— Хорошо, пошлем человека, проверим. Однако, мне кажется, не из-за пустяков ли вы тревожите органы? Говорите, это не мелочи? Ну что ж, проверим! — Агаев сердито бросил трубку, раздраженно покачал головой, пояснив Акгыз: — Сестра жалуется на брата.
Акгыз не выдержала.
— Я эту женщину знаю. Непутевая женщина, скандальная. А брат её — человек хороший. Она сама уговорила его переехать к ней, а теперь же и донимает. Никакого серьезного повода нет. Не стоит и ехать.
— Сигнал поступил — надо ехать, — сказал начальник и, нажав кнопку, вызвал секретаршу, отдав ей необходимое поручение. После чего молча взглянул на Акгыз, взглядом давая понять, что готов выслушать ее.
— Я мотоцикл Гараоглана не отдам, — начала Акгыз.
— А никто и не думал забирать, — удивился начальник. — Гараоглан покупал его на свои деньги, значит, он ваш… Речь идет о перекраске.
— Я не так выразилась, простите, товарищ начальник.
— Агабай. Я для тебя Агабай.
— Простите, девушка, у которой одна рука на машинке, другая занята зеркалом, называет вас "товарищем подполковником", милиционеры — товарищем начальником. Мне неудобно обращаться к вам по имени, если можно, я буду звать вас Агабай Агаевич. Вот видите, — без тени улыбки продолжала Акгыз, — у вас как по пословице: "У хорошего парня много имен, но как не назови — все молодцом будет!"
Подполковник засмеялся, сотрясаясь грузным телом, и на миг превратился в того Агабая, который весельем и смехом заражал застолье на свадьбах и тоях. Акгыз, воспользовавшись паузой, отпила глоток остывшего чая и украдкой взглянула на портрет мужа, словно черпая в его взгляде новые силы.
Отсмеявшись, Агаев наполнил пиалу Акгыз и вернулся к прерванному разговору.
— Так что вы хотели сказать, Акгыз?
— Я говорю, дело не в мотоцикле. Железо всегда найдется, человека невозможно найти. За мотоциклом был человек… Гараоглан был.
Агаев, очевидно, не понимал, что стояло за словами Акгыз, и это непонимание его слегка раздражало. На службе он привык к ясности, к экономии времени, к конкретности в решениях различных вопросов. К чему разводить туманы, ходить вокруг да около? Если каждый посетитель будет говорить загадками, то когда же делом заниматься? Только из уважения к Акгыз, к памяти ее погибшего мужа, своего товарища, он готов был продолжать этот затянувшийся разговор.
— Акгыз, — сказал он как можно мягче, — не волнуйся, скажи, что тебя тревожит?
И опять Акгыз начала издалека.
— Есть пословица: "То, что доступно одному человеку, доступно и другому". Когда-то Гараоглан поддразнивал меня тем, что я, женщина, не смогу сделать то, что сделает он. Я обещала ему не отставать от него, и при его жизни держала свое слово. Работала и на тележке, и шофером. Теперь его нет, и я хочу занять его место. Я знаю, многие женщины служат в милиции. Думаю, и на меня подыщется милицейская форма, или вам не нужна женщина-милиционер?
Все, что скопилось на душе, выложила Акгыз, и теперь стойко ждала решения, готовая к отказу, но не к отступлению от своих намерений.
Начальник милиции призадумался. Крупные руки его лежали на столе, голова была опущена, и средь седых волос отчетливо проглядывала плешь. Много сложных, хитросплетенных дел пришлось ему распутывать на своем веку, а вот предложение Акгыз поставило его в тупик. Похоже, ни "да", ни "нет" не мог сказать сразу. Он поднялся, вышел из-за стола, прошелся по кабинету, вновь сел на свое место, побарабанил пальцами по столу, что-то пробурчал себе под нос и, наконец, с видимой неохотой проговорил:
— Люди нужны. Не хватает людей. Нашему отделению срочно нужны два милиционера.
"Что же раздумывать, — чуть было не вырвалось у Акгыз, — если нужны — бери тогда", — но она промолчала, помня правило: с мудрыми людьми спешить не нужно.
Подполковник вызвал секретаршу.
— Инспектора по работе с кадрами. Срочно.
Эмма Васильевна бочком выскользнула в дверь.
Через минуту пришел молоденький старший лейтенант, над верхней губой которого светилась полоска — все, что осталось от недавно сбритых усов. Атаев, не называя фамилии Акгыз, изложил суть дела. Инспектор слушал внимательно, краем глаз изучая Акгыз и, насколько она могла судить, видно, был от ее кандидатуры не в особом восторге.
Когда Агаев смолк, инспектор выдержал приличествующую паузу, прокашлялся и встал.
— Можно говорить сидя, — разрешил начальник.
Инспектор сел, провел рукой по былым усам, еще раз кашлянул и обратился к Акгыз:
— Ваше образование?
— Среднее.
— Ваша профессия?
Агаев нарочито кашлянул, предостерегая молодого инспектора от неверно взятого тона, но тот не обратил внимания, разглядывая Акгыз, как неожиданное развлечение. Акгыз решила проучить его.
— Моя профессия, братишка, — шопур.
Глаза старшего лейтенанта округлились.
— Вы — шофер?
Акгыз солидно подтвердила:
— Шопур.
— И какую же машину водите?
— Какая попадет. В сельской местности разбираться не приходится, что дают, на том и езжу. Одним словом — шопур.
— Надо говорить шофер, а не шопур, — поправил инспектор и, вероятно, не вполне доверясь словам Акгыз, обратился к подполковнику: — Хорошо, что среди наших женщин есть шоферы.
Акгыз мгновенно дополнила:
— Среди туркменок будут и милиционеры.
Лейтенант глянул на нее сердито. Ему не понравился ее вызывающий тон. Глаза его сузились, черные-брови сошлись на переносице.
— Сколько вам лет, уважаемая. Видимо, около пятидесяти?
— Мне идет сороковой, — с невольной обидой ответила Акгыз. Крылья ее носа гневно задрожали.
— И сорок для службы поздновато. И потом, — старший лейтенант старался быть убийственно вежливым, — вы, может быть, не знаете, но на нашей службе иногда, и довольно часто, приходится проводить сутки на ногах, без сна, без пищи. Не трудно ли вам будет?
— Нет.
Старший лейтенант, удивившись ледяной твердости тона, слегка растерялся и в замешательстве глянул на Агаева, как бы призывая его на помощь. Подполковник, кашлянув, пояснил:
— Я не ввел вас в курс, но дело в том, что эта женщина — жена капитана Гараоглана Мулкаманова.
Красные пятна пошли по лицу старшего лейтенанта. Взгляд его метнулся к стене, где под портретом Дзержинского висели фотографии отличников службы, и среди них фото Гараоглана Мулкаманова. Однако старший лейтенант, видно, принадлежал к числу тех людей, которых отличает упорство, если не упрямство, потому что, взглянув на Акгыз, он тихо сказал:
— Это обстоятельство не меняет сути дела.
Возникла продолжительная пауза, прервать которую решился сам подполковник.
— В словах старшего лейтенанта есть резон, Акгыз. Профессия наша трудна и надо крепко подумать, прежде чем… — он встретился с горящим взглядом Акгыз, — …мы понимаем все. Тебе хочется продолжить дело Гараоглана, однако пойми и нас, наши сомнения…
Договорить ему не дали. Дверь распахнулась и, вталкиваемый милиционером, в кабинет ввалился безобразно пьяный мужик с кровоподтеками на лице. Он едва держался на ногах и, наверное, свалился бы, если бы милиционер не подхватил его.
— Что делать, товарищ начальник? — возбужденно спросил он. — Видите, нализался, как свинья, а документов никаких нет.
— Не оставлять же его в таком виде на улице, — сказал Агаев, — веди в вытрезвитель.
Милиционер поволок пьяного назад.
— Вот видишь, — обратился Агаев, — с какими элементами нам приходится иметь дело. А ведь это мелочи. Есть обязанности потруднее.
Акгыз заерзала на стуле.
— Я жена милиционера, — стояла на своем, — и хотя сама в органах не работала, кое-что, спасибо Гараоглану, знаю, помимо кастрюль и тарелок. Вы не бойтесь, если не смогу, я вас мучить не буду, уйду сама, за это я ручаюсь. Но, товарищ Агаев, товарищ старший лейтенант, — Акгыз поочередно обвела взгядом обоих, — я одного не понимаю. Вот этого пьяного зачем сюда приводили? Неужели нельзя было его сразу в вытрезвитель спровадить? По-моему, такие вопросы нужно решать на месте, самостоятельно, не беспокоя понапрасну старших товарищей.
Старший лейтенант с удивлением слушал толковую, связную речь женщины, всего лишь несколько минут тому назад говорившую "шопур". До него дошло, что она его разыграла, и ему стало стыдно за свою оплошность и за свой тон. "Нельзя о незнакомом человеке судить поспешно", — оговорил он себя.
Акгыз тем временем горячо продолжала:
— Я живу в сельской местности. Как пять своих пальцев знаю свой аул, односельчан. Ходжаяб сейчас насчитывает больше чем четыреста хозяйств, население приблизилось к двум тысячам, если считать с присоединившимися к Ходжаябу аулами Муджевур, Ынкылаб. Так вот, — Акгыз отхлебнула из пиалы чай и жестом предупредила Агаева, вознамерившего долить ей чаю, — на участке с двумя тысячами людей нет ни одного милиционера. В одном ауле два председателя колхоза, множество их заместителей, бригадиров, помощников, и — ни одного милиционера.
Атаев не предполагал, что Акгыз поставит вопрос столь серьезно. Она казалась ему обыкновенной женщиной, мысли и желания которой не вылетают надолго из круга домашних забот. Теперь же он слушал ее с вниманием, да и старший лейтенант, забывшись, согласно кивал головою и шевелил губами, вторя словам Акгыз.
— Гараоглан как-то подсчитал, что в селе существует около пятнадцати общественных организаций. Каких только нет: и книголюбы, и ОСВОД, и общественное страхование, и общество санитарно-гигиеническое, и театральное… Ай, одним словом, много. Я не предлагаю уменьшить их количество, однако почему у такого огромного села нет своего милиционера? Есть ли пожарная команда? Есть. Родильный дом есть? Есть. А почему нет участкового милиционера?
Ответ на свой вопрос Акгыз не получила, так как вновь открылась дверь и в кабинет вошел с докладом милиционер, которого Агаев посылал в аул Ходжаяб разобраться с делом.
Как и предполагала Акгыз, ничего серьезного там не случилось. Оказывается, живущий по соседству с Гурбангозель Гурбанкулыевой ее брат Дурды вчера отмечал свой день рождения. У него кончила