До недавнего времени для реконструкции столь далекого прошлого и изучения дописьменных обществ использовались исключительно методы палеоантропологии и археологии. Эти науки, имеющие дело с «молчаливыми» материальными находками, мало могли поведать о том, во что в действительности верили наши предки, как понимали окружавший их мир и какие легенды рассказывали у вечернего костра, — ученым приходилось лишь предполагать и фантазировать. Сегодня же очень интересные результаты дает совместное применение методов генетики и мифологии. Изучение мифологических мотивов, зафиксированных в последние столетия, вместе с данными о ДНК людей, у которых эти мифы были записаны, предоставляет интересные сведения о миграциях древних людей по земному шару, в том числе о заселении Северной Азии и Северной Америки. Дело тут в том, что генетические следы и мифологические мотивы — очень древние явления, они уходят в прошлое на десятки тысяч лет. Мифы, в отличие от волшебных сказок, появились у современного вида людей в глубокой древности — вероятнее всего, в среднем палеолите — и наверняка были у денисовцев и неандертальцев, хотя мы об этом почти ничего не знаем.
Остяк при р. Оби. Гравюра.
Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. СПб., 1799
Мифологическое пространство Северной Азии формировалось в течение долгого времени: мы можем найти здесь и древние мифы палеоазиатских охотников и собирателей, и более поздние сюжеты пришедших с юга Сибири скотоводов, влияние древнего индоиранского культа Митры, буддизма и христианства, а также современных религиозных движений и мистических учений эпохи Нью Эйдж[3]. Разбирать эти пласты — крайне увлекательная задача для исследователя и любителя мифологии, но так было не всегда: российское государство, осваивая и заселяя Сибирь, не интересовалось ни мифологией коренных народов, ни самими этими народами и различиями между ними. Начиная с XVI века для именования нерусского населения северных и восточных земель стали использоваться слова «туземцы», «инородцы», «иноверцы».
Русским первопроходцам эти народы казались действительно очень схожими между собой — образом жизни и занятиями, одеждой и внешностью, языком и верованиями. Впрочем, подобное смешение незнакомых народов, их мифологизация, а иногда и демонизация начались гораздо раньше: еще античные авторы писали о странных созданиях, живущих на окраинах ойкумены. Среди разнообразных монстров (одноногих сциоподов, собакоголовых кинокефалов, антиподов с вывернутыми ногами, одноглазых аримаспов и прочих) были и блеммии, они же акефалы — безголовые люди, у которых лицо расположено на груди.
Эти существа описаны в «Истории» Геродота и в «Естественной истории» Плиния Старшего. Местом обитания акефалов античные и средневековые авторы считали Африку — согласно одной из гипотез, римляне, увидев нубийских воинов с нарисованными на доспехах и щитах человеческими лицами, приняли их за людей с лицами на груди. В последующие века первопроходцы, знакомые с образами монструозных существ по книгам, миниатюрам и рассказам, точно так же стали воспринимать и новые народы, с которыми им довелось встретиться. Акефалов «разместили» и на землях за Уралом — возможно, потому, что у некоторых северных народов типичной деталью мужской одежды является большой вшитый капюшон, так что издалека может показаться, будто перед вами человек без головы с лицом на груди.
Блеммий. Гравюра из Нюрнбергской хроники. 1493.
Wikimedia Commons
Ну, а какое отношение может быть к таким нелюдям? Завоевать, заставить платить ясак пушниной, а вообще держаться от них подальше. Справедливости ради скажем, что и сами народы Севера нередко воспринимали другие народы как не-людей или не совсем настоящих людей — недаром самих себя они называли «человек» или «настоящий человек». Любопытно, что при этом животные, птицы и даже растения считались другими видами людей (об этом тоже пойдет речь в книге).
Конечно, русские первопроходцы XVI–XVIII веков, сталкиваясь с жителями Севера, не воспринимали «северных туземцев» как монструозных существ из средневековых бестиариев, но, поскольку они говорили не по-русски и не были христианами, формировалось особое отношение к этим «инородцам» и «иноверцам». Их ритуалы вызывали беспокойство и страх: русские люди, видевшие шаманские камлания[4], ничуть не сомневались, что шаман, в странном одеянии скачущий вокруг костра с бубном в руках, — это колдун, который общается с самим дьяволом.
Христианские миссионеры крестили туземцев и пытались бороться с шаманством. Так, по приказу архимандрита Вениамина (Смирнова), возглавлявшего в 1825–1827 годах миссию по обращению самоедов Архангельской губернии в православие, были разрушены ненецкие святилища на полуострове Канин и острове Вайгач. Номинально многие народы Севера были крещены (кроме тех, кто жил в самых дальних краях, вроде нганасан Таймыра), но все равно они продолжали соблюдать свои обычаи, совершать ритуалы. И даже в XX веке русское население Сибири относилось к коренным народам с опаской. Этнограф Иван Иоакимович Неклепаев (1865–1930), в конце XIX — начале XX века изучавший обычаи и поверья Сургутского края, писал, что русские сургутяне боялись остяков (хантов) «как людей, водящих более или менее близкое знакомство с нечистым духом, особенно же остяцких колдунов и ворожеев…» — это удерживало русских от причинения обид и неприятностей инородцам.
Если у ково што потеряется, или шаман узнает, у ково есть хорошей олень или какой зверь, то соберет людей, надевает на себе особливаго роду колчугу с побрекушками и бляхами, на коих змеиные головки, бьет в бубен, скачет около огня, крича: «Гой, гой», и предстоящие также ему подгаласничивают, а потом вытаравши глаза падает на землю хрыпя, из роту пена, по некоем време встанет, озиратся на все стороны, позевает как бутто был в великом исступлении, потом встанет и сказывает предстоящим, что дьявол просит жертву такую-то, коя и отдается [47, с. 226].
Камчатский шаман. Гравюра.
Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. СПб., 1799
Особенно славились своей волшебной силой «остяки более глухих мест»: «Там что ни остяк, то ворожей, — говорят сургутяне про реку Вах, — и с ними нужно держать ухо востро» [41, с. 71–73]. Однако эти чувства — страх, подозрительность, неприязнь — разделяли не все приехавшие жить на Север. Были среди них и те, кто подружился с местными жителями, живо интересовался их традициями и обычаями — именно из такого интереса рождались научные знания о народах Севера и об их мифологии.
Первые сообщения о мифах и обрядах коренных народов Севера оставили путешественники и ученые XVIII века. Запорожский казак Григорий Новицкий (ум. ок. 1720), в 1712–1715 годах участвовавший в поездках по Оби к хантам и манси, по итогам экспедиций написал книгу «Краткое описание о народе остяцком». В 1721 году сочинение Новицкого в переводе на немецкий язык напечатал под своим именем участник тех же поездок Иоганн Бернгард Мюллер (эта работа стала одной из первых в мире этнографических монографий), а на русском языке книга Новицкого появилась лишь в 1884 году.
В 1730–1740-х годах состоялась Великая Северная экспедиция Витуса Беринга (1681–1741). Ее целью было комплексное исследование северных пределов Российского государства — от Архангельска на западе до Аляски на востоке. Несколько участников Великой Северной экспедиции — Герард Миллер, Якоб Линденау, Степан Крашенинников, Георг Стеллер, Иоганн Эбергард Фишер — оставили описания народов Сибири, их материальной культуры, быта и нравов, верований и обычаев. Так, в 1756 году был издан главный труд Степана Петровича Крашенинникова (1711–1755) — «Описание земли Камчатки», включивший собранные им сведения по этнографии коряков, ительменов, айнов (в 1760–1770-е годы монография была переведена на английский, французский, немецкий и голландский языки) [26][5]. Якоб Линденау (ок. 1700–1795) изучал культуру и быт якутов, эвенов, эвенков, коряков, их шаманские обряды и фольклор. Эти материалы увидели свет лишь во второй половине XX века [29]. Немало рукописей участников Великой Северной экспедиции до сих пор находится в архивах и ждет своего внимательного исследователя.
В 1768–1774 годах состоялась Физическая академическая экспедиция под руководством Петра Палласа (1741–1811). В числе ее участников был четырнадцатилетний выпускник Академической гимназии Санкт-Петербурга Василий Зуев (1754–1794), ставший впоследствии академиком [24], а также этнограф Иоганн Готлиб Георги (1729–1802), автор многотомного труда «Описание всех в Российском государстве обитающих народов, также их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей» — это первое сводное иллюстрированное этнографическое описание народов России. В своем сочинении Готлиб весьма подробно описал народы Сибири и их шаманов.
Титульная страница кн.: Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. Часть третья.
Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. СПб., 1799
Четырехтомник был впервые опубликован на немецком языке в Санкт-Петербурге в 1776–1780 годах [12]. Работу Георги высоко оценила Екатерина II.
Комплексные исследования Сибири и Севера, включавшие изучение географии, геологии, ботаники, зоологии, этнографии, продолжились и в XIX веке. Александр Миддендорф (1815–1894), совершивший в 1842–1845 годах экспедицию в Сибирь, в своем многотомном труде «Путешествие на север и восток Сибири» (1860–1878) уделил внимание всем этим направлениям науки. Опубликованный в 1878 году шестой том «Коренные жители Сибири» содержал в том числе записи якутских мифов и эпических сказаний. Отдельно упомянем лингвистов, исследовавших языки народов Севера. Матиас Кастрен (1813–1852) в 1845–1849 годах путешествовал по Сибири, где изучал финно-угорские и самодийские языки и фольклор. Василий Радлов (1837–1918) в 1859 году переехал из Санкт-Петербурга в Барнаул, чтобы исследовать языки и культуры тюркских народов Алтая. Серафим Патканов (1861–1918) в 1880-е годы прожил несколько лет в Западной Сибири, где изучал язык и фольклор хантов.