Слышит Ими-хиты: девушка встала со звоном серебра, со звоном золота[144]. Вышла на улицу. Видит Ими-хиты: перед ним красавица из красавиц, девица из девиц. Вышла, посмотрела вокруг и вошла в соседний дом. Ими-хиты спрыгнул и тоже побежал туда. Залез наверх, стал слушать через дымоход, а внутри кто-то говорит:
— Ну, внучка, с какими вестями и новостями пришла?
— Отец тебя зовет, дедушка. С братом что-то случилось. На рот показывает, что-то бормочет, а толком ничего не может рассказать. Вздохнет — захлебнется.
— Что могло случиться? Наверно, к Ими-хиты он приставал. Ну, иди, иди, я приду.
Девушка вышла и пошла домой. Только вошла она в дом, Ими-хиты спрыгнул с крыши и побежал. Влез на крышу дома, куда вошла красавица, видит: идет старик, весь седой, подошел к этому дому и вошел.
— Ну, что случилось? — спрашивает.
— Да вот, просто ходил кататься, и что-то с ним случилось.
— Да, случилось, случилось. Противный он мальчишка, приставал к Ими-хиты и вот получил. Теперь надо как-то упросить Ими-хиты.
— Откуда мы возьмем Ими-хиты, чтобы упросить его?
— Куда денется Ими-хиты? Вон он на крыше, подслушивает в дымоход чувала.
— А как его упросить?
— Что же делать, придется просватать ему нашу дочь из-за противного мальчишки. Иди, внучка, если тебе жалко брата. Пойди, обещай быть Ими-хиты невестой и упроси его, чтобы он излечил твоего брата.
Девица опечаленная, невеста, вышла на улицу и говорит:
— Ну, иди, Ими-хиты, спаси моего брата.
Немного повертелась и пошла в дом.
— Ну, позвала? — спрашивает дед.
— Позвала.
— Как ты звала? Иди не стесняйся, скажи, что будешь ему невестой.
Девица опять вышла. Повертелась, постояла и говорит:
— Ну что поделаешь, Ими-хиты, брат уже совсем умирает, я обещаю быть тебе невестой, только вылечи его.
— Ну, иди, иди, я приду сейчас, — говорит Ими-хиты.
Ими-хиты взял свой кузовок и вошел в дом.
— Ну, Ими-хиты, этот противный мальчишка, наверно, приставал к тебе?
— Я пошел на охоту, — говорит Ими-хиты. — Слышу, кто-то кричит. Стал подходить, смотрю: он катается. Тут я на него засмотрелся и стою. Он меня заметил и стал приставать: давай кататься. Я ему говорю, что мне некогда, день проходит, мне надо охотиться, он все свое: знай пристает. Раз покатились, он так закричал, что я от его крика без чувств упал. Он второй раз пристал. Второй раз покатились — то же самое, я без чувств упал от ею крика. На третий раз, чтобы отделаться от него, я и придумал, как от него отвязаться.
— Ими-хиты, удвой свою доброту, вылечи этого мальчонку. Мы тебе отдадим вот эту красавицу, что носит косы живые, как птицы[145], что ходит в звоне серебра и золота.
Ими-хиты достал обрубок языка из своего кузовка и приставил его к языку мальчишки. Язык тут же стал прирастать. Затем Ими-хиты дал ему выпить теплой воды. Когда в третий раз напился, мальчишка вздохнул и сказал:
— Ан-на, наконец от сердца отлегло.
Дед и отец принялись его ругать:
— Скверный ты парень! Счастье твое, что пришел сюда Ими-хиты. Хорошо, что он добрый человек. Если бы не он, то пропал бы ты без языка.
Затем устроили свадебный пир на весь город и на все село.
33. Бабушкин внук
Внучек с бабушкой живут. Они живут, живут, и бабушка говорит:
— Ты за избушку не ходи. Туда ходили многие, да мало кто вернулся.
Внук охотится и думает: "Почему меня бабушка туда не пускает?" Думает: "Ну-ка, я посмотрю, что там есть". Шел, шел целый день; там избушка стоит, у нее ограда есть. Он думает: "Зайти или нет? Ладно, зайду. Посмотрю, кто там живет". Зашел, смотрит: там Менк-ики с детьми живет. У него один сын и одна дочка. Менк-ики говорит:
— Вот к нам мясо само пришло, искать не надо.
Поймал его Менк-ики и к стене гвоздями прибил. Говорит детям:
— Вы его не отпускайте. Я пойду за большим котлом, чтобы сразу сварить его.
Пошел за котлом. Ребята охраняют. Когда Менк-ики ушел, он сидит, думает: "Что делать?" Ребятам говорит:
— Отпустите меня, пожалуйста. Пока отец придет, я вам сделаю поварешку маленькую и корытце — мое мясо есть и жир хлебать.
Они думали, думали: "Правда, отпустим, пусть приготовит". Они его отпустили. Он ребятишек убил и сварил. Сварил и одно корытце с мясом на дорогу поставил, а другое — около ограды, где надо заходить, третье — к дверям, четвертое — в доме. Пешню положил в костер, раскалил. В мешок углей насыпал. Сам залез на осину — там стояли три высокие осины. Потом слышит: идет Менк-ики. Менк-ики пришел, на дороге корытце увидел и говорит:
— Моим мясом, моей кровью пахнет.
К ограде пришел — опять корытце. Говорит:
— Моим мясом, моей кровью пахнет.
Зашел домой и опять на улицу вышел. Смотрит, что этот на осине сидит. Взял топор и думает: "Я осину срублю". Стал рубить. Рубил, рубил, до половины срубил — все держится осина. Думает: "Надо отдохнуть, весь вспотел". Пока сидел, откуда-то птицы и звери подошли к осине, нагадили около нее, и осина стоит, как и раньше. Он опять рубить стал. Уже качается осина, чуть не свалилась.
— Надо передохнуть.
Пока отдыхал, птицы и звери опять нагадили, и осина опять стоит, как и раньше. Думает: "Что же делать, чтобы осину свалить?" Стал рубить, опять осина качается. Думает, что надо отдохнуть. Стал отдыхать. Опять птицы и звери набежали, нагадили, осина стоит, как и раньше. Тот кричит:
— Дядя, все равно осину не срубишь! Давай ложись, рот открой, я прыгну прямо в рот, чтобы тебе не мучиться.
Тот думает, что это правда. Лег, рот открыл, глаза открыл. Он насыпал ему горячих углей, потом бросил горячую пешню, всю голову пробил. Менк-ики пропал.
Тот слез с осины, костер развел, положил его в костер. Менк-ики сгорел, его пепел полетел. Менк-ики говорит:
— Пусть мой пепел будет у людей кровь сосать.
Это комары. Там где-то они и сейчас живут или скончались. Внук домой пришел.
34. Альвали и Сэвс-ики
Подходит Альвали к озеру, а там сидит чирок. Он выстрелил из лука, чирок полетел, стрела засела. Пошел Альвали, давай вытаскивать.
— Пусти, — говорит, — стрелу, а то я тебя луком ударю.
Луком ударил, и лук туда прилип. Лук тянет и ничего не может сделать.
— Пусти, а то я тебя веслом ударю.
Ударил, весло совсем прилипло. Тянул, тянул, ничего не может сделать.
— Пусти, а то я тебя обласом ударю.
Ударил, и облас прилип. Тянул, ничего не может сделать.
— Пусти, — говорит, — облас, а то я тебя рукой ударю.
Ударил, и облас прилип. Тянул, ничего не может сделать.
— Пусти, — говорит, — а то я тебя ногой ударю.
Ударил, и ноги прилипли, ничего не может сделать.
— Пусти, — говорит, — а то я тебя головой ударю.
Ударил, и голова прилипла. Так и прилип весь. Сэвс-ики оказался это, а не чирок. Он подошел к Альвали (его отца и деда Сэвс-ики съел) с цепью и говорит:
— Охо-хо, какая счастливая у меня цепь!
Взял его через плечо и потащил домой. Притащил домой, привязал на цепь, говорит:
— Ну что, убивать тебя или нет?
Альвали и говорит:
— Зачем бить? Ты посмотри — одни кости. Ты лучше меня сначала выкорми.
Тот согласился. Сэвс-ики уходит. Где жирную утку убьет, все дает Альвали, чтобы он скорее поправился, был жирный. Кормил, кормил, вырастил — просто один жир. Притащил его теперь, хотел убить и в котел. Альвали и говорит:
— Какой это котел? Мал он. Ты меня варить будешь, весь жир сплывет. Ты поезжай за большим котлом.
Сэвс-ики и поехал на вершину Оби за большим котлом, чтобы варить Альвали. Сэвс-ики уехал, у него дома остались дочери. Когда он уехал, Альвали и говорит:
— Вы, девчонки, отпустите меня. Я хоть похожу, потопчусь да вам ложки-чашки сделаю.
Отпустили они его. Он вышел на улицу, то поколотит, другое. Потом и говорит:
— Идите, я вам ложки сделал мой жир снимать, мой суп хлебать.
Вышла одна на улицу, подошла к нему, он ее обухом. Она упала, он и говорит:
— Идите кто-нибудь, она тут упала чего-то, утащите ее.
Вышла вторая, подошла к нему, он ее обухом ударил. Она тут же и упала. Взял их обеих, изрезал на куски, в котел положил и стал варить. Сварил их, вытащил мясо, выстрогал палочки и натыкал кусочки на них, поставил на дороге Сэвс-ики. Сам же в голенища кисов насыпал песку и положил их на дерево, а потом залез на лесину и сидит. В девичьи пологи два пучка сена связал и положил, как будто они там лежат. Чтобы подумал Сэвс-ики, что девки убили его уже и сварили для него.
Идет Сэвс-ики. Дошел до мяса, говорит:
— У, дуры девки, дуры, зачем вы так сделали?! Я сам хотел его убить, лучше бы сделал.
Шел и все куски, что на палочках, ел. Говорит:
— Однако это мое мясо, моя кровь, мои девки, слыхать.
Пришел в избу, стал искать, а там две головы девичьи лежат. Подошел к пологу, смотрит: к пологам сороки слетаются. Поднял полог, сороки улетели.
Сэвс-ики и говорит:
— Альвали, Альвали, ты надо мной посмеялся, моим же мясом меня и накормил.
Давай в избе считать каждую сенинку: которой пары нет, ту съест. Давай бревна считать в избе; которому пары нет, то съест. На улицу вышел, давай лесины считать: которой пары нет, ту съест. Альвали и говорит:
— Ты чего там считаешь? Я ведь здесь сижу.
Сэвс-ики говорит:
— Пять тесел я съел, пять топоров съел, вырвало меня от этого.
Пять тесел он выплюнул. Давай Сэвс-ики рубить ими лесину, где сидит Альвали. Каким топором ни ударит — ломается, каким теслом ни ударит — ломается. Все сломал. Опять семь топоров, семь тесел выплюнул. Давай ими рубить. Шесть топоров сломал, семь тесел сломал. Один топор остался. Давай им рубить. Сэвс-ики рубил, рубил, вот-вот лесина упадет. Альвали тогда и говорит:
— Стой, не руби! Что тебе достанется, если я с лесины в воду упаду? Ты лучше возьми глаза пошире раскрой и рот открой пошире да к лесине ложись, а я к тебе в рот прямо и упаду.