В ауле Ходжаяб, к счастью, конечно, драки, скандалы, перебранки случались крайне редко. Акгыз не помнила, чтобы кто-нибудь из повздоривших оказался за стальной решеткой. Если и возникали какие-то неурядицы — в жизни без этого не обходится — тотчас же собирались почтенные старцы и разбирались в случившемся. Их слово, авторитет были непререкаемы, и виновники скандала наказывались всеобщим порицанием, которое, впрочем, не выходило за пределы аула и снималось, когда человек признавал свою вину. После суда никто ни на кого не обижался, и люди, высказав друг Другу все, что подспудно копилось внутри, расходились полюбовно и продолжали жить дружно, мирно, добрососедски.
Так было в Ходжаябе. Совсем иная жизнь, иные — отношения складывались в районе, населенном людьми из разных уголков страны, с разными обычаями, укладами, характерами. Участок, закрепленный за Гараогланом, был, пожалуй, особенно трудным. На нем располагался железнодорожный вокзал, так что приезжающего и отъезжающего люда имелось в избытке, а пассажиры, не говоря уже о том, что среди них попадаются разные люди, как известно, нервные, издерганные и утомленные дорогой. Что же удивительного, что происшествия случались всякие. Имелись, конечно, и серьезные нарушители. Против них и была направлена работа Гараоглана.
Уже не раз Акгыз замечала, что, вернувшись домой, Гараоглан, несмотря на одолевающую его усталость, не ложится в постель, а садится за стол и, обложившись бумагами, приводит в порядок записи свидетелей, протоколы, акты, расписки. Дела не оставляли его в покос и ночью. Иногда он начинал бредить, метаться, и Акгыз, пугаясь, вскакивала, и стояла, склонясь над мужем, не зная, как и чем облегчить его тревожный сон. Будить его она не решалась.
Как же трудно, думала Акгыз, приходится милиционерам. Взять, к примеру, ее Гараоглана. Недавно ему было поручено разыскать пропавший из автоматической камеры хранения чемодан. Пострадавший никого не подозревал, и никаких следов и зацепок не обнаруживалось. Одно лишь припоминал пострадавший, что, поставив чемодан, он неосмотрительно громко сообщил своему товарищу, что цифровым шифром для облегчения памяти набрал год своего рождения. Если преступник, а они специально "ждут подобной информации", слышал эти слова, то извлечь чемодан незадачливого владельца не составило особого труда. Ему-то, конечно, не составило, а вот ее Гараоглану приходится нелегко. Где только не побывал он за эти дни и, видно, напрасно. Попробуй, разыщи в большом городе неизвестного жулика. Не так-то это просто. Вообще, слушая рассказы Гараоглана, Акгыз диву давалась: чего только не происходит на белом свете. В Ходжаябе ни о чем подобном люди и не подозревали.
Гараоглан вернулся домой поздно ночью. Акгыз и дочка, обнявшись, безмятежно спали. Он полюбовался их родными лицами, показавшимися ему в эту минуту необыкновенно прекрасными, осторожно поцеловал в светлый лобик Нурану, и, боясь разбудить жену, принялся за приготовленный для него ужин. С пиалой в руке он подошел к окну, выходящему на северную сторону аула. Из светло-звездной темноты выступала ближними домами часть улицы. Дальше все было окутано мраком, и там, чуть не захлебываясь от кипевшей злости, лаяла собака. Гараоглан по лаю определил, что это собака Аллаша, и вспомнил о еще сохранившемся обычае в ауле Ходжаяб тайком посещать свою жену, находящуюся в родительском доме. Не зря говорят: собаки не ложатся спать в ночь, когда приходит зять.
Занавеску окна приподняло порывом ветра. На южной стороне села заорал ишак. Его крик послужил сигналом для других, и началась беспорядочная "ослиная какофония".
Гараоглан прикрыл створку окна, и, разложив бумаги, уселся за стол. Спать хотелось неодолимо, он с трудом различал и понимал написанное. Голова его клонилась все ниже и ниже, и наконец коснулась стола. Акгыз осторожно перевела его на постель, раздела и укрыла одеялом. Сон его был глубоким и крепким.
Акгыз подошла к столу, освещенному пятном маленькой лампы, заглянула в разбросанные бумаги. Вот заявление, написанное чужой рукой: "Помогите найти чемодан", а ниже — Акгыз сразу же узнала почерк мужа: "Чемодан вручен владельцу" и подпись: "Младший лейтенант милиции Мулкаманов". Какой же все-таки молодец ее Гараоглан! Все-таки выполнил задание! С нежной гордостью Акгыз взглянула на спокойно спящего мужа и впервые подумала: "Нет, он может больше меня". От этого признания ей не стало обидно — хватит и того, что она его жена.
Внимание ее привлекли другие бумаги. Вот эта, с кляксой, написана рукой Гараоглана. Допрошенный человек не признает себя виновным, а между тем Акгыз почти уверена, что виноват именно он. Однако, как говорит Гараоглан, без очевидных доказательств подозреваемый не является преступником и по закону его можно задержать лишь на короткое время. Что ж, Акгыз плохо еще разбирается в делах такого рода, но сердце ее ошибается редко, вот не верит она этому человеку, и все. Вдруг у Акгыз округлились глаза. Так этого человека зовут Абдурахман Мухамеддурды, уж не Абдыр ли это. Ну, конечно, он. Вот и его подпись. Нет, не зря насторожилось ее сердце. И Акгыз еще раз внимательно прочла объяснение Абдыра начальнику районного отделения милиции.
"Я работаю шофером и показываю чабанам колхоза кино. То есть, я — шофер и одновременно — киномеха-ник. Показав чабанам кино, я уезжаю обратно. Пусть я буду проклят, если говорю неправду и гружу на свой ГАЗ-69 шкуры овец. Сами подумайте, к чему мне высохшая овечья шкура. В нашем ауле Ходжаяб за нее дают полтинник, за белую с длинной шерстью — рубль.
С Акгозелью, женой Реджепа, у меня нет никаких связей. Она только знакомая. Это может подтвердить мой односельчанин, ваш работник милиционер Гараоглан, сын Мулкамана".
Дойдя до этого места, Акгыз нахмурила брови. "Не бери в свидетели моего Гараоглана", — с угрозой прошептала она. Под объяснительной запиской стояла подпись Абдыра и дата "20 марта сего года".
— "Сего года", — презрительно оттопырив губы, произнесла Акгыз. — Все должно быть зафиксировано конкретно и точно. — И успокоилась, увидев проставленное рукой мужа время — "23 часа 50 минут".
Нет, что ни говори, но и она понемногу начинает разбираться в следственном деле. Хотя, будь ее воля, она сумела бы доказать виновность Абдыра. Кому же неизвестно, что он вор.
К тому, что Гараоглан стал ездить на мотоцикле с желтой коляской, в ауле скоро привыкли. Старикам, пожалуй, даже и нравилось, что на улицах Ходжаяба появился человек, в обязанности которого входило следить за всеобщим спокойствием и порядком. Не могло не нравиться это и председателю Тачсолтан, проживающей с семьей в соседнем ауле Хаузхане. Теперь-то она могла не беспокоиться: уже одна милицейская форма сдерживала иных "балагуров" и предупреждала всевозможные скандалы. Кстати сказать, Гараоглан не стремился без особой необходимости вмешиваться в чужие дела. Он был достаточно скромен, чтобы не превышать своих полномочий, данной ему властью никогда не кичился и не злоупотреблял. Однако его внушительный вид, осанистая фигура, в которой угадывалась недюжинная физическая сила, заставляли кое-кого сникать и отказываться от злостных намерений.
Может, именно поэтому ему и доверяли возглавлять на своем мотоцикле свадебные кортежи.
Поля села Ходжаяб просторны и обширны, владения их распространяются до самой Серахской равнины. Нужно обживать и осваивать эти благословенные земли. Но для этого нужны люди. Много людей. Гораздо больше, чем проживает в Ходжаябе. Поэтому ходжаябцы очень любят устраивать свадебные той, которые по своему великолепию превосходят остальные празднества. Пусть молодым на всю жизнь запомнится свадебное пиршество, пусть подрастающие невесты не засиживаются в девках, а стараются побыстрее стреножить себе в мужья добрых молодцев, пусть разрастается, множится Ходжаяб!
Свадебный кортеж украшается разноцветными платками, мужчины наряжаются в шелковые халаты, на головы надевают белые длинношерстные шапки, а женщины — в яркие платья с национальной вышивкой. И вот возглавлять такой поезд люди все чаще и чаще стали доверять Гараоглану. Мотоцикл его с желтой коляской не требовал украшений, а сам он в форме был до того хорош, что во всей округе, пожалуй, нельзя было сыскать мужчину представительнее и достойнее. К тому же, если Гараоглан впереди, то будет полная гарантия, что лихачи-водители не обгонят свадебный поезд, не нарушат правила движения, а значит, столкновений и аварий не произойдет.
Не было случая, чтобы Гараоглан отказался принять на себя ответственность, попытался переложить ее на кого-то другого. Гараоглан добрыми делами подтверждал полезность своего присутствия на земле. За это почтенные аксакалы называли его сынком, седовласые женщины — ягненком, а молодежь величала его по имени отчеству — Гараогланом Мулкамановичем. Для Акгыз же он был любимым мужем, а для малышки Нураны — милым папой. Находились, конечно, люди, которые называли его просто — милиционер Гара, однако называли так лишь про себя, вслух же обращались иначе.
Вот какой муж был у Акгыз!
Однажды Гараоглан остановился у входной двери магазина. Не спеша сошел с мотоцикла, оправился, затем достал из кожаной сумки типографские листки с крупными черными буквами и наклеил один из них на видном месте.
Тотчас же собралась толпа. Оказывается, органами милиции разыскивался опасный преступник, сбежавший из тюрьмы, и всех людей, а стало быть и жителей Ходжаяба, тоже призывали к бдительности и к оказанию помощи сотрудникам милиции, если этот преступник, фотография и приметы которого содержались в листке, попадется им на глаза. Такого еще в Ходжаябе не бывало, и ничего удивительного, что у расклеенных Гараогланом листков собирались люди, обсуждающие столь необычное для них событие.
Разговор о сбежавшем преступнике велся в доме Гараоглана. Многое уже узнала Акгыз, но удивление ее не иссякло. К тому же, Гараоглан рассказывал так увлеченно и интересно, что Акгыз порой забывала об остывающем ужине и чае. Да и как было не удивляться тому, что происходило? Но кое с чем она была не согласна. Вот, к примеру, Гараоглан рассказывал о поимке карманного вора. Для этого привлекли даже сотрудников Госбезопасности. Приехали на вокзал. Воры ведь действуют в местах наибольшего скопления людей — на вокзалах, автостанциях, где люди, как правило, спешат и рассеянны вниманием. Этим и пользуются вор