ть и предусмотреть много всего.
И у него получилось! Да, конечно, не все вышло по плану, но самое главное – побег состоялся. 400 человек пошло в эту смертельную атаку. Они бежали по минному полю под пулеметным огнем, больше сотни человек подорвались на минах, но остальные ушли. Немцы бросились в погоню, организовали массовое прочесывание всех лесов и всех окрестных деревень. Еще 120–130 человек им удалось поймать, всех этих людей, разумеется, казнили. Кого-то выдали немцам польские крестьяне. Это небольшое дополнение к вопросу о том, как именно поляки боролись с нацизмом, о чем нам очень убедительно рассказывают в последние годы польские политики. В этом смысле история Собибора служит хорошей иллюстрацией. Я вовсе не утверждаю, что все польские крестьяне были подонками, но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Было такое, они часто выдавали наших пленных, бежавших из лагерей.
В итоге спаслось около 150 человек. Они соединились с партизанами и продолжили войну, кстати говоря, именно во главе с Печерским. Потом, когда партизанские отряды влились в ряды Красной армии, бывшие узники снова стали солдатами.
Конечно, руководству лагеря пришлось докладывать в Берлин об этом весьма и весьма неприятном событии. Гиммлер был в бешенстве. Он просто не понимал: как могли эти невооруженные люди обезоружить эсэсовскую охрану, как могли сбежать, почему поймали не всех? В результате рейхсфюрер СС принял решение уничтожить лагерь. Все постройки разобрать, все сровнять с землей, вообще чтобы не было ни одного напоминания о том, что там когда-то был концентрационный лагерь.
Очень не повезло тем узникам, которые побоялись рискнуть, такие тоже были. По подсчетам самих немцев, их было 130 человек. Они искренне думали, что своей лояльностью заслужат какое-нибудь прощение или по крайней мере послабление. Заслужили они лишь то, что все 130 человек сразу же были расстреляны. То есть они стали первыми жертвами немецкого бешенства по поводу побега из Собибора.
Как я уже говорил, Печерский встретил победу в рядах Красной армии. Перед самой победой он был ранен, демобилизовался, вернулся в родной Ростов-на-Дону. Работал, женился, родилась дочь. Умер он в 1990 г. в возрасте 80 лет. В Советском Союзе его имя никому ни о чем не говорило, ему не ставили памятников, у него не было экспозиции в музее, и похоронили его не на Аллее Героев, а на обычном кладбище. Вот в Израиле его именем назвали улицу.
Но историческая правда все-таки восторжествовала, и Печерский стал известен на Родине. Побег из Собибора стал изучаться, о нем стали говорить, писать книги, люди вспомнили подвиг Александра Печерского и теперь, я думаю, уже не забудут. Отношение общества к тому, что тогда произошло, изменилось.
Разумеется, в концлагерях сидело много талантливых людей, были и не менее талантливые, чем Печерский. И многие из них мечтали выбраться оттуда, пытались выбраться, но никому это не удалось. А Печерскому удалось. Очень обидно, что его подвиг во многом стал жертвой глупых, если не сказать преступных, установок советского агитпропа. Его просто замалчивали. Дескать, был в плену, сам еврей и лагерь по уничтожению евреев – сомнительная какая-то тема, лучше не трогать. А то еще наши соратники по соцлагерю из Польши и ГДР обидятся, они в истории Собибора выглядят не слишком красиво.
Очень жалко, что настоящий народный подвиг стал жертвой достаточно своеобразных идеологических установок советской власти. И замечательно, что о побеге из Собибора сейчас снова вспомнили, что о нем говорят, что он стал занимать достойное место в общей истории Великой Отечественной войны. Плохо, конечно, что время было упущено, уже выросли поколения, которые ничего не знали о подвиге Печерского, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Пусть теперь хотя бы следующие поколения будут знать о подвиге, который совершил советский лейтенант Печерский, о том, что он сделал, по сути, невозможное, вырвавшись из немецкой «фабрики смерти». И теперь, когда будут перечислять названия немецких концлагерей, наряду с Заксенхаузеном, Дахау, Аушвицем-Биркенау, Бухенвальдом и прочими будет звучать Собибор. Это и будет лучшей памятью лейтенанту Печерскому.
Глава 20. Суд на Васюрой
Я абсолютно убежден, что подавляющее большинство наших современников никогда не слышало эту фамилию – Васюра. Кто же такой Григорий Никитич Васюра, чем знаменит и за что его судили?
Осенью 1986 г. в одном из залов заседаний трибунала Белорусского военного округа было очень многолюдно. Среди свидетелей в основном люди преклонного, даже пенсионного возраста, практически все из Минской области. Они держатся напряженно, негромко переговариваются друг с другом, все время вспоминают войну. Внезапно разговоры стихают, в зал вводят какого-то человека. Он тоже далеко не молод. Известно, что фамилия его Васюра, работает он заместителем директора совхоза в Киевской области. Подсудимый идет очень медленно, опустив седую голову, шаркает ногами и все время держится за сердце. Похоже, ему вот-вот станет плохо.
В зале гробовая тишина – слышно, как муха пролетела. В этой пронзительной тишине особенно громко звучит выкрик с места: «Выродок!» Васюра не реагирует, не оглядывается. Он проходит к своему стулу, оглядывает зал исподлобья, потом садится. Вот этому старику, этому ветерану труда предъявлено страшное обвинение – уничтожение деревни Хатынь и всех ее жителей. Он выслушивает обвинительное заключение с абсолютно пустыми глазами, словно не понимает, за что его судят.
После Великой Отечественной войны сожженная Хатынь стала символом зверств немецких оккупантов на территории Белоруссии. В советских республиках, наверное, не нашлось бы людей, которые не слышали этого названия. Однако на самого Васюру следствие вышло случайно. Военный трибунал рассматривал дело изменника родины Мелешко, которой командовал одной из рот 118-го карательного батальона Schutzmannschaft, сформированного из Буковинского куреня ОУН(м), то есть мельниковцев. Именно этот украинский батальон сжег Хатынь, а не какие-то абстрактные немецкие каратели. Как раз во время следствия по делу Мелешко всплыла фамилия Васюры.
Личность таинственного Васюры заинтересовала Комитет государственной безопасности. Установить ее удалось достаточно быстро, нашли его тоже оперативно. Пенсионера задержали, доставили в Минск, в следственный изолятор. Начали открываться подробности его извилистой биографии. Сразу после войны «за связь с немцами» (если мы откроем обвинение, там именно так и написано) Васюру приговорили к 25 годам лагерей. Он отсидел только три года и попал под амнистию. Его участие в «Хатынском деле» тогда не всплыло. Вообще, это часто случалось в те времена при расследовании военных преступлений. Далеко не все эпизоды, связанные с карательными операциями пособников немцев, вскрывались следствием и становились достоянием общественности. Следователь как-то не сопоставил Васюру с командиром карательного батальона, сжигавшего Хатынь.
После того как Никита Сергеевич Хрущев озвучил доклад о культе личности и его последствиях, Васюра вообще стал чувствовать себя увереннее. Он начал утверждать, что получил срок незаслуженно. Дескать, его посадили только за то, что он был в плену у немцев. Ему верили.
Он выходит на свободу, спокойно живет и работает в совхозе под Киевом и даже числится ветераном войны. Получает поздравления с Днем Победы, рассказывает на встречах с пионерами о своем героическом прошлом, как воевал за Родину, сражался с немецкими оккупантами и освобождал города. Когда сотрудники органов госбезопасности приехали за «ветераном карательного труда», Васюра долго твердил, что это чудовищная ошибка. Ему опять многие верили.
Когда начнется следствие, Васюра будет продолжать настаивать на своей невиновности. Но это уже не поможет. Факты, свидетельствующие о его преступной деятельности, о совершенных им военных преступлениях, будут всплывать один за другим. Следствие начнет методично копать его биографию и вот что установит. Действительно, офицер связи Григорий Васюра попал в плен к немцам в первые дни войны. В концлагере он добровольно дал согласие работать на немцев. Он закончил школу пропагандистов, потом работал в полиции оккупированного Киева. Отличился на этом поприще, и его назначили командиром карательного батальона, того самого 118-го Schutzmannschaft-батальона.
Бойцы батальона вообще представляли собой очень своеобразный контингент, подавляющее большинство из них отличились во время казни в Бабьем Яру и в других подобных акциях. Словом, немецкое командование собрало особое подразделение палачей и отправило батальон на борьбу с белорусскими партизанами.
На следствии и суде Васюра, конечно, будет продолжать отрицать даже самые очевидные факты. Он будет ссылаться на возраст, на свою старческую забывчивость, а если вспомнит какие-то детали, то только те, которые не касаются Хатыни. Хатынь для него – запретная тема. Он прекрасно понимал, что за совершенное там преступление существует единственная расплата – смертный приговор, который тогда в Советском Союзе выносился и приводился в исполнение.
Постепенно он все-таки начнет давать показания. Он вспомнит, как сжигали некие деревни в Белоруссии, расскажет, какая тогда стояла погода, как каратели сгоняли людей в сараи, потом запирали и поджигали. Но при этом будет уверять, что это другие деревни, не Хатынь. Что касается Хатыни, то он якобы вообще не слышал такого названия.
Для справки: пособники немцев в Беларуси сожгли больше пяти тысяч деревень, вот такая печальная статистика. Что касается населения республики, то, по последним данным, каждый третий житель Белоруссии погиб в годы Великой Отечественной войны. Советский Союз совершенно напрасно не признал акта геноцида белорусов, по сути, это был именно геноцид.
На следствии Васюра выкручивался как мог. Под давлением улик ему пришлось признать, что он не мог не слышать про деревню Хатынь, что карательную акцию там проводили солдаты его батальона. Но, по его словам, он в это время находился у женщины, жительницы деревни, где тогда квартировал батальон, с которой у него была любовная связь.