шая четыре опоры на гребне высокого бархана, заметно раскачивалась. Ревущий ветер не давал возможности ни говорить, ни слышать, ни видеть. Дышать и то было трудно. Но работать приходилось, несмотря ни на что.
Сердар шел по проложенной к вершине бархана дощатой тропинке. На зубах хрустел песок, от него болели глаза и их все время хотелось прикрыть. И вообще хотелось одного — уйти в вагончик и спать. Но как раз этого делать было нельзя. Надо идти туда, к вышке, и следить за бурением, за качеством раствора.
Ураган бесновался двое суток. Солнце заволокло непробиваемыми песчаными тучами. В двенадцать часов июльского дня было темно, как глубокой осенней ночью.
В сторону буровой пытался пробиться водовоз с включенными фарами. Не дошел… Сбился с дороги и его нашли только на третий день при помощи вертолета. Из-под песка была видна только кабина… Опытного водителя спасло только то, что он впрок запасся едой.
Мать переживала и прекрасно понимала, что в такую непогоду не до разговоров о невестке, и ни о чем не стала расспрашивать сына.
Неожиданно погода устоялась, и над буровой показалось солнце. К стану изыскателей вылетел вертолет.
— Вот и хорошо, сынок! Если можно — на нем и улечу.
Сердар направился к винтокрылой машине. "Мать даже не заикнулась о Гульджемал… Как быть? Может, отложить встречу?.. Сейчас, конечно, явно не до этого", — в голове была сумятица. Поговорил с пилотами, и те ответили, что можно!
Через полчаса мать поднялась в вертолет, обернулась и наказала сыну:
— В ближайшее время приезжайте в гости, дома и решим…
Сердар проводил взглядом улетающую машину. Постоял с поднятой рукой и побежал на буровую.
"Выдержала!" — прижался он щекой к отполированной песком стальной трубе.
Когда Гульджемал узнала о приезде Дурсунджемал, для нее наступили мучительные минуты ожидания… "Что скажет мама?" — гадала она. Еще хуже себя почувствовала, когда разбушевался ураган. Девушка не находила себе места. Она не могла ни есть, ни пить, ни спать… Накрывшись одеялом, часами неподвижно просиживала у окна и с тоской вглядывалась в непробиваемую темень. "Неужели Дурсунджемал так и не зайдет ко мне?.. И Сердар не приходит… Хоть бы на минутку заглянул…"
Наступила вторая кошмарная ночь. Промаялась часа четыре, и сон одолел. И во сне она взяла Сердара за руку и повела по хоботу "слона". Остановились возле песчаной раковины уха… За далекими барханами поднималось молодое утреннее солнце. Прижавшись друг к другу, они встречали свой первый рассвет! Вдруг сзади зашуршало… Гульджемал оглянулась и побледнела: из-под песка выползала огромная волосатая рука дэва… От страха она задохнулась и не могла произнести ни слова. Раскрытая пятерня, словно щупальцы спрута, колыхнулась над песком и сжала колено Сердара. От боли он вскрикнул… и стал медленно погружаться в песок… "Мечом ее, мечом!" — подсказала она. Сердар выхватил меч и отсек ненавистную руку… К ним подошел белый верблюд… Сердар взобрался на него и направился в долину, где блестело озеро. "Не волнуйся, милая, я скоро вернусь! Отвезу руку ее хозяину и приду к тебе…"
Гульджемал вздрогнула и проснулась. Посмотрела в зеркало и ахнула: подбородок заострился, лицо посерело. "Пугало да и только! Уж лучше не встречаться…"
…Убедившись, что буровая работает нормально, Сердар быстрее ветра помчался в поселок к Гульджемал. Он поднялся на крыльцо и постучал. Ему никто не ответил. Раздумывать не стал и рванул на себя заскрипевшую дверь. Две железные койки, обрывки газет на полу и конверт на столе — вот все, что увидел мастер. В глазах потемнело. Дрожащей рукой вытащил сигарету и взглянул на конверт. "Ниязову. Лично", — прочел он. В руках затрепетали листики, вырванные из школьной тетради.
"Любимый!
Попытайся понять меня правильно. Наши мимолетные и кратковременные встречи были чем-то похожи на миражи, рождаемые этой богом и людьми проклятой пустыней. За каждым барханом я видела тебя и бежала навстречу… Но каждый раз ты оказывался недосягаемым…
…Мы ни разу так и не поговорили о главном, о наших родителях. Твое равнодушие к моему прошлому не могло не огорчать, но я терпеливо ждала и молчала. Ты как бы забывал, что наша судьба зависит не только от наших чувств и отношений, но и тех, кто дал нам жизнь.
Так вот, знай, что я — круглая сирота. До семи лет воспитывалась в ашхабадском детдоме… Потом обо мне вспомнила дальняя родственница по отцу и забрала к себе в Чартакскую долину. До пятнадцати лет жила в ауле… Они были добросердечными и заботливыми людьми. Но подошло время, и соблазнительный калым, который пообещал богатый человек, решил мою участь…
Ночью я бежала от родственницы и вернулась в детдом. Работала на кухне: мыла посуду и подметала полы… Потом стала няней и "мамой" для некоторых девочек. И в одну из ночей я поклялась: подрасту, получусь и возьму на воспитание похожую на меня крошку.
Не буду описывать, что было дальше… Но мечта моя сбылась! Окончила профтехучилище, устроилась на работу и удочерила Джемал-джан.
Работая среди изыскателей, я никому и никогда не рассказывала о своей жизни. Не рассказывала потому, что очень рано убедилась: среди большинства добрых и отзывчивых есть и злые люди! Некоторые и сейчас смотрят на меня, как на гулящую девку, когда увидят с Джемал-джан… И вздохи, и ахи мне надоели!..
Но больше всего меня оскорбило не то, что ко мне не зашла твоя мать, а твое равнодушное отношение к моему ребенку. Ослепленный любовью, ты видел только меня и ни разу не спросил о Джемал-джан…
Да, я люблю тебя! Но для меня главное — не моя судьба, а будущее моей дочери.
Прощай, любимый, и не обижайся, но по-другому я поступить не могла. Пусть твоя жизнь будет красивой и яркой, как та последняя звездочка, что горела над "слоном". Гульджемал".
Сердар оцепенел. Он долго не мог сообразить, что произошло. Ему показалось, что даже волосы на голове зашевелились. Он вернулся в свой вагончик и упал на койку…
В половине восьмого вечера вышка задрожала… И все поняли, что долгожданная минута пришла.
— Газ! Газ! Есть газ! — далеко были слышны возгласы буровиков.
Моментально была поставлена заглушка. Бригада ликовала…
В вагончик ворвался Эзиз.
— Ну, Сердар! — воскликнул он, — теперь дело за тобой. — Глаза Эзиза светились радостью и гордостью за мастера, который верил сам и убедил парней, что газ будет. — Теперь-то ты объявишь день свадьбы?!
— Объявлю, Эзиз, обязательно объявлю…
Сердар хлопнул дверью и направился в сторону "слона".
Перевод С.Суши
КАУШУТ ШАМЫЕВС ТОБОЙ И БЕЗ ТЕБЯ
озможно, и поныне молодежь аула Ходжаяб, что находится на расстоянии "одного конского пота" от города Мары, влюбляется друг в друга. Нет сомнений, что и раньше, когда в окруженном с юго-востока песчаными барханами ауле проживало всего-навсего двести семей, имелись влюбленные друг в друга пылко и страстно. Однако, наверное, ничья любовь не прошла через столько испытаний, как любовь Акгыз и Гараоглана — больших влюбленных маленького аула. Так они называли себя. Ибо вновь и вновь в маленьком ауле будут рождаться влюбленные, но уже ни одна девушка не сравнится с Акгыз, ни один юноша с Гараогланом.
Сказано, от белого и черного сотворится лучезарность рая. От любви Акгыз и Гараоглана расцвела роза любви. Они и не заметили, как влюбились друг в друга. Однажды Акгыз вдруг увидела, что смуглый мальчик пристально наблюдает за ней. Она отвернулась, но когда во второй раз случайно взглянула на него, то опять встретилась с его упорным взглядом. И в третий раз, уже сама того не замечая, она подняла голову на таинственный взгляд мальчика и удивилась: как это среди множества девочек он безошибочно находит ее. Не значит ли это, что и она тоже ищет Гараоглана? Иначе, как же могло случиться, что двое людей, не сговариваясь, находят друг друга взглядами среди разноликой свадебной толпы? И протянулась невидимая ниточка между Акгыз и Гараогланом и связала их и на завтра, и на все последующие времена.
Никто в ауле и не догадывался об их связи, и они свято оберегали свою с каждым днем крепнущую любовь. Но разве можно утаить тайну любящих сердец, скрыть тайну стремящихся друг к другу взглядов? Пусть найдут покрова! Гараоглан не занимается воровством любви, и Акгыз, отвечающей его чистым чувствам, нечего и некого стыдиться! Распускайтесь начинены сплетней языки, поднимайтесь охочие до чужих дел уши Акгыз и Гараоглан от души посмеются над вами.
Прошли годы. Тонкая Акгыз выросла в красавицу. Гараоглан — худощавый, невзрачный мальчик — превратился в сильного, стройного юношу. Теперь они реже встречались друг с другом, но разве может песчаная запруда сдержать сокрушительный поток любви?
Окончив школу, они не покинули родной аул, как это сделали многие их одноклассники, начали работать в колхозе, и если Гараоглан поливал посевы ночью, то Акгыз занималась поливом днем. И осенью, когда, надев белый фартук, Акгыз проворно собирала хлопок, Гараоглан не отставал от нее.
— Я буду делать то, что будешь делать ты, — сказала, выпрямляясь, Акгыз и бросила в идущего рядом с ней Гараоглана мягкую коробочку хлопка.
Гараоглан поймал ее.
— Я тоже, — сказал он, ласково взглянув на Акгыз. — Знаешь, что скажу тебе. Если девушка хлопком или снежком ударяет парня, она делает его счастливым!
— Я и желаю осчастливить тебя.
Полные нежности глаза Акгыз опалили сердце Гараоглана.
— В таком случае… — Гараоглан осыпал Акгыз цветами хлопка. — Только… — сказал Гараоглан, загляды вая в лицо девушки, — ты не сможешь сделать то, что я могу сделать.
Акгыз опустила пониже платок.
— Смогу, сделаю.
— Нет, не сделаешь.
Тогда Акгыз самым серьезным образом заявила:
— Слово даю — сделаю.
Гараоглан, однако, настаивал на своем:
— Возьму и не буду собирать хлопок, а стану на тележке возить его, что тогда будешь делать ты?
— Разве моя рука не в состоянии взяться за руль?