. Каждое неосторожно сказанное слово Денис тут же высмеивал с холодной жестокостью шута, порой доводя ее буквально до слез.
Однажды, не выдержав унижения, она так и сказала ему:
– Ты шут. Клоун. Для тебя нет ничего святого, все – смех, издевательство.
Он ничего не ответил, но выражение лица мгновенно сделалось чужим и злым. Лена почувствовала, что случайно угодила в больное место, но этим ее догадки и ограничились. Денис весь вечер после этого молчал, уткнувшись в экран своего тетриса, и когда Лена потихоньку заглянула ему через плечо, ее изумила астрономическая цифра набранных очков на табло.
Наутро они помирились, но впредь она, желая поддеть Дениса, выбирала любые обидные прозвища, кроме слов «шут» или «клоун».
И все-таки основной темой их разногласий оставался Феофанов. Стоило Лене заикнуться о стихах и картинах Аполлинария или о своей книге, Денис моментально заявлял, что все это – дерьмо, Семена Ильича называл старым болваном, а сам музей – развалившейся избой. На все приводимые Леной доводы он невозмутимо пожимал плечами:
– Что ты мне рассказываешь, когда я видел собственными глазами.
Как-то, во время одной из особенно яростных стычек по этому поводу, Денис неожиданно предложил:
– Да что ты все о своем Феофанове! Можно подумать, кроме него никто больше живописью не занимался. Хочешь, я тебе покажу настоящую художественную мастерскую? Там куча картин, посмотришь, – закачаешься.
– Ты что, думаешь, я никогда не была в выставочных салонах? – усмехнулась Лена.
– Это не салон, а именно мастерская, студия. И ее владелец – мой знакомый. По мне, он гораздо больший гений, чем ваш неудачник Феофанов.
– Если ты считаешь его гением, значит, он – полнейшее ничтожество!
– Перестань. Нельзя мерить все одной меркой. Если ты чего-то не воспринимаешь, дело только в тебе. Изменись, и сможешь получить от жизни больше.
– Я не хочу меняться.
– Ну и черт с тобой. Но мастерскую мы все-таки посмотрим.
Лена подумала: по крайней мере, студия художника лучше, чем очередной ночной кабак. По правде говоря, она немного устала от сменяющихся, как в калейдоскопе, тусовок и была не прочь провести время с пользой для ума.
Глава 10
Мастерская оказалась полуподвальным помещением старой сталинской шестиэтажки. На металлической двери висел красочный плакат с изображением огромного кукиша.
– Это и есть проявление особой гениальности? – съязвила Лена, глядя на тщательно проработанные детали комбинации из трех пальцев.
– Это для скептиков, – пояснил Денис и толкнул дверь.
Взгляду Лены представился узкий и длинный коридор с абсолютно голыми бетонными стенами и грязным линолеумом на полу.
– Интерьер оставляет желать лучшего, – заметила она и поспешила вслед за Денисом. Они прошли коридор насквозь и очутились в просторной комнате со множеством зарешеченных окон, сплошь заставленной мольбертами. Комната была проходной, с обеих ее сторон располагались открытые дверные проемы, ведущие в соседние помещения.
У одного из окон на сложенных горкой физкультурных матах боком, неподвижно сидела обнаженная девушка с длинными темно-каштановыми волосами, спадающими ниже талии, и грустными карими глазами. Кроме нее, в комнате был и другой народ – молодые люди в затасканных и драных джинсах, пожилая тетка в темных очках с соломенно-желтой шевелюрой, мальчик лет пяти, хорошенький и перемазанный соплями и шоколадом.
Каждый из обитателей существовал совершенно автономно: кто-то читал, кто-то сосредоточенно клал мазки на холст, соломенная тетка помешивала шпателем в высокой стеклянной банке, малыш хлюпал носом и подбирал с пола обрывки бумажек. В самом углу спала, свернувшись калачиком, рыжая дворняга с острыми ушами, выдававшими в ней полублагородное происхождение.
На вошедших никто не отреагировал, за исключением девушки-натурщицы. Та, едва завидев Дениса, тихонько взвизгнула и, вскочив с матов, повисла у него на шее.
– Ден! Ты где был? Почему не приходил так долго?
– Алка, ты меня задушишь, – со смехом проговорил Денис, – и вообще, шла бы ты оделась, что ли, а то как-то неприлично.
Он весело покосился на Лену, стоявшую чуть поодаль. Та рассматривала девушку пристально и с любопытством.
– Да, сейчас, – тут же согласилась кареглазая и, не обращая на Лену ни малейшего внимания, потянула Дениса за руку. – Пойдем со мной, я тебе кое-что расскажу.
Тот кивнул и кинул на Лену вопросительный взгляд.
– Я вернусь через пару минут. Картины вон там, – он указал на соседнюю комнату. – Пойди пока посмотри.
Лена молча наблюдала, как они уходят. Девушка ей понравилась, несмотря на некоторую странность и совершенное бесстыдство. В ней было что-то детское, наивное – от Ритки, или даже скорее от Валюшки, всегда отличавшейся трогательной доверчивостью. Да и лет ей совсем мало, не больше семнадцати, а то и меньше.
Она постояла немного посреди комнаты, а потом неуверенно двинулась туда, куда сказал ей Денис. Слева от основного помещения оказалась тесная, узкая, как пенал, клетушка, стены которой были сплошь увешаны картинами. В основном это были портреты обнаженных женщин разных возрастов, сложения и мастей – брюнеток, блондинок, шатенок, огненно-рыжих. Лена тотчас заметила среди них кареглазую красотку – кажется, она была любимицей художника, во всяком случае, ей он посвятил наибольшее количество работ.
Полотна показались Лене действительно не лишенными оригинальности и мастерства: в них живо чувствовалась динамика, цвета были страстными и даже несколько агрессивными, линии рисунка острыми и изломанными. Она уже успела осмотреть половину работ, когда неожиданно почувствовала спиной чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, Лена увидела на пороге клетушки представительного мужчину лет сорока пяти, плотного и коренастого, одетого в строгий черный костюм и белую рубашку.
– Добрый день, – проговорил он низким, глуховатым басом.
– Здравствуйте. – Лена сдержанно улыбнулась.
– Нравятся картины? – Мужчина не спеша приблизился к ней и остановился рядом, держа руки в карманах пиджака.
– Нравятся, – кивнула Лена, – особенно вот эта. – Она указала на один из портретов кареглазой.
На бронзовом от загара лице ее собеседника появилась улыбка.
– Я тоже люблю ее. Есть в ней какая-то… изюминка.
– Кто эта девушка?
– Алла? Натурщица. Лучшая в студии.
– Я не то имела в виду. – Лена посмотрела в очень светлые, почти прозрачные глаза коренастого. – Кто она вообще такая?
Он пожал плечами.
– Странный вопрос. Человек. Такой же, как я и вы.
– Сколько ей?
– Семнадцать.
– У нее что, нет семьи, родителей? Почему она позирует здесь, в мастерской?
– Семья у нее есть. Мать, отчим. – Коренастый замолчал и, не вынимая рук из карманов, прошелся взад-вперед.
– Она не ладит с ними? – догадалась та.
– Все проще. Отчим стал приставать, она не стерпела, ушла. Жила где придется, на вокзале, у случайных знакомых. Потом я ее подобрал, привел сюда.
– Вы? – Лена глянула на него с удивлением.
– Я.
– Вы… автор этих картин? – догадалась она.
– Да. Меня зовут Петр. – Он приветливо улыбнулся, но руки для пожатия не протянул.
– Елена.
– Я знаю, с кем вы пришли. С Деном. Угадал?
Лена кивнула. Мужчина окинул ее долгим и внимательным взглядом.
– Странно.
– Что «странно»? – не поняла она.
– Видеть рядом с ним такую женщину, как вы.
– Почему?
– Вы… совсем другого сорта, чем те, которые приходили сюда до сих пор.
– И много их сюда приходило с ним? – спокойно поинтересовалась Лена.
– Да нет, немного. Но достаточно. – Петр усмехнулся, отчего в уголках его прозрачных глаз появилась россыпь морщинок. Он немного помолчал, а потом произнес с некоторым сочувствием в голосе: – Что, неприятно?
– Да нет. В общем-то мне плевать. – Лена с деланым равнодушием пожала плечами.
– А вы сама художница?
– Нет. Я искусствовед.
Петр снова зашагал вдоль стены. Лена смотрела на него, раздумывая, стоит ли ему доверять. Затем осторожно спросила:
– Скажите, вы… хорошо знаете Дениса?
– Что значит хорошо? Год или чуть больше.
– Он… всегда вот так… с женщинами… – Она не договорила, чувствуя смущение.
– Нет, – невозмутимо проговорил Петр, поняв, – не всегда. Когда мы с ним познакомились, он пытался работать.
– В фастфуде? – обрадовалась Лена.
Петр рассмеялся.
– Только не там. Ден и фастфуд – вещи несовместимые. Он кидал булавы в переходе у трех вокзалов.
– Кидал булавы?
– Ну да. Жонглировал. А я продавал там свои картины. Надо сказать, обоим нам не шибко везло. Почти все, что удавалось заработать, приходилось отдавать местной «крыше». – Он остановился у одной из картин и замолчал, разглядывая полотно.
– А что потом? – тихо проговорила Лена.
– Потом я заметил, что на Дена лучше всего «клюют» дамочки в возрасте, те, кому за тридцать и старше. Почему-то он им шибко нравился, они стояли и глазели, как он работает. Ну я и сказанул как-то в шутку, пьяный был в зюзю, – мол, чего ты надрываешься, лучше подойди к одной из этих телок, сделай жалобные глазки и попроси бабок, типа, не хватает, чтобы добраться до дому. И для пущего куражу еще прибавил, что ему будет слабо так поступить.
– А он?
Петр, хитро прищурившись, поглядел на Лену.
– Видно, что вы мало знакомы. А то бы знали: если Дену говоришь «слабо», он стопудово тебе ответит «не слабо». Хоть ему с самолета предложат спрыгнуть.
– Что он сделал? Подошел?
– Разумеется. И дамочка недолго думая сунула ему пятисотку. Вот так. – Петр смачно прищелкнул языком. – С этого момента булавы ему стали ни к чему. Он и без них имел до «штуки» за день. А потом одна из благодетельниц пригласила его пожить у себя. Правда, очень скоро выгнала ко всем чертям, но финансовое положение за это время Ден поправил.
Лена вспомнила, что именно так Денис и называл свою деятельность – исправлением материального положения. Вот, значит, откуда идет эта терминология.