миссара и команды.)
Когда потребовалось ввести корабль в Неву, командир отказался это делать, ссылаясь на недостаточную глубину реки. Белышев приказал измерить фарватер. Оказалось, что «Аврора» может пройти. С этими данными комиссар пришел к командиру и вновь получил отказ. Тогда он приказал арестовать всех офицеров. Было решено самим вести корабль. В последний момент командир все-таки согласился выполнить приказ.
«Весь день 25 октября, — докладывал комиссар, — корабль приводили в боевое состояние… Вечером получено предписание от Военно-революционного комитета — после сигнальных пушечных выстрелов с Петропавловской крепости произвести несколько выстрелов холостых и, смотря по обстоятельствам, если нужно, открыть боевой огонь, к чему прибегать не пришлось, так как Зимний вскоре сдался».
Вот и весь доклад о «сражении».
Комиссар Петроградского полка Л.Д. Ёлкин, принимавший участие в операции, изложил ее кратко: «К вечеру Зимний дворец был окружен революционными войсками. Вечер и ночь — очень темно. Холодно. Резкий ветер. Слышится перестрелка. Глубокой ночью Зимний дворец взят. Министры арестованы».
Вернемся к воспоминаниям Н.И. Подвойского, описывающим завершающие моменты «штурма»:
«Матросы, красногвардейцы, солдаты под пулеметную перекрещивающуюся трескотню волна за волной перехлестывали через баррикады. Вот уже смяли первую линию защитников Зимнего дворца и ворвались в ворота. Двор занят. Ворвались на лестницы. На ступенях схватываются с юнкерами. Опрокидывают их. Бросаются на второй этаж, ломая сопротивление защитников правительства. Рассыпаются. Как ураган, несутся на третий этаж, везде по дороге сметая юнкеров. На узкой извилистой боковой лестнице трудно атаковать. Юнкера отражают первый наш натиск. Но вот и эти защитники Зимнего бросают оружие…»
Упоминание о пулеметной трескотне и сопротивлении защитников дворца вызывает удивление. В таком случае атакующие должны были понести потери. О них — ни слова. Судя по всему, стрельбу вели почти исключительно нападающие главным образом для деморализации противника. Для того же предназначались холостые выстрелы с «Авроры». В воспоминаниях свидетеля тех дней большевика И.Х. Бодякшина: «Крейсер "Аврора" дал два выстрела, и Зимний дворец замолчал».
В телеграмме комиссарам фронтов и армий подполковник Ковалевский сообщал: «Фактическое соотношение сил таково, что до позднего вечера, когда началась осада Зимнего дворца, восстание происходило бескровно. Восставшие снимали правительственные посты без всякого сопротивления. План восстания, несомненно, был заранее разработан и проводился стройно».
По аналогии с холодной войной и психологическим оружием можно сказать, что Октябрьское восстание в Петрограде было «холодным», а его противников подавили морально. 26 октября в разговоре с генерал-квартирмейстером Северного флота Барановским свидетель событий поручик Данилевич сказал: «Все это вышло просто до изумительного».
Итак, захват восставшими Зимнего дворца, так же как других государственных учреждений, называть штурмом нет никаких веских оснований. Не по этой ли причине фильм Эйзенштейна «Октябрь», где как бы восстановлено сражение за дворец, не вышел на экраны страны?
Миф о штурме Зимнего под залпы крейсера «Аврора» призван был демонстрировать героический энтузиазм красногвардейцев, славный апогей вооруженного победоносного Октябрьского восстания.
В этом была своя правда — такая же, как в мифах разных стран и народов, воспевающих героическую эпоху и ее героев. Никто не сомневается, что Троянская война отличалась от ее изображения в «Илиаде». Но это не мешает вновь и вновь возвращаться к бессмертным образам Гомера.
Возможно, кого-то из нынешних россиян, воспитанных на американских боевиках, информация о бескровном перевороте заставит иронически усмехнуться: «Выходит, никакой Великой Октябрьской революции не было вовсе! Надо еще разобраться, зачем это так рвались толпы солдат, рабочих и матросов во дворец. Может быть, большинство из них захотело "приватизировать", прихватить находящиеся там ценности, только и всего».
Но крупные исторические события велики не тем, что свершаются в какой-то определенный момент, а своими последствиями. В этом отношении Октябрьский переворот, безусловно, был великим историческим событием.
Удивительное отсутствие жертв при свержении Временного правительства, организованность восставших масс рабочих, солдат и матросов объясняются, на мой взгляд, не гениальным руководством Ленина, Троцкого или Военно-революционного комитета и не только слабостью правительства. Как прежде в феврале, проявилось единодушие народных масс, та самая анархия, которую ее сторонники называют матерью порядка. Ведь порядок действительно был изумительный при отсутствии жесткого руководства.
Мы наблюдаем нечто совершенно противоположное тому, что укоренилось в общественном сознании: мол, когда собираются толпы народа и вершат свою волю, происходит социальная катастрофа, вскипают со дна человеческих душ самые подлые, зверские, разрушительные чувства, начинается вакханалия беззакония и анархии.
И в Февральскую, и в Октябрьскую революцию проявилась наиболее определенно именно анархическая народная стихия. А значительные жертвы и разрушения начинаются в тех случаях, когда противоборствуют государственные системы, классовые или партийные интересы. Тогда разобщаются и вступают в кровавый конфликт или народы, или социальные группы внутри страны. Но если народные массы сохраняют единство взглядов и целей, то они не встречают серьезного сопротивления. Кто может им противостоять?
В октябре повторилось то же самое, что и в феврале. Министры Временного правительства вынуждены были признать свое поражение и отказаться от власти. Они оказались беспомощными перед народной стихией. Впрочем, есть и другое мнение. Судя по характеристикам Солженицына, все они подобно царю и его окружению были, говоря словами Паниковского из «12 стульев», жалкими, ничтожными личностями.
Хорошо и удобно выставлять себя вершителем судеб задним числом, управляя лишь потоком собственных слов. Но представим себе положение Верховного главнокомандующего, не имеющего полной власти над своими подчиненными, или правительства, у которого отсутствуют верные воинские части. У них выбора фактически нет. Царь и его окружение не могли пойти с шашками наголо против восставших. Члены Временного правительства не могли, обвешавшись гранатами и пулеметными лентами, выйти на баррикады и отбивать атаки красногвардейцев.
Любые представители власти являются таковыми до тех пор, пока вся иерархия им подчиненных сверху донизу (властная вертикаль), выполняет их указания, приказы. Когда такая связь обрывается, остается иллюзия власти: приводные ремни работают вхолостую, государственная машина не способна производить необходимую работу.
Вспомним размышления о народе великого русского писателя и патриота Льва Николаевича Толстого:
«Есть две стороны жизни в каждом человеке, — жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических общечеловеческих целей».
Оставив в стороне мировые масштабы, ограничимся целями государственными, местными, какие характерны для реальных революций, а не теоретических. Когда в массах более или менее совпадают личные цели и общественные, когда суммирующая составляющая усилий людей ориентирована в едином направлении, тогда и проявляется естественный, а не приказной, не навязанный начальством порядок. Это и есть стихийно организованная на основе единства целей анархия.
Существует и другая, прямо противоположная анархия — хаоса, разъединения, деградации, отсутствия порядка. Она может проявляться и при официальном правительстве или монархе, если приказы руководства не исполняются в полной мере. Так было и перед Февральским, и перед Октябрьским переворотами. Осуществились они по причине отсутствия сопротивления противника. Так бывает не потому, что на одной стороне преимущество силы, а потому, что у нее, помимо всего прочего, преимущество правды.
Если уж говорить о реальном штурме, то следует иметь в виду осаду красногвардейцами Московского Кремля. Здесь действительно были выстрелы орудий боевыми зарядами, ожесточенная перестрелка со многими убитыми и ранеными, разрушениями зданий. Однако этот инцидент был лишь незначительным эпизодом на фоне грандиозного социального переворота. Подобные выступления тогда удалось сравнительно быстро пресечь. Значит, в стране установилась организованная анархия, говоря по-русски, народовластие.
Лев Толстой предлагал перейти к познанию истории не с помощью законов арифметики, а с позиций высшей математики. «Для изучения законов истории, — писал он, — мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами… Очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний».
Казалось бы, после торжества народной демократии у советских историков возобладает именно такой подход. Но и тут все покатилось по накатанной колее: стали славить гений Ленина, затем Сталина, а там и вовсе мелких партийных и государственных деятелей. Где тут докопаться до истины!
Февральские и октябрьские события в чем-то главном напоминают Отечественную войну 1812 года, которая тоже велась не по правилам военного искусства, а по воле и разумению народа. Как образно изложил ситуацию Лев Толстой, Наполеон «вместо шпаги противника увидел поднятую над собой дубину», после чего «не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие-то правила для того, чтобы убивать людей)». И тут-то «дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной