— А ну-ка, давай поглядим, где энтот твой рассказец. Хочу сама своими глазами прочесть.
Они стали смотреть содержание, но ни в одном томе этой истории про двух товарищей так и не нашли. Потом Беспалов взял томик, повертел в руках — загрубелых, привыкших к железу и совсем не привыкших к книге — и ощутил теплую волну смущения перед самим собой и уважения к этому писателю, маленький рассказец которого, читанный еще в детстве, удивил его на всю жизнь.
«Сколь накатал… Надо же!» — подумал он и открыл книгу.
— «Детство», — прочитал вслух. — Ладно, слышь, Маша, ты не относи. Почитаем все же, а?..
ЭКСПЕРТИЗА
Зуммер был настойчивый и длинный. Я уж с радостью подумал: «Женушка вспомнила, по межгороду пробивается…»
Но нет — звонила Лидия Яковлевна, секретарь главного инженера. По имени-отчеству не назвала, но голосок звучал бархатисто.
— Приказано срочно явиться, — прожурчала она. — Товарищ Сапаров желает вас видеть в стенах института. Уж не откажите.
— Ах, ах, ах! — сказал я, прикрыв микрофон ладонью. — Как мы приветливы и как милы!
Шутки шутками, но я понял, что нужда во мне позарез. Ну вот и дождался. Что ж, у меня давно созрело решение идти на прием, и не иначе как для серьезного разговора.
Я не сознавался себе, но в душе саднила обида, и я, незаметно для себя, преломлял все свои нынешние оценки через призму этой самой обиды.
В самом деле — какого лешего я здесь торчу? Взяли в столицу — так дайте дело и полномочия или отпустите восвояси. Нашли студента! Как-никак двадцать лет работы на атомных установках — не просто проведенное время.
И действительно, я был готов топать по шпалам в свою родную провинцию, а тут зуммер…
Вчера вечером я был особенно расстроен. В который раз мысленно готовил себя к серьезному разговору, пытался разобраться в ситуации и вместе с тем понять: нужен ли я здесь? Как истинный технарь, я заложил в свой черепок входные данные и весь вечер мозговал. В итоге получилось, что вроде нужен, именно, как пишут в документах, «по существу поставленных перед институтом задач».
И вместе с тем чем дольше я работал здесь, тем все более непостижимой казалась ситуация.
Контора давно отладила на все сто работу по созданию проектов гидросооружений, а ей — бух-трах! — поручают проектирование атомных электростанций огромной мощности и уникальной сложности.
Я ходил по этажам огромного железобетонно-стеклянного концерна (так условно назвал я для себя этот домик) с нехорошим чувством. Мне казалось, что корабль тонет, хотелось бы во всю глотку гаркнуть: тонем! Но бесполезно — не поверят. Будут смеяться, и только.
Я старался успокоиться, убедить себя, что пожар, быть может, пылает только в моем сердце, в моей дурацкой башке. Но внутреннее, глубинное беспокойство обострило во мне все чувства, меня стал раздражать и воздух, и стены этого дома, и паркетные полы в широкую елочку, натертые желтой мастикой. А в отделах было уютно. Смазливые девахи деловито восседали за кульманами. Поводит такая милашка карандашом по ватману, посидит, поболтает с подружками, хлебнет кофейку, пожует. Кругом на стенах наклеены вырезки из заграничных журналов — обладатели и обладательницы роскошных белозубых улыбок, статных плеч, шикарных автомобилей, загородных домов. Скучные, на мой провинциальный вкус, однообразные были тут картинки.
Я диву давался, приглядываясь к этой спокойной обстановочке, постепенно поддавался всеобщему гипнозу размагниченности, успокаивался.
«Может, все хорошо? Слышь, дурачина-простофиля, может, ты закомплексовал?»
И мне начинало казаться, что я здесь лишний.
Однако шло время, я «обрастал» информацией, увязывал концы, и волосы вставали дыбом. Недели две назад иду как-то по коридору и вдруг вижу родного «чужого» человека. Вытаращенные глаза, обалдевший, растерянный вид. Я-а-асно! Приехал с далекой стройки, потолкался по отделам, запутался, очумел. Знакомое дело. Давно ли и я таким был? В душе зародилась и толкнула к «чужаку» внезапная мысль: а что, если объединить усилия? Я вежливо так подкатил к нему, поздоровался. А он, дурень, вместо того чтобы радость проявить, своего не узнал, сиганул в лифт — и был таков.
Видно, разбираться самому, да пора и бабки на стол. Конторе дали тяжкую работу, связанную с реорганизацией, перераспределением трудовых и материальных ресурсов. Новое дело явно недостаточно подкрепили деньгами, лимитами на прописку, жильем. Опытных кадров со стороны не возьмешь, своими пока не разродились. Дальше. Институт худо-бедно сляпал сектор проектирования атомных электростанций, укомплектовал его гидромеханиками, гидротехниками и прочими специалистами, которые в атомной энергетике разбираются слабо. Во главе сектора поставлен сорокапятилетний энергичный и ловкий инженер по строительству бетонных плотин, некто Козис.
Девиз. Козиса был таков: не боги горшки обжигают. В пылу азарта он даже организовал изучение курса ядерной физики — по школьному учебнику.
Я сразу понял, что всунулся в этот дом в героическое для него время. Меня никто особенно не замечал, и я с большим любопытством (и возрастающей день ото дня тревогой) ко всему присматривался. У Козиса не было специальных знаний, но он обладал властью. Я — наоборот, и все же чувствовал себя довольно прочно, так сказать, на своей палубе. Впрочем, то была прочность стороннего наблюдателя, и неизвестно вовсе, какой буду я, когда притянут к делу. Но тем не менее знания и опыт у меня в кармане, ну а знание — сила.
Новоиспеченные атомщики ходили по коридорам спокойно и деловито, на технических совещаниях высказывались любопытные идеи, обсуждались различные варианты, да только ото всех их дел здорово попахивало именно гидротехническим опытом.
Время подпирало. Первоначальный запал пошел на спад. Внешний мир в лице заказчика и комплектующих организаций стал чаще спрашивать о результатах. Их все не было. На институт посыпались жалобы, кое-кто уже поговаривал про неотложные меры, вплоть до передачи проектирования АЭС организации, стоящей на более высоком уровне компетентности. Атомный сектор Козиса работал плотно и напряженно, но пока выпускал, как и следовало ожидать, техническую документацию с грубыми ошибками, срывал сроки выдачи проекта на стройку и в комплектующие организации. Сложные ситуации решались, как правило, компромиссом. Вызванный в очередной раз к министру, Козис занимал постоянную позицию: бейте, лупите, я не атомщик, делаю как могу. И сразу переходил в наступление, требуя помощи, лимитов на прописку, опытных специалистов.
После подобных встрясок он появлялся в институте утомленный, какой-то помятый, с побелевшим птичьим носиком, цвет которого являлся как бы индикатором глубины взбучки. Я нередко видел его в такие минуты, он молча ходил по кабинету с глубоко опущенными в карманы брюк руками, сгорбившийся, но во всем облике и глазах его, коричневых и не пускающих вглубь, читались упорство и непостижимая для меня воля.
Потом Козис собирал своих специалистов, и вновь начинались работы. За основу нового проекта взяли проект-прототип действующей Приморской АЭС, спроектированный и построенный другим министерством. Передирали, как говорится, безбожно, но без достаточного анализа.
Помнится, в один из своих приездов в столицу (тогда я еще работал на атомной электростанции) я задал вопрос в лоб главному инженеру проекта Гусликову:
— Вы соображаете, куда пашете?
Кудрявенький, седой, розовенький, он оторвал голову от вороха бумаг:
— Конечно же нет, милый Юрий Иванович. «Беда, коль пироги начнет печи сапожник». Это про нас. А вины за нами нет — приказ выполняем.
— Так взяли бы на ключевые посты знающих ребят.
— У нас считается, что выгоднее иметь некомпетентное руководство. Так, понимаете ли, считается.
— Как это? — удивился я тогда.
— Вот так, — утомленно ответил он и снова уткнулся в бумаги.
«Так считается…» — вспомнил я магическую формулу, а в результате заимствованное Козисом технологическое оборудование оказалось устаревшим и непригодным к изготовлению.
А то, что изготовили, не «вписывалось» в компоновку технологических помещений. Больше всех шумели монтажники и дирекции строящихся электростанций. Децибелы шума нарастали лавинообразно. Объектом критики стал уже не только сектор Козиса, но и весь институт. В фокусе оказался главный инженер Сапаров. Козис держался крепко, он успел обрести и стойко закрепить привычку к неограниченной самостоятельности. Ох уж эта мне власть! Я, например, испытываю определенную неприязнь к этой исконной человеческой страсти. И мне последнее время кажется, что ей вообще угрожает полная атрофия из-за глобального роста информированности. Но все это если и произойдет, то в будущем. А сейчас… Сейчас все в упор смотрели на Сапарова, ждали, что он станет предпринимать.
Непросто было разобраться и Сапарову, понять, что же стряслось в секторе Козиса. Козис, если его «выволакивали» в кабинет к главному, виртуозно выкручивался, играя фактически в одни ворота.
Выходя из кабинета, он говорил друзьям:
— Уровень некомпетентности — вот наше спасение!
Сапарову и вправду поначалу казалось, что ничего сложного в проектировании атомных электростанций нет. В конце концов он прекрасно понимал, что любое, даже самое трудное дело можно освоить, если относиться к нему честно и скрупулезно. «Бывали задачи и посложнее», — повторял он про себя.
Известно ведь, часто говорил он, что решение крупных прикладных проблем науки и техники требует не столько узкокомпетентных специалистов, сколь широко и разносторонне образованных.
Ну а я, провинциал, медведь из лесу, считал, что тут не все так просто, всей шкурой своей чувствовал, что в этом домике слегка ошиблись в стратегии. И крепкий завязался узелок! В нем сплелись: некомпетентность, честолюбие, настойчивость, интрига и ставка на жизненный успех.
Деньки, как железнодорожные составы, постукивали на стыках и уплывали прочь. Главный инженер наконец понял, что Козис действительно не более чем ловкий игрок, что он крепко влез в подробности ситуации и переиграть его без квалифицированной помощи не удастся.