ся… У атомщиков это так… Почти предел… А пенсия с пятидесяти…
Метелев дружески улыбнулся, пытаясь как-то смягчить Сечкина.
— Вот скажи лучше… — предложил Метелев. — Вопрос на засыпку… Почему управляем электростанцией все же мы, физики с высшим образованием, а не десятиклассники?
Сечкин прищурился и пронзительно посмотрел на Метелева.
— Смеешься надо мной? — спросил он. — Думаешь, совсем лопух Сечкин?
— Да не думаю я так! — засмеялся Метелев. — Но ты же сам сказал: десятиклассники и так далее… Но почему все же мы?
Лицо Сечкина стало обиженным, надутым.
Метелев перестал смеяться и подумал:
«Конечно… Высшее образование страхует недостаточную пока надежность АЭС… Сторожа с высшим специальным образованием… А что делать?..»
Он подождал еще некоторое время, но Сечкин ничего не ответил. Достал «Дукат», дрожащими руками зажег спичку. Закурил. Развернулся на вращающемся стуле к своему месту и молча, пуская густые и, как показалось Метелеву, какие-то нервные кольца дыма, уставился на самописец. Спина у Сечкина была очень выразительной. В ней ощущались несогласие и даже какая-то решительная, злая напряженность.
Саня Афонин спал. Голова его короткими толчками отваливалась назад. Метелев судорожно глотнул слюну. Шум от приборов, к которому адаптировался слух, сразу стал громче, но постепенно снова приглушился.
«Как в самолете… — подумал Метелев. — Уши заложит, а глотнешь — лавиной накатывается гром моторов…»
Так, сидя, он время от времени глотал слюну, создавая волнообразные накаты шума в ушах, и думал, сколько еще лет будет вот так же переливаться, наползать, заволакивать и топить в себе этот бездушный, уже давно раздражающий гул сотен механизмов и машин, вырабатывающих электроэнергию и вместе с тем безжалостно терзающих души смотрителей своих. Метелев тут же подумал, что все же его работа, труд всей вахты, рождают в душе и чувство гордости за свое дело. Как-никак, а они вахтенные работники электростанций — Прометеи, дарящие людям спасительный огонь… Но все же… Одной этой гордостью сыт не будешь…
Глаза его равнодушно смотрели на спящего Афонина. Боковым зрением он видел, что Валера Сечкин опустил голову к оперативному журналу и был неподвижен. Читать там было явно нечего… Метелев глотнул слюну. Шум работающей станции свежо навалился на него и постепенно утих, заложив уши. Веки отяжелели и самопроизвольно смеживались. Он с усилием открыл глаза. По телу разливалась сладкая сонная истома. Он потянулся и, сильно напружившись, громко вздохнул. Сечкин не обратил внимания. Афонин крепко спал.
От небольшого взбадривания в голове у Метелева прояснело. Он намеренно громко отодвинул стул. Встал. Афонин даже не вздрогнул. Сечкин вяло повернул голову в его сторону. Метелев зычным голосом крикнул:
— Ну, я пошел в обход по рабочим местам! Буди Саню!
Лицо Сечкина было подпухшее, красное, с мелкими крапинками жировичков на скулах.
— Я ему сейчас дам! — вскричал Сечкин. — Дрыхало! Бонапарт на Святой Елене! Приспособился!..
Он вскочил, быстрыми мелкими шажками подошел к Афонину и с видимым удовольствием отвесил по его черепу звонкого, увесистого щелбана. Проскочил дальше к сейфу, дрожащей рукой налил из графина газировку, судорожно выпил и вытер рукавом рот. Несколько спокойнее прежнего произнес:
— Иди, Виталий Иванович. Будь спок, этот гусь больше не заснет…
Между тем Саня Афонин вскочил, потирая ушибленное место на плеши. Прядь с затылка, которую он зачесывал на лоб, свалилась и смешно загнулась на воротник.
— Ты что? — спросил он Валеру Сечкина несколько смущенно. В зрачках его сияли огоньки свежего, отогретого сном задора.
— А ничего! — задиристо ответил Валерка. — Нечего отсыпаться за чужой счет. Ты думаешь, тут нанялись за тебя сторожить? Ты эксплуататор по натуре, Саня…
Сечкин пробежал, сел за пульт, нервно потряс пачкой «Дуката», в которой колотилась одна сигарета. Достал, отломил половину, закурил.
— Так уж и эксплуататор… — сказал Саня Афонин примирительно и сел за стол.
Метелев смотрел на него и думал, что теперь он не заснет. Лицо розовое, отоспавшееся, глаза ясные, веки по-здоровому припухшие. Словом, огурчик…
— В обход? — спросил Саня бодро.
— В обход.
— Ну давай, — сказал он, энергично перелистывая оперативный журнал с записями месячной давности.
Метелев открыл пружинящую, металлически визгнувшую железную дверь и прошел на тыльную сторону щита операторов. Мерно гудели лампы и полупроводники самописцев. От них пахло теплом, застарелой пылью, разогретой приборной краской.
За панелями были окна. В них отражались огни ламп дневного света. На улице ни зги. Метелев прислонился лбом и носом к холодному стеклу. За окном мело. На деревянном столбе туда-сюда болталась лампочка с отражателем, и луч света выхватывал из темноты то справа, то слева вихрящиеся снежинки. На подоконнике с той стороны намело, и языки снега в иных местах наползали на стекло.
Метелев не спеша прошел по полукружию защитового пространства, поднял два окурка с пола, вышел с другой стороны, так же пронзительно взвизгнув железной упругой дверью, и направился по коридору деаэраторной этажерки (группа помещений, где установлены деаэраторы, удаляющие газ из воды) в сторону выхода, чтобы пройти вниз, на минусовые отметки условно чистой зоны. Проходя по коридору, пощупал стену. Стена горячая. Остановился. Приложился ухом к стене, крашенной светло-серой эпоксидной краской. Вдохнул ее теплый, немного островатый, какой-то химический запах и четко услышал, как ровно и мощно гудят головки деаэраторов. Спокойно пошел дальше, тяжело шаркая бутсами по довольно уже истертым разноцветным винилхлоридным плиткам. На отметке минус четыре и восемь вошел в длинный кабельный и трубопроводный коридор. Отсюда были входы в электрощитовые, в насосные отделения технической воды, а также в помещение парового ввода, куда подводился пар от резервной котельной для собственных нужд электростанции.
Метелев вошел в насосную. Четыре мощных насоса технической воды звонко гудели. Два стояли в горячем резерве. Корпуса улиток отпотели, и на них поблескивали и кое-где скатывались струйками крупные капли влаги. На мощный гул накладывался едва уловимый шелест перекачиваемой воды. На крайнем работающем насосе пробило сальник, и тонкая струя била в противоположную стену. Метелев подумал, что дежурный сантехник Михайло Крончев не докладывал ему о пробитом сальнике. Стало быть, или не смотрел при обходе во время приемки смены, или пробило совсем недавно. Он взял лежавшую в углу ветошь, обмотал сальник, вода запуталась в тряпке и тоненькой струйкой полилась в корытце…
«Вроде все нормально… — подумал Метелев. — Ключи резервных насосов на АВР (аварийное включение резерва), сальник терпимо…»
Он осмотрел трубопроводы, арматуру, подвески. Все в норме. Потрогал рукой нержавеющий трубопровод системы дистиллата (дистиллированной воды). В нем будто жила душа. Безобиднейший с виду, а три года назад перепугал всех до смерти…
Метелев вышел в коридор и проследил взглядом, как нержавеющая трехсотмиллиметровая труба, пройдя через бетонную стену насосной, по подволоку устремилась в другой конец коридора. Еще три года назад этот трубопровод, рассчитанный всего на десять атмосфер, по проекту был соединен с атомным реактором всего лишь через две запорные задвижки, которые, видимо, плохо держали, и постепенно и незаметно трубопровод дистиллата встал под давление реактора в семьдесят атмосфер и в нескольких местах был раздавлен.
«Чуть не угробили активную зону… — вспомнил Метелев. — Шуму было… И страху… Залили радиоактивной водой многие помещения чистой зоны… Аэрозоли подскочили до десяти норм…»
Он вспоминающе рассмеялся и с уважением похлопал трубу. В коридоре было тепло и душновато. Едко пахло изоляцией кабеля, уложенного вдоль стен на полки. Запах щекотал дыхательные пути, и Метелеву показалось, что пахнет несколько островато, будто на границе с гарью. Он несколько раз потянул носом воздух.
«Нет… Пожалуй, дыма нет…»
Он толкнул очень легкую, на пружине, дверь помещения парового ввода и быстро прошел внутрь. Дверь за ним гулко хлопнула. На полу, прижавшись спиной к весьма теплой изоляции паропровода, сидел, подстелив ватник, сантехник Крончев.
«Лицо не заспанное…» — отметил про себя Метелев.
Крончев улыбнулся и встал, и во всем его движении не чувствовалось виноватости.
— Радикулит лечу, Виталий Иванович… Продуло на рыбалке нонче… — он энергично пожал руку Метелеву.
Лицо у Михайлы красно-распаренное, изрядно поношенное, в дряблых, несколько жирноватых складках. Температура воздуха в помещении около шестидесяти градусов. Пахнет ржавым горячим запахом сконденсированного пара — слегка пропаривало сквозь прокладку на фланце трубопровода. В неподвижности горячий воздух переносится сравнительно легко, но при малейшем движении лицо обдает жаром будто на полке парильной.
Металлически постукивал конденсатоотводчик.
— Как дела? — спросил Метелев обычным деловым тоном, не подав и виду, что недоволен нерегламентированным времяпрепровождением дежурного сантехника.
— Нормально… — сказал Крончев несколько неуверенным, компромиссным тоном и отвел глаза.
— Сальник течет, — Метелев кивнул головой в сторону насосной. — Знаешь?.. — тон его вопроса был несколько суше и официальней.
Крончев замельтешил:
— Виталий Иванович! Надо же! Час назад подтягивал… Опять пробило…
— Почему не доложил, принимая смену?
— Дак эта же течь… Она уже черт-те сколько…
Метелев упрямо набычил голову:
— Позвони на пульт, предупреди и переходи на резервный насос…
— Вуде сделано! — Крончев ринулся к двери.
— Постой! — Теперь Метелев сознавал, что испытывает недовольство и даже раздражение оттого, что застал подчиненного не на рабочем месте, не при обходе оборудования, а притулившимся к теплой трубе. Крончев давнишний его работник. Предельно надежный. Восемь лет вместе. Лучший сантехник. Знает все свое хозяйство, можно сказать, наизусть. Метелев хотел разразиться нравоучениями, но сдерживался. Это и злило… Все тут ясно. Тоска. Надоело. Михайло как-то жаловался, что пора уходить…