— Раз заставляют, приходится подчиняться.
— Кто заставляет?
У Абдыра язык повернулся сказать "галхоз", но он вовремя сдержался, боясь еще больше рассердить Акгыз, и пробурчал:
— Кому-то ведь нужно работать на ней.
— Пусть хоть собака ездит, но только не ты.
Акгыз яростно выпорожнила ведро и отшвырнула его в сторону.
— А ну-ка, убирайся отсюда.
Она решительно подвязала волосы платком, и, стремительно подойдя к тележке, спихнула опешившего Абдыра с сиденья. Сама же, подтянув платье, оголившее щиколотки ног, уселась за руль и, сверкнув глазами на недоверчиво уставившегося Абдыра, на виду собравшихся соседей тронула мотовоз с места.
В ауле Ходжаяб всегда жили тихо и мирно. Соблюдали обычаи, почитали старших и за веяниями века особенно не гнались, предпочитая, чтобы они настигали их сами. Говорят, в годы коллективизации появилась трактористка по имени Гюльнур, да погубили ее басмачи. С тех пор ни одна женщина не осмеливалась сесть на машину. И вот теперь Акгыз бесстрашно катила по аулу. От удивления многие даже зажмурились. Вах, что делается на белом свете.
Между тем Акгыз оказалась в сложном положении. Тележка плохо повиновалась ее рукам, и все норовила забрать в сторону домов, тогда как Акгыз изо всех сил пыталась удержать ее посреди улицы. На перекрестке, не справившись с поворотом, Акгыз совсем растерялась и, оглохшая тс ли от шума тарахтящего двигателя, то ли от криков бежавшего за ней Абдыра, лишь тогда нажала на тормоз, когда заметила, что сбила тележкой поставленный на обочине дороги тамдыр.
Двигатель заглох, тележка дернулась и остановилась. Акгыз спрыгнула с сиденья и подошла к опрокинутому тамдыру. Подбежавший Абдыр не скрывал своей радости. Губы его шевельнулись, изготовясь сказать какую-нибудь гадость, но свирепый взгляд Акгыз умерил его желание, и он почел за благо воздержаться от язвительных слов.
Со всех концов аула к месту происшествия спешили люди, и впереди всех — хозяйка тамдыра — маленькая, шустрая Джумаш, известная неожиданным для её роста зычным и грубым голосом. Еще издали она начала кричать, как будто на нее напали бандиты.
— Вах-вах-ва-ха-ей! — неумолчно кричала Джумаш, то воздевая руки к небу, то разводя их в стороны и опуская с хлопаньем на тощие бедра. — Я свой тамдыр мазала чарджоуским песком, из дальних мест привезенной глиной. Все, все сама, своими руками делала. Никто не помог, даже Гынна, негодница, отказалась, хотя потом пекла в моем тамдыре хлеб. Вах-вах-ва-ва-ей!
Джумаш, видимо, попав в излюбленную стихию, не думала замолкать. Крики ее становились все истошней, оскорбления все злей, и Акгыз со стыда готова была провалиться сквозь землю. Но в конце концов и она возмутилась: не хватит ли унижать ее перед людьми?! Уперев руки в бока, она пошла в наступление.
— Что ты кричишь, Джумаш? Слыханное ли дело из-за одного тамдыра переворачивать все кверху дном. Ты ведь одной левой соорудишь такой новый тамдыр, что все просто умрут от зависти. Возьми себя в руки, Джумаш. Неужели ты хочешь, чтобы Гынна посмеялась над тобой, а люди сказали: смотрите, как Джумаш рвет на себе одежды из-за разбитого тамдыра. Видишь, даже Абдыр, которого лишь по ошибке можно принять за мужчину, торжествует над твоей слабостью. Стоит ли показывать ее?
Джумаш, вмиг переставшая горланить, слушала Акгыз с предельным вниманием.
— Это ты верно говоришь, — наконец согласилась она.
Ободренная Акгыз не преминула заметить:
— Все равно, не сегодня так завтра, твой тамдыр должны были сломать. Пожарники не разрешают ставить тамдыры на улице. Сухая колючка, огонь — далеко ли до пожара, Джумаш?
Женщина согласно кивнула. Похоже, ей стало стыц-но за поднятый шум. Акгыз тайно праздновала свою внезапную победу. И в эту минуту зарокотал мотор: Абдыр, воспользовавшийся паузой, решил удрать. Рванулась Акгыз, чтобы прогнать самозванца, но тщетно — тележка, грохоча, катилась по дороге, и ни остановить, ни удержать ее было нельзя. Это так расстроило Акгыз, как будто и ей, и Гараоглану нанесли незаслу женное оскорбление. Да и то — правда. Кто за рулем?
Ненавистный Абдыр. Вот что больше всего мучило Акгыз.
Не было дня, чтобы Акгыз не вспомнила о Гараоглане. Если над аулом зависал тонкий месяц, то Акгыз-казалось, что это Гараоглан шлет ей свой привет. Если луна заглядывала в окно, то в ее томительно льющемся свете чудилось недавнее: как сидят они с Гараогланом на тахте и пьют из пиал душистый зеленый чай.
Сладостны были воспоминания, но тем горше и обидней становилось при мысли, что делом ее любимого мужа занимается ненавистный ее сердцу человек. Не насмешка ли это?
И Акгыз не выдержала, пришла в правление колхоза и, не сумев толком объяснить, попросилась на мотовоз. Председатель Тачсолтан, первая и пока единственная женщина села, носившая мужские сапоги, ничем не выказала удивления.
— Удостоверение на право вождения есть? — спросила она, лишних слов не тратя.
— Нет, — ответила Акгыз. — Но я все равно смогу.
— Тогда тебе нужно выучиться на водителя.
— Выучусь.
Тачсолтан внимательно вгляделась в стоящую перед ней девушку. За два года председательствования еще не было случая, чтобы женщина или девушка просились на мужскую работу. Тачсолтан призадумалась: как знать, что из всего этого выйдет.
— Ты со своими-то посоветовалась? — спросила она.
Высоко поднялась левая бровь Акгыз, узко сощурился правый глаз.
— А вы, когда вас председателем назначали, разрешения у свекра спрашивали?
Рассмеялась Тачсолтан, встала из-за стола, по-мужски протянула свою крепкую руку, и Акгыз, от волнения залившись румянцем, соединилась с ней в ответном рукопожатии.
Радостная, не шла, а летела домой Акгыз: может и она сравняться с Гараогланом.
Среди мужчин, обучавшихся на водительских курсах, Акгыз оказалась единственной женщиной. Конечно, определенного рода неудобства при этом существовали, но Акгыз не особенно тушевалась: главное — она продолжала дело Гараоглана и даже сидела за его столом у окна. Рядом с ней место пустовало, как будто бы в ожидании Гараоглана, несущего солдатскую службу в далеких северных краях.
Знания давались Акгыз легко, глядя на нее, нельзя было сказать, что женский ум короток и ненадежен. Акгыз многих сокурсников обгоняла в теории и на практике с такой милой непринужденностью, что мужчины только диву давались, ревниво наблюдая за ее успехами. Женщины аула гордились ею, а уж юная поросль просто души не чаяла. Ведь своим примером Акгыз открывала им заманчивые перспективы. Да и сама Акгыз верила, что неравенство между мужчинами и женщинами скоро исчезнет и, как знать, если женщина освободится от цепей предрассудков, не окажется ли она кое в чем посильнее мужчины.
Летели письма Акгыз к Гараоглану, приходили от него солдатские конверты без марок. Время шло, Акгыз, получив права, трудилась, изумляя сельчан, на стареньком мотовозе вывозила за окраину и золу, и мусор, не видя в своем занятии ничего зазорного и недостойного чести женщины.
В трудах, заботах и ожиданиях минули два томительных года, и вновь пришли сладостные, ничем не омраченные дни. Гараоглан теперь был рядом, его можно тронуть рукой, к нему можно прижаться, можно безоглядно забыться на его возмужавшей груди.
Акгыз была готова уступить ему тележку, но, к ее радости, Гараоглан отказался, сказав: "Работай, если тебе нравится". Сам же он задумал что-то другое. Несколько дней вынашивал тайные мысли, а затем, видимо, все как следует взвесив, поделился задумкой с женой. Начал, как всегда, издалека, осторожно:
— Я, кажется, затеял одно дело, моя Акгыз.
— Очень хорошо, желаю успеха.
Гараоглан рассмеялся, качнул головой.
— Думаю идти в органы, Акгыз.
— Будешь милиционером?
— Хочу.
— Ведь в Ходжаябе нет еще такой должности.
— В районе есть. Сказали, нужны люди. Берут отслуживших армию.
Акгыз не знала, что ответить. Слишком уж непривычная работа. И опасная! Она с испугом и сомнением смотрела на мужа. Справится ли он? Не лихо ли ему придется? Гараоглан чутко уловил ее состояние.
— Вообще-то, конечно, — сказал он, — трудновато придется, но желание твердое — выдержу.
— Ах, Гара, — произнесла, поднимаясь с тахты и подходя к мужу, Акгыз. — Делай, как думаешь, я — с тобой, — она обняла мужа и, заглядывая снизу вверх в его лицо, добавила: — А каким красавцем ты будешь в форме. — Она прильнула к нему. — И у меня для тебя новость. Скоро маленький закричит в нашем доме.
Милицейская форма и в самом деле удивительно-подходила Гараоглану. Точно подогнанный мундир ладно облегал его высокую стройную фигуру. К лицу ему оказались и светло-зеленая рубашка, и однотонный галстук. Красиво обтягивали его ноги всегда сверкающие на солнце голенища хромовых сапог. Что и говорить, теперь он вовсе не походил на прежнего, измазанного в мазуте и масле Гараоглана. Когда он, опоясанный кожаными ремнями портупеи с кобурой на боку, чеканил шаг в своих до блеска начищенных сапогах по недавно заасфальтированной улице, мужское население аула невольно думало: "Вах, почему я не такой?"
Акгыз безмерно гордилась мужем, ревностно следила за его одеждой, пылинке не давала упасть. Забот v нее прибавилось. Росла и крепла дочка Нурана.
Гараоглан уходил на службу рано утром, возвращался-поздно вечером. Иногда случалось и так, что Акгыз проводила ночь без него. Видя на другой день его покрасневшие глаза, она догадывалась, что он не сомкнул век, что дежурство выпало трудным, а, возможно, и опасным. Гараоглан старался не показывать усталости, о работе рассказывал шутливо, как бы не всерьез. Но за шутливостью тона Акгыз угадывала ту огромную напряженность, которая требовалась от ее мужа и его друзей-соратников, и сердце ее сжималось от жалости и гордости за него.
Работа в милиции представлялась Акгыз чрезвычайно интересной. Каждый день находиться в гуще событий, каждый день сталкиваться с чем-то новым, отстаивать порядок и справедливость — что может быть почетней и лучше. Немножко, совсем чуть-чуть Акгыз завидовала мужу.