Порою Коля невольно представлял корабль затонувшим. И тогда все машинное отделение в воображении его заполнялось морской водой. Гнетущим унынием и страхом веяло от погибшего «железного существа», и он усилием воли отгонял от себя непрошеное видение.
По ходу дела все чаще возникали неожиданные сложности. Наиболее трудной оказалась работа по монтажу маслонасосов, которые бригада устанавливала в стесненных условиях, в густом переплетении красномедных труб систем осушения и живучести корабля.
Коля нервничал. Сроки уходили, а насосы все еще не были смонтированы. А ведь после монтажа предстояло еще «обвязать» их системами трубопроводов, подвести все концы труб к переднему «стулу» турбины, сделать пробные и испытательные пуски, наладку уже горячей, трепещущей жизнью системы регулирования и затем сдать в работе на швартовных и ходовых испытаниях личному составу корабля.
И вот теперь насосы не «садились» на штатное место.
Подвешенный на крюке трехтонной тали, главный маслонасос турбины застрял в наклонном положении между оребренной поверхностью переборки и трубкой воздушника системы осушения и живучести.
— Осаживай! Осаживай! — командовал Коля Гончаров.
— Да куда ж его осаживать! — сказал Калищук, отирая рукавом комбинезона пот со лба. — Застрял, Коля, мертво. Вишь, и цепь тали ослабла.
— Не поломать бы воздушник, — озабоченно сказал толстощекий Волков, глядя в сторону. — Греха не оберешься.
— А что может произойти? — спросил Коля Гончаров.
— Что… В крайнем случае можно затопить корабль… Прямо тут, у причальной стенки завода… Мало ли, вздумается кому кингстон забортной воды открыть, заполнить систему… Да она и сейчас, видать, заполнена, — Волков легко постучал гаечным ключом по красно-медной трубе системы осушения и живучести. Звон был глухой, короткий, уходящий куда-то в глубь утробы корабля. — Полная! — констатировал Волков, исподлобья глядя на Колю своими синими задумчивыми глазами и почесывая затылок.
Коля сразу как-то притих. Достал было пачку сигарет, повертел в руках, но, вспомнив, что в машинном отделении курить категорически запрещено, сунул пачку назад в карман комбинезона.
— Что будем делать, мужики? — спросил он, озадаченно глядя на злополучный насос, и впервые неприязненно подумал о себе и своих институтских знаниях и навыках.
Чертежи, формулы, математические выкладки, пухлые папки учебных исследовательских отчетов проплывали перед его мысленным взором, но увы! В данной ситуации применения не находили.
— Вообще-то конструкторы промахнулись, — задумчиво сказал Калищук, — насос здесь нарисовали, а как его туда затолкать, не подумали. Кумекай, Коля, светлая твоя голова!
— И вы кумекайте, мужики, — сказал Коля Гончаров и рассмеялся. — Вот, братцы, влипли на пустяке. Но ничего. Отец учил меня: если что не идет, отойди, брось, посиди, обдумай… Давайте посидим, парни!
— Посидеть, оно, конечно, можно, — сказал Калищук, — но откуда время-то взять?
— Да это я так, к слову, — сказал Коля сконфуженно и тут же полез вниз, под паёлы, в сплетения красномедных и стальных труб, чтобы получше изучить трассу протаскивания насоса.
Он долго ползал там, ощущая руками равнодушный холод теперь каких-то чужих и враждебных для него трубопроводов, измерял то габариты насоса, то проемы между трубами, металлическими конструкциями и переборками отсека, весь измазался в масле и сурике и, наконец, выполз наружу и сел на ребристый паёл, ощутив задом холод металла.
— Пройдет вон там, чуть дальше… Дурья моя башка! — сокрушенно сказал Коля. — Надо было сначала получше все измерить.
— Надо, надо… — сердито пробурчал Волков.
Недовольный голос слесаря словно подхлестнул Колю. Он бодро вскочил на ноги, шагнул к тали, схватился за цепь вместе с Калищуком и крикнул:
— Тот не ошибается, кто ничего не делает!.. А ну-ка, вира! На подъем! Тяни! И — раз! Еще раз!
Цепь натянулась до скрипа, потом раздался треск и металлический звук удара фланца о стойку паёла. И вслед за тем, в наступившей тишине, негромкое шипение воздуха внизу.
— Глядь! — закричал щекастый Волков, непривычно и смешно тараща свои очень синие, теперь с оттенком испуга глаза. — Оторвали штуцер воздушника от трубы осушения и живучести! — И вслед за тем будто сам себе приказал: — Быстро! Старшего механика! — И, не раздумывая, побежал прочь из машинного отделения.
Коля Гончаров побледнел. Невольно схватился за руку Калищука, словно ища защиты.
— Чем это грозит?! — в сильном волнении спросил он старого рабочего.
— Прозевали мы с тобой, Иваныч, — сухо сказал Калищук. — Кингстон не держит. Слышь, внизу шипение? Затонуть можем…
— Да враки все это! — в запальчивости выкрикнул Коля. — Ни в жизнь не поверю, чтобы такая громада могла затонуть от двухдюймовой дырки!
— Не горячись, — сказал Калищук.
В это время подошел старший механик. Сухощавый.
Лицо бледное, глаза гневные. Спросил быстро, стреляюще:
— Что произошло?!
Заглянул вниз, увидел. Побледнел еще сильнее. Сухо спросил:
— Кто мастер?
Коля Гончаров вышел вперед.
Стармех недоверчиво оглядел его с ног до головы, глаза еще больше налились гневом:
— Вы что это, молодой человек?! Соображаете, что творите?! Под трибунал захотели?!
— Конструкторы тут не продумали… — начал было заступаться Калищук.
— Бросьте! — коротко и резко выкрикнул стармех. — Голова на плечах для чего?! Не продумали, а лезете…
Коля Гончаров не успел даже рта раскрыть.
— Два часа даю на заварку штуцера воздушника! И ни минуты больше!
— Сдренируйте систему, — сказал Коля, — иначе не заварить.
Стармех снова окинул его с ног до головы презрительным взглядом, но сказал:
— Через десять минут все будет сухо. Зовите сварщика. — И удалился, зло постукивая каблуками по металлу.
— Ковалева надо звать! — сказали оба слесаря в один голос. — Никто другой не заварит. Красная медь, да еще мокрая изнутри. Эх!
— Другой никто не заварит, это точно, — повторил Калищук. — Демонтировать бы этот кусок трубы от переборки до колена — и на верхнюю палубу. Там вмиг бы заварили…
— Стармех не разрешит, — пробурчал Волков. — То была двухдюймовая дырка, а станет в полметра диаметром.
Коля Гончаров в этот миг внутренне весь метался.
«Ах, как все вышло! Самонадеянный болван! — мысленно ругал он себя, — Дурак! Текстолитовый вкладыш ты, а не мастер! Обрадовался! Как же! Ясная голова! Гений одной мысли!.. Фуфло!..»
Но самое главное и самое страшное теперь заключалось в том, что он, мастер сборочного цеха Николай Гончаров, в считанное время может отправить на дно прекрасный корабль, плод усилий тысяч трудолюбивых рук, живое «железное существо», запечатленный труд людей. Но только ли это? Он отправит на дно свои честь, совесть, мечты о будущем. Все, все… Но что он может сделать один? Почти ничего…
И вот теперь он, Николай Гончаров, зависит и от какого-то незнакомого ему Ковалева, виртуоза сварки, и от этих двух слесарей, и еще от множества других людей, без которых ему теперь не то что работать — жить нельзя.
Лицо молодого мастера стало очень красноречивым. Было видно, что он порывается принять важное решение. Взор его был устремлен в себя, и он словно не видел ничего вокруг.
Калищук и Волков испытующе и одновременно с сочувствием смотрели на своего молодого начальника. Да и любопытство было заметно в их чуть смущенных лицах.
«Что-то он им сейчас прикажет…»
А Коля чувствовал, понимал, что от него не просто ждут решения, как от мастера. Нет! Он держит перед этими старыми рабочими экзамен на прочность, твердость, способность длительно нести нелегкий груз ответственности. И мысли в голове у него лихорадочно метались и искали ответа.
«Конечно, надо бежать искать Ковалева, — думал он. — Это, кажется, в корпусном или трубомедницком цехе… Уточню. Так… Но мокрую трубу заварить очень трудно. Пар будет поступать в сварной шов. Ах, гадство!.. — досада холодящей волной заполнила грудь. — Трубу осушения надо демонтировать. Калищук прав, — вдруг само собой сформулировалось решение. — Тогда за два часа можно будет заварить штуцер и испытать трубу на прочность…»
Лицо Коли просветлело. Ему дали два часа? Хорошо! Важно ли стармеху, каким способом он, Гончаров, выполнит свою работу? Главное — сделать, и сделать хорошо!
— Приступайте к демонтажу трубы! — твердо, сдержанным тоном приказал Коля рабочим.
Калищук и Волков изумленно переглянулись и молча уставились на Гончарова.
— Николай Иванович, — после некоторого молчания спокойно, с едва уловимой усмешкой сказал Калищук, впервые назвав Колю по имени-отчеству, — так это ж система живучести корабля. Полуметровую дыру откроем…
Черные, обычно сияющие блеском глаза Коли наполнились гневом.
— Выполняйте приказ! Я знаю, что делаю! — выкрикнул он и покинул машинное отделение с гулко бьющимся сердцем, весь переполненный какой-то слепой, распирающей силой.
Коля Гончаров бежал изо всех сил, вихрем взлетая по крутым металлическим ступеням трапов, перебегая с палубы на палубу. Когда он сбежал по сходням на плавпричал, у него саднило в груди.
«Ах ты, ч-черт! Лопух! — мысленно ругал он себя, ища глазами какое-нибудь транспортное средство, чтобы подъехать до трубомедницкого цеха. — Расстояние два километра, — прикинул он. — Пока туда-назад… Так и все отпущенное время пролетит…»
Гончаров глянул на часы. Прошло уже семь минут отпущенного стармехом срока.
Внутри у Коли все торопилось, бежало, захлебывалось.
«Спокойно, спокойно!» — осаживал он себя, чуть не всхлипывая от обиды.
Воспаленными глазами оглядел все вокруг — светло-коричневый корпус гигантского корабля, который вот теперь по его, Колиной, вине мог весь скрыться под водой, огромный, трехсоттонный плавучий кран, ажурная стрела которого деловито застыла над люком сухогруза, высоченную, отливающую серебряной чернью отвесную стену скалистой сопки, прикрывающую собой акваторию гавани от северных ветров, слева, вдали, — большие, желтого цвета корпуса цехов, и где-то там, в трубомедницком, — незнакомый ему сварщик Ковалев, от которого теперь зависело всё.