Из всей многообразной обрядовой жизни тихоокеанских племен наибольшее значение приобрели два института: потлач и обряды, связанные с инициациями (из последних наибольшую известность получил обряд Хаматса). Оба они функционально связаны между собой. Потлач — устоявшийся термин для обозначения социального института, общего для всех племен региона, который в каждом конкретном племени именовался по-своему. В русских источниках, оставивших нам чуть ли не первое описание потлача в XIX в., он именуется «игрушками». Потлач представлял собой обрядовое действо преимущественно светского характера, хотя и не был свободен от сакральных элементов; он является пережитком первобытнообщинного строя, поскольку восходит к обычаю раздела добычи поровну между соплеменниками (на языке нутка потлач означает «дар»). Однако среди племен региона потлач утвердился уже в сильно измененном виде. Он представлял собой способ приобретения или подтверждения социального статуса и отмечал важнейшие события цикла человеческой жизни. Приглашенным на потлач соплеменникам или представителям чужих племен за присутствие и подтверждение статуса и прав хозяина потлача платили распределением имущества, которое являлось как бы капиталом, вложенным с процентами. У различных племен церемония потлача могла варьироваться. У тлин-китов выделялся траурный аспект: гости приглашались, чтобы соболезновать утрате вождя и признать права преемника усопшего. У квакиутлей, нутка и белла-кула потлач отличался плясками и действами тайных союзов. Обычай потлача отчасти затронул даже племена Калифорнии, у которых существовали действа, направленные на сохранение материального достатка и статуса, но они сопровождались не раздачей имущества, а лишь его демонстрацией, подтверждавшей наследственные права.
По различным свидетельствам, продолжительность потлача могла быть разной — от 5–7 дней до двух недель. Главной целью устроителя и участников празднества, в том классическом виде, который оно приняло ко второй половине XIX в., было наделение почетными именами и подтверждение или обретение прав на обладание родовыми гербами и другими обрядовыми привилегиями (иерархия мест на пиру, титулы, пляски, членство в тайных союзах, территориальные владения, охотничьи угодья и др.) Содержание потлача включало пир, какую-либо разновидность состязания (в знатности, в торге вокруг гербов и привилегий) и раздачу имущества. Это означало, что мифы, излагавшие историю происхождения гербов, масок и других обрядовых регалий, также обладали материальной ценностью. Поводом для устроения потлача могло служить как событие социальной жизни (совершеннолетие или рождение ребенка, женитьба или похороны вождя), так и личный почин устроителя — вещий сон, или сверхъестественное происшествие, или просто притязания на определенные права. Раздача имущества, припасов и ценностей нередко бывала весьма масштабной. Зарегистрирован самый большой потлач, данный вождем нимкишей Дэном Кранмером в 1921 г., когда между 300 гостями в течение 6 дней было распределено имущество, накопленное за 8 лет труда, эквивалентное стоимости 30 тыс. одеял-накидок (цена одного одеяла равнялась 50 центам).
С появлением в регионе европейцев (с 1849 по 1921 г.) тяга к соперничеству между вождями усилилась; она подогревалась соперничеством родов и знати. Имущество стали интенсивнее добывать военными набегами, а во время потлачей раздача часто заменялась уничтожением; таким образом, обрядовое состязание как бы уподоблялось войне, тем более что крупные военные конфликты постепенно становились невозможными и статус можно было приобретать только посредством потлача. Ф. Боас в 1895 г. услышал характерное свидетельство участника потлача: «Теперь мы сражаемся своим богатством… мы не сражаемся оружием, мы сражаемся имуществом» [Boas, 1897, с. 343]. Во время потлачей в большом количестве выбрасывали в море припасы, разламывали ладьи, сжигали бочками рыбий жир, убивали напоказ рабов (или отпускали на свободу, т. е. символически «уничтожали» их как невольников). Ценностными единицами, предметами раздачи и уничтожения или покупки служили лодки, сосуды или емкости с жиром, короба ягод, накидки и одеяла, рабы и особые медные пластины, о которых следует сказать подробнее, поскольку они играют в мифах важную роль.
Пластины особой формы с изображением родовых гербов представляли собой медные (реже деревянные) щиты и могли иметь различный размер — наиболее крупные из них вносили сразу несколько человек. Подобные пластины, очевидно, представляли собой изначально предмет поклонения, будучи связаны с обожествлением рода в лице его символов. Род отсчитывал свое происхождение от мифологического предка, впервые поселившегося на данной территории; гербы и привилегии предок получал от духов, которые и становились покровителями рода и изображались на гербах и пластинах. Приобретение герба, таким образом, означало приобретение силы от духа-покровителя. Это достигалось посредством войн, женитьбы (и права участия в обрядах тайных союзов со стороны невесты), покупки медных пластин и устроения потлачей.
Пластины на Тихоокеанском побережье известны издавна, поскольку подобные им изображения обнаруживаются еще на петроглифах; в 1804 г. их наблюдал Ли-сянский. Медным пластинам, очевидно, предшествовали деревянные. Медные стоили особенно дорого, причем стоимость эта возрастала в зависимости от числа преломлений (т. е. «уничтожений») на потлачах. На пластинах изображались и духи, символизировавшие богатство, — Сисиютль, морской лев и др. Как видно из мифов, пластинам также присуждали обрядовые имена (например, Всем-Пластинам-Стыдно-Взирать-на-Нее, Семь-с-Половиной-Тысяч-Одеял, Опустошающая Дом, Пять-Тысяч-Одеял [Boas, 1897, с. 344]). Отдельные экземпляры могли достигать стоимости 16 тыс. одеял. Роль таких пластин хорошо отражена в мифах о Куносиле у квакиутлей. На потлачах пластины давали в приданое, в качестве выкупа за невесту и т. п.
Во время плясок, составлявших важную часть потлача, мифологические мотивы, связанные с историей рода, инсценировались. Танцоры надевали подвижные маски, воспроизводя мифологические трансформации то при помощи особых веревок, раскрывавших новые личины изнутри масок, то при помощи специальных вставок, изменяющих облик самой маски (положение губ). Изображались основные мифологические персонажи, в том числе духи богатства (например, Комоква).
Потлач служил поводом для рассказывания мифов и преданий, связанных с историей рода и приобретением амулетов и регалий (гербов, «магических» головных уборов, имен и др.). Каждый род обладал собственной легендой о приобретении гербов и, следовательно, своей долей сверхъестественной силы. Внутри рода каждая из знатных семей имела, кроме того, собственную легенду и герб, хотя в семье только один человек воплощал в себе предка, его статус и привилегии. Вожди разных племен, родов и внутриродовая знать соперничали между собой в том, чей предок важнее и выше рангом, поскольку от этого зависели закрепленные за ними места на потлачах, которые, как считалось, были переданы каждому из представителей знати богами в эпоху «начала мира», «когда звери еще умели говорить» [Boas, 1897, с. 338].
Церемониал проведения и этикет потлача был тщательно разработан. За его соблюдением следили специально назначенные лица, «хранители порядка мест». Обрядовые имена вождей и знати выкликались назначенным для этого глашатаем. В позднее время потлач мог закончиться и военной схваткой, если состязание и соперничество перерастали игровые рамки. Метафорика, структурные элементы и эпизоды потлача уподоблялись военным действиям. Так, гонцы, отправляющиеся приглашать гостей, именовались воинами, а гости, прибывая, распевали военные песни [Boas, 1940, с, 234]. Вполне возможно, если проводить аналогии с другими племенами Северной Америки, потлач возник как средство ограничения и замены военных действий мирным путем решения споров. Взаимосвязь состязаний подобного рода с войной известна и среди других племен (у мускогов обрядовая игра в мяч именовалась «Младшим Братом Войны» и служила способом мирного решения споров, хотя могла иногда завершиться и схваткой). Из сказанного вытекает многообразная и принципиально важная роль потлача в жизни тихоокеанских племен. Атмосферу соперничества вождей на потлаче хорошо передает помещенный в книге миф квакиутлей «Вожди-соперники».
Период баку с завершался промежутком отдыха и веселья, по окончании которого появлялся маскированный вестник, объявлявший о наступлении периода цецека и необходимости подготовки к нему. Принимая обрядовые имена, все соплеменники становились членами тех или иных тайных союзов. Эти союзы являлись хранителями мифов о первотворении, о происхождении людей и их обычаев. Предполагалось, что в период цецека люди тесно соприкасаются с миром сверхъестественного, к ним являются существа из потустороннего мира, ведущие себя «наоборот» (этот мотив распространен в мифах).
Тайные союзы, на которые племя делилось зимой, подпадали под власть одного из духов-покровителей: Бахбакваланухусивэ, Виналагилиса или Нулмала. Обряд Хаматса (наименование квакиутлей, получившее в этнографии терминологический смысл) является важнейшим среди обрядов, связанных с инициациями. Как считал Ф. Боас, он происходит от квакиутлей, в мифах которых обряд действительно имеет наиболее разработанный вид. От квакиутлей обряд распространился среди цимшиан, тлинкитов, хайда, белла-кула.
Обряд Хаматса состоит из инсценировки похищения новичка, пребывания его в чаще леса, где он общается со сверхъестественными существами, подманивания его к обрядовому дому, постепенного укрощения (приведения в сознание) и последующего очищения. Во время Хаматса юноши проходят посвящение в «каннибалы». В драматической форме воспроизводятся эпизоды пребывания новичка среди духов-каннибалов, у которых он перенимает вместе с чудодейственной силой их повадки. Под властью полученной силы новичок, вернувшись, бросается на людей, сам превратившись в каннибала. Посвящаемого следует вернуть соплеменникам.