У них привязано семь кожаных вожжей.
— Свойственник-родственник, — говорит ему старик, — если столкнешься с какой-нибудь могучей силой, то шесть вожжей ты разорви, а если седьмую разорвешь, то мы тебя больше не знаем.
На этом делают они два прощания, делают три прощания.
— Не горюй о конях, я увезу их на твою землю.
С этим он сел на оленью нарту. Олени побежали. Пока они так шли долгий век, шли короткий век, начали приближаться к тому месту, где последний раз останавливались. Кто-то раз крикнет — и уж здесь, раз свистнет — и уж тут. Идет, выдергивая деревья с корнями, идет, выдергивая деревья с ветвями. Хватая за один волос, начинает догонять, хватая за два волоса, начинает догонять.
— Распроклятый твой отец, распроклятый твой предок, прошлый раз ты вырвался, а теперь для тебя нет лестницы, чтобы подняться на небо, нет дырки, чтобы спуститься в землю.
Четыре вожжи хоть и разрывает, тот не отстает от него, так ощупывает, так хватается за него. Разорвал пятую вожжу, тот отвязался от него.
— Ну, распроклятый твой отец, распроклятый твой предок, тебе, наверно, какой-нибудь любящий тебя человек запряг двух оленей, объезжающих реки, объезжающих земли, если бы не он, то я бы тебя съел-испил.
С этой вестью, с этим слухом он и отстал от него. Олени, успокоясь, побежали. Бежали они долгий век, бежали они короткий век, начали приближаться ко второму месту, где они тогда останавливались. Снова слышно стало, как кто-то выдергивает деревья с корнями, выдергивает деревья с ветвями. Раз крикнет — и уж здесь, раз свистнет — и уж тут.
— Ну, распроклятый твой отец, распроклятый твой предок, прошлый раз ты вырвался, а теперь я тебя тут же съем. Захочешь подняться в небо — лестницы нет, захочешь залезть в землю — дыры нет.
Хватая за один волос, начинает догонять, хватая за два волоса, начинает догонять. Хотя он пять вожжей разрывает, тот не отстает от него, так ощупывает, так царапает. Разорвал шестую вожжу, и тот отвязался.
— Ну, распроклятый твой отец, распроклятый твой предок, ты нашел себе любящего человека, который запряг тебе двух оленей, объезжающих реки, двух оленей, объезжающих земли.
С этой вестью, с этим слухом он и отстал от него. Олени, успокоясь, побежали тише. Бежали долгий век, бежали короткий век, начали приближаться к тому месту, где тогда первый раз останавливались. Там кто-то выдергивает деревья с корнями, выдергивает деревья с ветвями. Раз крикнет — и уж здесь, раз засмеется — и уж тут. Начинает догонять его, хватая за один волос, начинает догонять, хватая за два волоса.
— Ну, распроклятый твой отец, распроклятый твой предок, от тех двух ты вырвался, а от меня захочешь подняться в небо — нет лестницы, захочешь залезть в землю — нет дыры.
Он начал разрывать вожжи. Пять вожжей разорвал, шестую вожжу хотя и разрывает, тот все не отстает от него. Вот поймает его, сейчас поймает его. Хотя сват и не разрешал разрывать седьмую вожжу, он разорвал ее. Разорвал, и небо на глазах исчезло, земля на глазах исчезла.
Было так с ним долгий век, было так с ним короткий век. Потом очнулся, открыл глаза, оказывается — такой же лунный мир, такой же солнечный мир[118]. Темный мир, через который ехал, остался позади. Олени, оказывается, стоят, тыча носами в снег. Как он ни погоняет их, олени говорят устами хантыйского человека, говорят языком хантыйского человека:
— Чего ты нас погоняешь, Желанный Богатырь Нижнего Света, Желанный Богатырь Верхнего Света? Силы рук[119], чтобы дальше идти, у нас нет, силы ног, чтобы дальше идти, у нас нет. Твой сват не разрешал разрывать седьмую вожжу, а ты разорвал. Сила наших рук вот и разорвалась, сила наших ног вот и разорвалась. Там дальше стоит семь берез, выросших из одного пня, ты их обойди. За это время мы что-нибудь придумаем. Может быть, мы станем сильными в руках, может быть, мы станет сильными в ногах.
Желанный Богатырь Нижнего Света, Желанный Богатырь Верхнего Света думает: "Ну как же я обойду эти семь берез, выросших из одного пня?"
Взял он семисуставную палку, подаренную сватом, и пошел. Семь ночей идет, семь дней идет. Когда идет снег, ему вспоминается зима; когда идет дождь, ему вспоминается лето. Наконец, он так устал, что если на его нос навесить прутик, то он не удержится, если навесить травинку, то она не удержится[120].
— Ну, поищу-ка я место отдохнуть, сколько я еще буду идти-то?
Видит, недалеко стоит гнилой березовый пень. Пошел туда, откуда-то выскочила старуха, белая, как заячья шкура. Обожженным тупым топором как снизу махнет — он прыгает вверх, как сверху махнет — бросается вниз.
— Остановись, остановись, убьешь меня! Разве не ходят люди мимо тебя?
— Распроклятый твой отец, распроклятый твой предок, ты пришел со злым намерением, разрушил трубу чувала.
— Ну и забавная труба у вас, откуда я мог знать?!
— Ну, тогда иди, тогда заходи.
Зашли они. Оказывается, дом у старухи, белой, как заячья шкура, такой: в него черные звери заходят, красные звери заходят[121].
— Ну, раздевайся, раздевайся, гость.
Посадила она его на место, куда гостей сажают, поставила его на место, куда гостей ставят. Он снял сапоги с семислойной медной подошвой, подаренные сватом. Оказывается, они продырявились. Взглянул тут на семисуставную палку, подаренную сватом. Оказывается, только рукоятка ее осталась, настолько она износилась. Поставила самобраный стол с пивом, самобраный стол с медовухой. Пока они блаженствуют, пока они наслаждаются изобилием, старуха, белая, как заячья шкура, говорит:
— Знаменитый богатырь с края рек, знаменитый богатырь с края земель, куда ты идешь?
— А, свояченица-родственница[122], куда я иду — это дело моей жизни, моего существования. Пока я шел многие дни жизни, пока я шел многие дни века, так и шло дело моей жизни.
— Ну, свойственник-родственник, проведи ночь, проведи день, я пока какую-нибудь одежду сошью тебе.
Старуха села, взялась за дело с иголкой, взялась за дело с наперстком, сшила ему меховую обувь из камусов хора. Желанный Богатырь Нижнего Света, Желанный Богатырь Верхнего Света расслабил сустав руки, пришедшей из далекой земли, расслабил сустав ноги, пришедшей из далекой земли. Вышел, освежился и охладился, снова вошел. Сидят они у самобраного стола с пивом, сидят они у самобраного стола с медовухой. Старуха говорит:
— Свойственник-родственник, ты по какой нужде ходишь по этой далекой земле, недоступной и лосю?
— По какой нужде хожу, сейчас расскажу тебе. Дорога моей жизни, дорога моего существования задержалась. Как ни погоняю своих двух оленей, объезжающих реки, моих двух оленей, объезжающих земли, устами хантыйского человека они говорят, языком хантыйского человека они говорят. "У нас, — говорят, — силы рук, чтобы идти дальше, не стало, силы ног, чтобы идти дальше, не стало. Ты, — говорят они, — обойди эти семь берез, выросших из одного пня, мы за это время немного подумаем, может быть, станем сильными в руках, может быть, станем сильными в ногах". Старуха говорит:
— М-м-м, что за семь берез, выросших из одного пня? Как будто не знаешь, что всю эту священную землю, изогнутую в виде круга, с края неба ты обходил[123]. Ну, сейчас уже большее расстояние прошел, меньшее расстояние еще осталось.
Они сидели с хмельной от пива головой, с хмельной от медовухи головой. Старуха подбросила ему меховую обувь из камусов хора:
— На!
Желанный Богатырь Нижнего Света, Желанный Богатырь Верхнего Света надел обувь из камусов хора. Встал на задний конец дощатого пола, многие вещи одетого человека надел. Со старухой начали они расставаться с добрыми пожеланиями вперед, с добрыми пожеланиями назад. Дважды прощались, трижды прощались. Вышел он на площадь деревни, вышел он на площадь города и пошел вперед. Семь ночей идет, семь дней идет. Долго шел, коротко шел, пришел к оленям, прикинул, насколько они повеселели. Сел на оленью нарту, вожжами поддал. Олени бегут вперед, выбивая снежные комья величиной с черпак, снежные комья величиной с чашку.
Шли они долгий век, шли они короткий век. Вот он смотрит вперед, видит: весь белый свет целиком светится. Олени остановились на бегу, перешли на шаг, потом совсем стали. Как он ни погоняет оленей, говорят они устами хантыйского человека, говорят они языком хантыйского человека: