Юрий Петрович еще ничего не понял, но мать поняла и, торопливо открыв сумку, быстро вынула оттуда деньги, но тут же растерялась:
«Но я не знаю, сколько?..»
Очкастый быстрыми, тонкими пальцами сам взял двадцатипятирублевку, и она растаяла в рукаве его халата.
«Не беспокойтесь, все исполним как следует…»
Это потом выяснилось, что ничего такого не надо было делать, потому что, как только весть о смерти Полукарова-старшего распространилась, множество людей кинулось на помощь их семье: и организации, и старые друзья отца. И все стали хлопотать, чтобы похороны прошли хорошо и чтобы отцу были отданы должные почести, и эпизод этот в морге легко бы забылся, если бы не одно обстоятельство…
Месяца через три после смерти отца, уже поздней осенью, Юрий Петрович встретил Лелю. Шумное, колготное было время, собирались самыми разношерстными компаниями, чаще всего на какой-нибудь квартире. Хозяйка, как правило, варила чуть ли не ведро кофе — прежде его не жаловали, а тут словно бы заново открыли для себя. И обязательно в этой компании оказывался или молодой, но уже с шумным, именем поэт, или же композитор-песенник, или актер из «недоступного» «Современника», или же художник-абстракционист, выставку его картин порой тут же на квартире можно было и увидеть. Ребята из Бауманского любили мотаться по таким компаниям. Это считалось особым шиком у «технарей» — иметь в приятелях молодое, но уже известное дарование. У Юрия Петровича подобных знакомств не было, но мотаться по таким компаниям он любил: отходил душой от муторного состояния, навалившегося на него после смерти отца… Так вот и случилось, что в одной старенькой квартире с грязными потолками и облезлыми обоями, куда битком набились студенты, чтобы послушать песенки молодежного барда, он увидел Лелю. Сначала даже не поверил, что это она, — уж очень похорошела Леля за годы их разлуки. Она тоже его узнала сразу, как увидела, и кинулась через толпу к нему, расталкивая тех, кто слушал пение. На нее шипели, грозили кулаками, а она, не обращая ни на что внимания, повисла у него на шее и откровенно поцеловала…
«Юрка, ну и дурачок же ты! Ну зачем, зачем ты потерялся?!»
На них никто не смотрел, целуются, ну и пусть себе целуются, экая невидаль. Все слушали барда, а пел он и впрямь отлично…
«Может, уйдем отсюда?» — предложил он.
Она мгновение поколебалась, посмотрела в ту сторону, где стоял узкоплечий с нежным лицом гитарист, но тут же согласилась.
Они пробились в заваленную плащами, куртками, зонтами прихожую, каким-то чудом отыскали свои вещи, и, когда выбрались из дому под моросящий дождь, их окликнули.
«Это мой друг Костя Веселовский, — сказала Леля. — Я с ним пришла».
Юрий Петрович протянул руку, вгляделся и узнал того очкастого из морга. Очкастый смотрел ласково, добро и смущенно морщил веснушчатый лоб. «Не может быть…» — пробормотал Юрий Петрович, но на это его бормотание никто не обратил внимания: расплескивая лужи, через мутную дождевую завесу летело такси, и Леля, вскинув обе руки, остановила машину. Юрий Петрович опомниться не успел, как оказался на сиденье позади шофера.
«Сейчас мы в одно местечко, — бормотал Костя. — Школьный приятель… Это надо серьезно отметить».
Они остановились на ярко освещенной площади. Костя первым выскочил из такси, открыл дверцу перед Лелей и Полукаровым, и они пошли к подъезду с большими стеклянными дверями. За дверями стоял бородатый швейцар, бдительно оглядывая тех, кто входил, и требовал пропуска. Увидев Костю, он улыбнулся:
«Проходите, милости просим».
А через несколько минут они уже сидели за ресторанным столиком, и первое, что Юрий Петрович обнаружил: множество знакомых лиц, хотя мог поручиться, что никогда с этими людьми не встречался. Через некоторое время он понял, что просто видел этих людей на экранах кино и в театрах — это были актеры, и ресторан здесь был для них. К Косте подошел официант, и он стал заказывать еду и выпивку, и, пока он заказывал, Леля взяла Полукарова за руку и спросила:
«Ну, как ты живешь?»
Он стал ей рассказывать о себе, о смерти отца и сам удивился, что вся его, как ему казалось, долгая, московская жизнь уложилась всего в несколько фраз. Ему стало обидно, что он не сумел передать тяжести пережитого, и поэтому, кивнув на Костю, спросил резко:
«Он твой муж?»
Леля засмеялась:
«Нет. Мы друзья».
Юрий Петрович пробормотал с неожиданной злостью:
«Он ведь в морге работает».
Официант в это время отошел, и Костя конечно же все слышал. Улыбнувшись, он спросил мягко:
«А вы были у нас?»
«У меня отец три месяца назад умер», — сказал Юрий Петрович.
«Сочувствую», — с жалостливой ноткой ответил Костя и покачал головой, и этот его жест показался Юрию Петровичу особо неприятным. «А ну его к черту! — подумал он. — Не пил я еще с могильщиком». И решил тотчас встать и уйти, но в это время к их столику подошел актер, которого Юрий Петрович много раз видел в кино. Актер был молодой, с резко очерченным чувственным ртом и злыми глазами. Он дружески хлопнул Костю по плечу, поцеловал руку Леле, сунул свою ладонь Юрию Петровичу, громко, с апломбом назвавшись, и, присев за их столик, попросил в долг десятку.
«У меня тютелька в тютельку, — сказал Костя. — Но я тебе достану у буфетчицы, ей и отдашь. Пойдем».
Актер нехотя поплелся за ним. Тогда Юрий Петрович сказал Леле:
«Ничего не понимаю. Работает в морге, а ошивается тут, и все его знают… Пускают сюда».
Леля снова рассмеялась:
«Все нормально, Юрка. Он специалист, а специалистов уважают».
Юрий Петрович усмехнулся:
«Специалист по мертвецам?»
Она покачала головой:
«Не только… Он потрясающий гример. Его иногда приглашают и на студию. Поэтому его тут все знают! — И вдруг, сделавшись серьезной, внимательно посмотрела на Юрия Петровича: — А ты отбрось предубеждения. Всякая работа — работа. И если человек в ней достиг мастерства, его можно только уважать».
Она сказала это твердо, категорично, и он не нашел что возразить, и поэтому сразу успокоился. И когда подошел Костя, он уже мирно взглянул на него: ведь и в самом деле ничего в этом парне не было неприятного, да и нельзя его презирать за то, что он взялся за дело, которое многим кажется постыдным, ведь без него не могут обойтись, как нельзя обойтись нигде без настоящего мастера… И все же Юрий Петрович больше с Костей не встречался, он сам постарался, чтобы это было так, и объяснил Леле:
«Мне трудно его видеть, я отца мертвым вспоминаю».
Леля снова вошла в его жизнь: позвонила через неделю после их внезапной встречи, потом еще раз и еще — она училась в университете на экономическом, и вскоре к ним вернулось то, что было когда-то в поселке. Она была нетерпелива и, когда они оставались одни, не скрывала этого нетерпения; у нее кто-то был до него, может быть тот же Костя, он не стал допытываться, она так сильно потянула его за собой, что месяца через три не мог и представить, как жил без нее. Он всегда считал себя некрасивым, да и чувствовал, что редко нравится женщинам: приплюснутый нос, зубы лопаткой, выпирающие вперед. Правда, он был высок и силен, но все равно считал, что не может понравиться н а с т о я щ е й женщине, и поэтому сейчас был безмерно благодарен Леле. Переполненный этим чувством, он высказал его, и Леля ответила:
«Тогда нам надо пожениться».
До этого разговора у него и мысли не было о женитьбе. Его приятели-студенты в большинстве своем относились к браку с презрением, считая его ненужным бременем, а порой и вообще понятием устаревшим, а он так часто им поддакивал, что и сам поверил в это. И когда она ему сказала «нам надо пожениться», он по инерции спросил:
«Это зачем?»
Она с ним не стала спорить, ушла и не появлялась дней десять, и он совсем обезумел за это время. Куда девалась его сдержанность! Дошел до того, что купил бутылку водки и поплелся к ребятам в общежитие и, там выпив, стал им рассказывать, как ему невмоготу без нее, а жениться не хочет, потому что не может поступиться принципами. Ему сразу же начали советовать: брось, переключись на другую, все пройдет, выдержи, будь крепче, сама приползет и еще что-то в этом роде. Он жадно слушал, потом набрал по карманам денег еще на бутылку; а утром, проспавшись, стал вспоминать: кто же ему советовал? Да сами-то они хоть раз пережили такое? И вспомнил, как отец говорил: благополучные люди любят давать советы попавшим в несчастье, и самое удивительное — к их советам больше всего и прислушиваются. Вспомнив это, он мысленно послал своих товарищей к чертям и поехал к Леле. В общежитии ему сказали: она в библиотеке. Разыскав библиотеку, он кинулся туда, вытащил ее на лестницу и тут же, ничего не объясняя, предложил:
«Поехали в загс, подадим заявление».
Она не удивилась, будто ждала этого:
«Обожди немного, мне нужно вернуть книги».
Его удивило ее спокойствие. Он так много пережил за эти дни, отступился от своих принципов, сломал себя, а она все принимает как должное! Но он не позволил себе застопориться на этом чувстве, испугался, что они снова поссорятся.
Через неделю она переехала к нему, а еще через неделю выяснилось, что невестка не по вкусу свекрови и что эта неприязнь взаимна. Так, в молчаливом и вежливом отчуждении, прожили они год, а потом он получил назначение в Лебеднево. Он мог бы обратиться к старым товарищам отца, и они бы побеспокоились, оставили бы его в Москве, но они с Лелей решили уехать. Многим, очень многим он ей обязан! Вот уж у кого истинно аналитический ум, она и словечка не скажет, пока сто раз не прикинет, не примерит.
Леля устроилась преподавать экономику в местном отделении Института стали, оно существовало при заводе, но в то же время было и самостоятельным учебным заведением. Там она и создала экспериментальную научную группу по управлению, словно заранее знала, что рано или поздно это пригодится Юрию Петровичу. Во всяком случае, когда он всерьез принялся за дело, оказалось, что у Лелиной группы есть уже серьезные разработки, а самое главное — они готовы ему помочь. Тут обоюдная выгода: он проверяет на практике их идеи, они их теоретически обобщают, пишут работы, защищают диссертации. Ну какой же начальник не пойдет на это! Так он начал свое дело: он был теперь не один — целая группа хорошо подготовленных экономистов стала работать с Юрием Петровичем, и это помогло ему обрести союзников в самом цехе.