— Лишние чулки, лишнюю одежду снимите.
Сыновья разделись, женщину одели. Она в сторону отошла. Пока мать ее обдирали, брата ее обдирали, она спиной стояла. Мать, брата в люльки положили, закончили, на нарту погрузили. Человеческая девушка говорит:
— Я на нарту моей матери не сяду.
Городской Богатырь-старик сыну говорит:
— Мы три человека нарту потащим, ты жену свою неси.
Домой отправились. Пришли. Медведей в дом занесли. Медведицу с ребенком ее на стол положили. Человеческую девушку в пологе устроили. В переднее место села. Городской Богатырь-старик с детьми теперь играют[354]. Городской Богатырь-старик мясо матери человеческой девушки сварил. Народ ест, ей тоже дали. В прошлом мать ей говорила: "До нас (т. е. до мяса) не касайся. Что тебе дадут, в сторону откладывай". Теперь мясо и отложила. Вторую ночь играют, еще котел делают, ей мяса дают. Она опять в сторону откладывает. В третью ночь играют, котел делают. Ей дают, опять в сторону откладывает. В четвертую ночь играют. Котел делают, ей дают, опять в сторону откладывает. Жена Городского Богатыря-старика невестке говорит:
— Человеческая девонька, почему не играешь?
— Как я играть стану? Моя мать убита, сердце мое горит.
Звериные четыре ночи кончились. В прошлом медведица-мать говорила: "Доченька, — говорит, — мои четыре ночи кончатся, спать ляжешь, сон не придет. Пониже подушку положишь, на высоту одного бревна книзу уйдет. Полночь настанет, из дома выйди". Теперь она в полночь наружу вышла, думает: "Теперь мать мою где увижу?" В это время на крыше дома двоих слышно. Ребенка голос слышен: "Мне здесь больно". Матери ее голос слышен: "Мне это место больно. Человеческая дочь наша до чего-то касалась". Она в дом зашла. В первую ночь данные вещи[355] за пазуху положила. Наружу вышла, на крышу бросила. Мать ее говорит:
— Человеческая дочь наша ничего не трогала.
Домой вернулась, легла. День прожила. Ночь наступила, пришла пора спать ложиться. Повыше подушку положит — низкой становится, пониже подушку устроит — на высоту трех бревен подушка поднимается. Полночь настала, наружу вышла. Около дома — начало дороги, по которой снег для вытапливания воды возят. Туда пошла. Матери ее с ребенком голос слышно. Ребенок говорит: "Здесь мне больно". Мать ее говорит: "Мне тоже здесь больно".
— Человеческая дочь наша, — мать молвила, — чего-то, наверно, касалась, вещей наших.
Она домой зашла. Во вторую ночь данные вещи взяла. Наружу вышла. Мать говорит:
— Бросай. Собаки ли съедят, или еще кто съест, дела нет. Бросай.
Бросила.
— Ну вот, доченька, завтра в ночь иди к началу дрововозной дороги. К началу дрововозной дороги пойди, свекровь свою с собою позови.
Отправилась. Домой пришла, легла. Теперь сон пришел. Ночь проспала, день прожила. Свечерело, спать ложиться пора пришла. Свекрови своей говорит:
— Свекровь, в эту ночь к началу дрововозной дороги пойдем. Ты там посмотришь, кое-что там попятным станет.
Сказала, легла. Повыше подушку положит — книзу убегает, пониже подушку устроит — на высоту трех бревен поднимается. Свекровь уже заснула. Полночь настала, поднялась, сказала:
— Свекровь, вставай, идти время пришло.
В третью ночь данные ей вещи взяла. Оделись, на улицу вышли. Вдоль по дрововозной дороге побрели. К основанию дрововозной дороги пришли, встали. Вскоре послышалось: с матерью ребенок говорит: "У меня это болит". Мать говорит: "У меня тоже здесь болит. Человеческий ребенок наш, наверно, вещей наших касался". Свекровь тут говорит:
— Доченька, в эту ночь загрызут нас.
Невестка отвечает:
— Нет, это моя мать, если не знала, это брат мой. Вы прошлый день играли, думаете кончилась медведица, готова. Вот, теперь ее душа.
— Ну, доченька, принесла что-то, бросай. Хоть собаки съедят, хоть кто съест, дела нет, бросай.
Бросила.
Мать промолвила:
— Вот, доченька, сейчас третья ночь, — говорит, — завтра четвертая ночь. В полночь со свекровью на улицу выйдете. На небе сколько звезд есть, сосчитайте. Лишние две звезды если там появятся, то это мы двое засветимся. Наших вещей ты не касалась, правильно жила. Ну, теперь, доченька, здоровой будь на веки вечные. Нашему свиданию вот и конец. Наши души на небо кверху пошли.
Попрощались, домой отправились. Домой пришли, легли. День прожили. Свечерело, спать ложиться пора пришла. Свекрови говорит:
— Ты пожилой человек, ты, поди, ум имеешь. На небе сколько звезд есть, ты знаешь. Моего ума мало. Сейчас ляжем, в полночь на улицу выйдем. Верхний дух сегодня хорошую ночь, чистую ночь сделает.
Легли. Повыше подушку положит — на высоту одного бревна книзу уйдет, пониже подушку устроит — на высоту трех бревен кверху поднимается. В полночь пробудилась.
— Свекровь, — говорит, — проснись, на улицу выйдем. Поднялись, хорошие платки, хорошие ягушки надели, вышли.
Верхний дух хорошую ночь сделал.
— Ну, свекровь, посмотри наверх. Нижняя земля сколь велика, верхний мир такой же величины. Наверху светлые звезды сосчитай.
Принялась считать, сосчитала. Сколько-то сотен звезд сосчитала, две звезды лишние. Второй раз сосчитала — опять две звезды лишние. В третий раз сосчитала — опять две звезды лишние. Одна маленькая, одна большая.
— Это, свекровь, вчера у начала дрововозной дороги кого ты видела, теперь их души там засветились, на небе.
Пошли, домой вернулись.
— Ну, свекровь, — говорит, — санкыльтап свой возьми, играй теперь.
Хороший платок, хорошую одежду надела.
— Ну вот, свекор мой, свекровь моя, вчера вы говорили: пляши! А я по матери как плясать буду? Мою мать вы все-таки убили или умерла теперь, мне жаль. Теперь я знаю, где облик ее души теперь засветился. Теперь я знаю. Играйте, я плясать буду.
125. Мось-нэ и ее дочь
В одном месте, в одном поселке одиноко живет Мось-нэ — добрая женщина. Долго, коротко так жила. Однажды легла на кровать, смотрит: возле нее девочка лежит. Встанет ли, ляжет ли Мось-нэ, а девочка все равно возле нее лежит. Мось-нэ плачет:
— Куда я ее отнесу? Как мне жить с ней?
Думала, думала и надумала. Сделала люльку. На палец девочки кольцо надела. А сама про себя снова думает: "Люди придут, стыдно мне будет. Что-то надо сделать. Отнесу-ка я ее в люльке на лед. Пусть ее вместе со льдом унесет".
Мось-нэ унесла люльку с девочкой на лед, поставила. Тут же люльку льдом зацепило и понесло. Девочка в люльке сидит, смотрит на Мось-нэ и смеется, смеется. Сердце женщины заныло, заболело от этого смеха. Жалко ей стало девочку. Но теперь уж больше не видать, навсегда унесло льдом. Так и осталась одинокой Мось-нэ.
Долго горевала, коротко горевала и плакала Мось-нэ по девочке, расхаживая по деревне. За это время улицы деревни заросли травой, заросли листьями. Но вот однажды в деревне появилась медведица. Она все листья в деревне съела, всю траву в деревне съела. Снова в лес отправилась. В лесу вырыла для себя дом-берлогу. Живет одиноко в своем жилище. Не было у нее ни своих, ни чужих детей. Долго, коротко так жила. Вдруг у медведицы появились дети — сразу трое: двое — маленькие медвежата и один — человеческий ребенок. Детеныши больше спят. Немного поиграют, пососут свои лапы и снова спят. Так живут тихо и спокойно. Однажды медведица говорит своим медвежатам:
— Слышите, собака лает? Это Усынг-отыр-ойка идет. Это наша смерть идет!
Действительно, так и случилось. Медведица скончалась, и ее медвежата скончались. Живым остался человеческий ребенок. Усынг-отыр-ойка нашел человеческого ребенка, повез его к себе. Но поехал не в свой поселок, а в поселок, где живет его сын. Причалил он к берегу деревни, лодку на берег вытащил, человеческого ребенка в дом принес. Поздоровались. Вскоре они стали плясать. Долго пляшут. Пять дней плясали[356], Усынг-отыр-ойка все еще домой не едет. У сына живет. Однажды в этот поселок приехал какой-то человек. Пришел к Усынг-отыр-ойке, увидел девочку. Обращаясь к пей, сказал:
— Дочка, ты домой поезжай!
Девочка ему отвечает:
— Не поеду!
Принес он ей маленькую чашечку. Кусочек мяса в нее положил — пусть девочка поест. Девочка поднялась и села, но есть не стала. Сердце ее болит по медвежатам и по медведице. Вышла девочка на улицу, прислушалась. В лесу слышно, как говорят медвежата:
— Мы радуемся, мы поправились, ожили[357].
Слышится разговор и их матери-медведицы.
Девочка еще две ночи не спала. Болит ее сердце по матери. Снова вышла на улицу, слушает. Однако больше ничего не слышится. Тут она взглянула вверх и увидела медвежат наверху в образе звезд. И теперь стоят эти звезды.
Долго, коротко так жили. Однажды сын Усынг-отыр-ойки вошел в дом девочки. Вошел и зовет к себе. Но девочка не идет к нему. Сын Усынг-отыр-ойки смотрел, смотрел на девочку, на пальце ее заметил кольцо. Но кольцу он узнал ее: это девочка, унесенная в люльке вместе со льдом. Юноша взял девочку. Они поехали в поселок, где одиноко живет ее мать. Приехали, стали вместе с матерью жить. И теперь там живут, и теперь радуются, счастливы.
126. Спор между Пор-нэ и Мось-нэ
Пор-нэ говорит как-то:
— Совсем маленькая земля стала, а людей много живет. Дальше так жить будут — совсем плохо станет. Тайги мало будет, воды мало будет. Что есть-то люди будут? Надо сделать так, чтобы людей меньше на земле стало.
А Мось-нэ ей говорит:
— Как так сделать? Пусть все живут. Если совсем ничего не станет, я так сделаю, что реки маслом течь будут. Будет что поесть.
Пор-нэ разозлилась:
— Ха-ха-ха! Как так — масло вместо воды? А где рыбы будут жить? Как пароходы по рекам плавать будут? Совсем глупая Мось-нэ, Пусть люди умирают, тогда на всех воды хватит.