[39] После возвращения, узнав, что жена погибла, а младенец зачах, овдовевший супруг проклял мать.
«Водяной» – печальная история о девушке, которая, несмотря на предостережение матери, отправилась стирать белье в реке. Дело было в «недобрый день» – пятницу. Стирка действительно добром не кончилась: «Намочила первый платочек, подломился под ней мосточек, над девицею молодою закрутило круги водою»[40]. На дне утопленницу встретил водяной, который взял ее себе в жены. Она все время тосковала по дому и, когда у нее родился ребенок, пела об этом в колыбельной. Водяной сердился, но все же поддался и согласился ненадолго отпустить жену на землю. Однако ребенка оставил себе и велел супруге никого не обнимать, даже мать. В примечаниях Эрбен поясняет: «У чехов существует поверье, что будто возвращающимся с того света дают напутствие не обнимать и не целовать никого на этом свете, иначе земная любовь окажется сильней неземной и можно забыть и утратить все, что было дорогим на том свете»[41].
Конечно, жена ослушалась мужа – как не обнять родную матушку? Но было бы ошибочно думать, что потусторонние силы так легко расстанутся с жертвой. Водяной поначалу уговаривал жену вернуться, потом напоминал, что ребенок без нее плачет. Но ей не хотелось прощаться с матерью, да и та не желала отпускать вновь обретенную дочь. История заканчивается трагически: водяной кладет жене на порог изуродованное тельце их ребенка.
Балладу о водяном многое роднит со словацкой сказкой «Повелитель камней и руд». И там, и там земная девушка становится женой сверхъестественного существа. В обеих историях она тоскует по родным местам. И финал у обоих сюжетов печальный: одна героиня обречена большую часть жизни провести под землей, другая обретает свободу ценой жизни своего ребенка.
Фольклорные мотивы видны в творчестве многих словацких писателей – от Людовита Штура, который занимает в словацкой литературе такое же место, как Александр Сергеевич Пушкин в русской, до знаменитого поэта и эссеиста XX века Милана Руфуса.
По всему наследию Милана Руфуса рассыпаны образы из мифологии западных славян. Например, его стихотворение Zemiaky («Картофель») начинается со слов: Krajina zniesla vajíčko («Земля снесла яйцо»). Сразу вспоминаются древние мифы о происхождении мира из яйца. Да и само по себе уподобление Земли живому существу, которое может нести яйца, вызывает ассоциацию с языческими мифами.
Но самый яркий пример словацкого автора, вдохновленного образами из западнославянской мифологии, – это Мария Дюричкова. Ее главное произведение, «Братиславский колокол», сродни «Букету» Карела Яромира Эрбена. Чешский классик написал баллады по мотивам 12 народных сюжетов. Его словацкая коллега литературно обработала более 20 преданий, превратив их в красочные истории. В них то и дело встречаются персонажи, пришедшие из языческих времен: это и драконы, и прекрасные лесные девы – вилы, и Лесной владыка, и водяной.
Другие легенды, обработанные Марией Дюричковой, появились в более поздние времена. Например, история о Зеленом Охотнике, который ходит по Братиславе, что‐то ищет и гасит газовые фонари.
Сверхъестественное существо, потерявшее какой‐то предмет и пытающееся его найти, – частый персонаж славянских легенд. На Руси, например, существовало поверье, что сильный дождь может идти из-за того, что Баба-яга потеряла лопату, не может ее найти и плачет. Если найти избушку Бабы-яги и бросить свою лопату ей на крышу, ливень прекратится. В словацких легендах, в отличие от русских, есть несколько версий того, что ищет Зеленый Охотник: дробь, патрон, а может, ключ.
Мотивы из фольклора поляков, чехов и словаков вдохновляли и писателей, не имевших отношения к этим народам. Вопреки распространенному мнению, «Песни западных славян» Александра Сергеевича Пушкина примером этого явления служить не могут. Несмотря на название, они отсылают к другому фольклору – южнославянскому. Большая часть «Песен…» основана на мотивах из книги Проспера Мериме «Гузла, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине». В основу остальных произведений легли сербские песни из собрания Вука Караджича. И все же в сборнике есть одно произведение, сюжет которого отсылает и к западнославянским образам. Это «Вурдалак». Да, это произведение представляет собой авторский перевод стихотворения Проспера Мериме «Жанно». Однако образы кровососущих мертвецов часто встречаются и в западнославянском фольклоре, особенно в кашубском.
Немец Отфрид Пройслер увековечил образы двух персонажей из западнославянского фольклора. Это чародей Крабат и горный дух Рюбецаль – тот самый Рыбрцоуль, которого вспоминают герои Божены Немцовой. В XVIII веке о нем писал Иоганн Карл Август Музеус, но его книга не приобрела большой известности. Зато книга Отфрида Пройслера «Мой Рюбецаль», вышедшая в конце ХХ века, была переведена на многие языки мира – так же, как и опубликованный в 1971 году «Крабат». Две эти книги сделали много для популяризации западнославянской мифологии во всем мире еще до международной славы «Ведьмака».
Очень большой вклад в это дело внесли и фильмы. Сказки, снятые в Чехословакии, а позже в Чехии на студии «Баррандов», известны далеко за пределами этой страны. Пожалуй, самый знаменитый из этих фильмов – «Три орешка для Золушки» Вацлава Ворличка. Но в нем мифологических мотивов почти нет, если не считать волшебную ветку с орешками. Зато в поздней киносказке Вацлава Ворличка, «Жар-птице» (1997), отсылок к народным преданиям намного больше. Здесь и саму волшебную птицу, и принцессу Елену похищает злой волшебник – повелитель всех стихий Скелетон. Этот сюжетный поворот напоминает балладу о водяном из «Букета». Мотив сверхъестественного существа, собирающегося жениться на земной женщине, часто встречается и в западнославянском, и вообще в европейском фольклоре. Но, в отличие от произведения Эрбена, в «Жар-птице» все заканчивается хорошо: злодей Скелетон погибает, а принцессу освобождает влюбленный в нее принц Афрон.
«Букет» Эрбена также был экранизирован, причем всего на два года позже «Жар-птицы». Но у него был другой режиссер – Франтишек Антонин Брабек. Продюсером фильма стал словак Юрай Якубиско, которого называли восточноевропейским Федерико Феллини. Фильм получился красочным и мрачным. В него вошли семь баллад Карела Яромира Эрбена: «Букет», «Водяной», «Свадебные рубашки», «Полудница», «Золотая прялка», «Проклятье дочери» и «Сочельник». Действие охватывает разные времена года: «Букет» повествует о середине весны, «Водяной» и «Свадебные рубашки» – о начале лета, «Полудница» – о его середине, «Золотая прялка» иллюстрирует золотую осень, «Проклятье дочери» – начало зимы, а «Сочельник» – конец декабря. Во вставках между новеллами мы видим сцены из чешского крестьянского быта: полевые работы, похоронную процессию, народные праздники. Сквозной нитью через «Букет» проходит мотив катящегося колеса. Колесо как символ летящего вперед времени – это тоже языческий мотив.
«Букет» был с успехом показан в разных странах и завоевал много престижных наград. В 2002 году на фестивале Rhode Island International Film Festival его признали лучшим иностранным фильмом.
Если говорить о польском кинематографе, то самый известный фильм, снятый на основе западнославянских преданий, – это «Старое предание. Когда солнце было богом». В нем действуют персонажи, уже известные читателям этой книги: злой князь Попель, его коварная жена, князь Земовит. В основу фильма легли «Хроники» Галла Анонима и Винцентия Кадлубека, в которых исторические события тесно переплелись с мифологическими мотивами.
Мы начали разговор о мифологии западных славян с «Ведьмака» Анджея Сапковского. Им и закончим эту книгу. По «Ведьмаку» были сняты два сериала – польский и американский, знаменитое детище студии Netflix, породившее мем про ведьмака и чеканную монету. В этой экранизации западнославянских мотивов не осталось – она напоминает классическое американское фэнтези. В польском сериале «Ведьмак» (2002) их немного, но они есть. Например, Каэр Морхен, крепость ведьмаков, превратилась здесь в пещеры – в похожих иногда жили славянские жрецы в Поморье. Мать Геральта Висенна здесь не чародейка, а ведунья-травница – персонаж, часто встречающийся в славянских поверьях. И стрыга, кровососущий вампир, выглядит соответствующим образом именно в польском сериале 2002 года. В экранизации от Netflix она напоминает абстрактного монстра.
Зато в играх по «Ведьмаку» отлично виден западнославянский колорит: это и пейзажи, напоминающие польские поля и зеленые пущи, и отсылки к народной мифологии. Блуждающие огоньки, болотные и лесные духи, водные бабы, напоминающие водяниц из древнерусских поверий, волки и оборотни-волколаки соседствуют с эльфами и драконами из другого фольклора, западноевропейского.
Игры по романам Анджея Сапковского, книги Отфрида Пройслера, фильмы по сей день работающей студии «Баррандов» продолжают открывать мир западнославянской мифологии для жителей разных стран. Для кого‐то пришедшие из нее образы более экзотичны, для кого‐то менее, но они живы и по сей день. И, возможно, еще не раз послужат вдохновением для писателей, режиссеров и создателей игр. Ведь мир, в который верили западные славяне, полон ярких героев и необычных сюжетов.
Заключение
Наше путешествие по миру западнославянских мифов и легенд подошло к концу. Мы побывали в разных странах и исторических периодах. Увидели, как зарождались первые польские и чешские государства и как они переходили от язычества к христианству. Познакомились с легендарными правителями западных славян: находчивым Краком, красавицей Вандой, коварным Попелем, трудолюбивым Пржемыслом, мудрой Либуше. Узнали много нового о малоизвестных российскому читателю западнославянских народах – кашубах и лужичанах. Побывали в овеянных легендами уголках Польши, Чехии, Словакии и даже той части Германии, где по сей день живут славянские народы. Прошлись по тропинкам и перевалам Крконошских гор, осмотрели руины Девинского замка, полюбовались спокойной гладью озера Гопло. Кажется, в западнославянских землях нет ни одного замка, леса, горы или реки, с которыми не были бы св