Александр Брюкнер и другие исследователи не раз оспаривали утверждение Яна Длугоша о том, что Ладо – польский собрат Марса. Брюкнер еще в конце XIX века писал: «Слово „ладо” – это слово „лада” в звательном падеже. Оно может относиться и к мужчине, и к женщине, обозначая как любовника или мужа, так и любовницу или жену; с Марсом здесь нет ничего общего. <…> Мы уже забыли слово „лада”, но оно хорошо знакомо тем, кто говорит по-русски и по-чешски; в „Слове о полку Игореве” истосковавшаяся жена зовет мужа: „Приди ко мне, мой ладо”»[10]. Александр Брюкнер также упоминал, что слова «лада» и «ладо» часто встречаются в народных песнях.
Корень – лад- действительно встречается в разных славянских языках. Но слова, образованные от него, не имеют ничего общего с войной, богом которой является Марс. У современных поляков слово ładny означает «красивый», а не «храбрый» или «воинственный». В русском языке выражения «лад в семье», «ладно (хорошо) сделан», ласковое обращение «ладушка» тоже никоим образом не ассоциируются с полем битвы.
В своих трудах Ян Длугош вспоминает и других богов. Например, «славянскую Венеру» – Дзидзилию (Dzidzilela). По его словам, поляки когда‐то считали ее покровительницей брака. Эту богиню просили о том, чтобы в семьях рождалось много сыновей и дочерей. Особенно усердно ей молились бездетные люди, желающие стать родителями.
Насчет Дзидзилии есть много вопросов у самых разных исследователей западнославянской мифологии. С одной стороны, ее имя похоже на польское слово dziewczyna – «девушка». Но ряд ученых читает ее имя по-другому – Dziecilela, от слова dziecię (по-польски это значит «ребенок»). В связи с этим появилась теория, согласно которой эта богиня была покровительницей матерей и маленьких детей.
Другие исследователи, например Лешек Коланкевич, считают ее загробным божеством. Имя Dzidzilela созвучно названию обряда dziady (Дзяды), во время которого полагалось вспоминать умерших и приносить на их могилы еду и питье. Есть также ученые, которые считают, что никакой богини Дзидзилии вовсе не было, а за ее имя Ян Длугош принял слова из песен («диди-ладо»), которые встречались у многих славянских народов.
Вспоминает Ян Длугош и Нийю: «Плутона называли Нийей, считали его богом подземного царства и сторожем, а также покровителем душ, которые оставили тела. Ему молились о том, чтобы после смерти оказаться в лучших уголках загробного мира»[11]. В Гнезно, по словам хрониста, находилось главнейшее из святилищ этого бога, к которому шли со всех сторон.
На страницах «Хроник» Яна Длугоша встречаются и другие мифологические персонажи: «Крестьяне же чтили Цереру, принося ей в жертву зерна злаков. Еще одно божество носило имя Погода. Был также бог жизни по имени Живье. А поскольку государство лехитов появилось на месте, богатом густыми лесами и пущами, в старину верили, что там живет Диана, и Диана ими повелевает. Цереру считали матерью и богиней урожаев, которые были нужны стране. Поэтому две богини (Диана, называемая Дзеванной, и Церера, называемая Маржанной) пользовались особенным уважением. В честь этих богов поляки возводили алтари и святилища, им приносили жертвы жрецы, рощи объявлялись святыми, а в определенных местах проводились обряды и читались молитвы, участие во всем этом принимали мужчины, женщины и дети.
Своим богам они приносили жертвы и жгли на кострах животных, а иногда даже людей, попавших в неволю. Считалось, что это поможет умилостивить множество различных местных богов. В их честь начали проводить игрища в определенные поры года. Отголоски этих игрищ существуют у поляков и в наши дни, несмотря на то что христианство пришло сюда еще пятьсот лет назад. Например, каждый год повторяются Зеленые святки»[12].
С одной стороны, и Александр Брюкнер, и некоторые другие исследователи упрекают Яна Длугоша в том, что он выдумал многих богов, о которых пишет. Ставят ему в вину и попытки найти каждому из известных ему древнепольских божеств аналог в римской мифологии.
С другой стороны, в «Хрониках» есть много сведений о верованиях и обычаях предков современных поляков, причем эта информация перекликается с данными из других источников. Поэтому вклад Яна Длугоша в сохранение информации о мифологии западных славян очень велик.
В завершение разговора о богах из древнепольского пантеона вспомним о Леле, который появляется в нескольких источниках. Слово yleli, воспринимаемое как имя собственное, всего дважды встречается в хрониках XV века, зато в следующем столетии упоминается в документах очень часто.
В 1521 году о Леле пишет хронист Матвей Меховский. Позже это божество «обзавелось» братом-близнецом по имени Полель. В разного рода хрониках они обычно упоминаются вместе: Лели-Полели, Лелюс-Полелюс. Александр Гиейштор видит в них славянский аналог Диоскуров из греческой мифологии – сыновей Зевса, участвовавших в знаменитом походе аргонавтов. Матерью их была Леда, чье имя напоминает славянскую Ладу. Поэтому некоторые ученые полагают, что у западных славян Лель и Полель могли быть детьми этой богини.
С Лелем и Полелем иногда соотносят упоминавшуюся выше фигурку с острова Фишеринзель – двух сросшихся человечков. Но каких‐либо доказательств того, что это реальные божества западных славян, не существует.
Многие ученые убеждены, что Лель и Полель, как и Дзидзилия, – вымышленные божества. Кароль Потканьский пытался вступиться за Леля, обращая внимание на то, что в Польше есть топонимы, будто бы связанные с именем этого божка: Лелеховка, Леликов или Лелице. Но этих названий все же недостаточно для доказательства его существования, не говоря уже о его брате-близнеце.
Говоря о язычестве в Польше, нельзя не вспомнить знаменитое восстание 1038 года. Этот бунт разгорелся в западных владениях Пястов – в Великопольше и Силезии. Причинами были недовольство бедных слоев общества властью и насильственная христианизация.
Информации об этом событии осталось не так много. Считается, что оно было реакцией на введение очередных налогов. К недовольным экономической политикой присоединились противники новой веры, позиции которой тогда были очень шаткими. Галл Аноним писал: «…рабы поднялись против своих господ, вольноотпущенники – против знатных, возвысив себя до положения господ; одних они, в свою очередь, превратили в рабов, других убили, вероломно взяли себе их жен, преступно захватили их должности. Кроме того, отрекшись от католической веры, о чем мы не можем даже говорить без дрожи в голосе, подняли мятеж против епископов и служителей Бога»[13]. Об убийстве дворян и священников в Польше сообщается и в нескольких русских летописях. В Гнезно, Познани и других городах горели церкви и монастыри и возводились языческие святилища.
Воспользовавшись этими беспорядками, чешский князь Бржетислав I напал на Великопольшу и присоединил к своему государству Силезию. Чуть позже, в 1040‐х годах, польский князь Казимир подавил восстание с помощью немецкого короля Генриха III и русского князя Ярослава Мудрого. Языческие культы снова были запрещены, а святилища уничтожены.
В кого верили предки чехов
Сведений о третьей ветви западнославянской мифологии, то есть о тех, кого почитали предки современных чехов и словаков, осталось совсем немного. Больше всего информации о языческих верованиях, некогда распространенных на территории современной Чехии, можно найти в трудах Козьмы Пражского (1045–1125). Этот средневековый хронист считается основоположником историографии Чехии.
Козьма Пражский. Страница рукописи «Чешская хроника» со знаком Генриха IV. 1150 г.
О древних чехах он писал, что они чтили Марса и Беллону, эвмениды учили их магии, а «некая прорицательница сказала, что перед битвой необходимо принести осла в жертву богам Юпитеру, Марсу и Беллоне»[14]. Кроме этого, Козьма Пражский сообщал, что при Бржетиславе I, жившем в первой половине XI века, в Чехии отказались от свадебных и похоронных языческих обрядов.
Внук Бржетислава I, Бржетислав II, был еще более радикальным, чем его дед. Козьма Пражский писал, что этот монарх выгнал из государства всех колдунов и прорицателей, а рощи, которые люди считали священными, выкорчевал и сжег. Кроме этого, Бржетислав II объявил войну языческим обрядам, например, со все еще распространенным принесением животных в жертву. Народные игрища и хождение в масках тоже попали под запрет.
Карел Витезслав Машек. Портрет принцессы-предсказательницы Либуше. 1893 г.
В трудах Козьмы Пражского встречается интересный термин – «полуязычники» (semipagani). Он обозначает людей, которые, хоть и приняли христианство, еще не отказались окончательно от прежних обрядов и суеверий.
Неизвестный автор. Портрет Вацлава Гаека. 1861–1864 гг.
Языческий след виден в преданиях, описывающих зарождение чешского государства. Например, в истории о пахаре Пржемысле из Стадиц. От него выводила свою родословную первая княжеская и королевская династия Чехии – Пржемысловичи. По легенде, княжна Либуше избрала Пржемысла себе в супруги за ум. Посланные в Стадицы придворные нашли пахаря, а когда он воткнул свой посох в землю, тот превратился в дерево с тремя ростками. Это чудо указало на избранность этого человека.
В легендах о Пржемысле и Либуше почти не упоминаются чешские боги и божества. Описывая свадьбу этой четы, Козьма Пражский вспоминает героев римского пантеона: «Они подкрепились дарами Цереры и Вакха, а остальную часть ночи посвятили Венере и Гименею»[15].
Единственное чешское божество в историях о Пржемысле и Либуше носит имя Желу. О нем писали сразу несколько хронистов: Ян Неплах, Вацлав Гаек и некий Далимил. Вацлав Гаек рассказывал, что перед идолом, символизировавшим это божество, полагалось сжигать остриженные волосы и ногти. А сам языческий истукан якобы изображал человека, сидящего на престоле.