— Слушай сюда, Боря. Ты будешь завтра на научно-техническом совете?
— Меня не приглашали.
— Ничего. Директор станции везде желанный гость. Проект смотрел?
— Смотрел.
— Ну и как?
— Я не атомщик, Юра, но барбатер под реактором нахожу неудачным.
— Умница, Боренька! — Как здорово бывает иной раз услышать доброе слово поддержки, особенно от человека, который выше ведомственных дрязг и грошовой суеты! — Боря — это бомба под реактором! Ты будешь завтра на научно-техническом совете и скажешь им всё. Ладно?
— Буду я на совете, буду, не стучи, бога ради, хвостом, пыль поднял.
Глаза Пузанова смеялись, хотя он старался сохранить серьезное лицо.
Нот так Пузанов! Есть же светлые головы на свете!
Собрались в малом зале коллегии. Я пристроился с краешку, поближе к выходу, поскольку официально не приглашали, — институт представляли Козис и Марков. Я мог и не приходить, но уж больно интересно было посмотреть, чем все это кончится. Неужели ловким ребятам удастся протащить «динозавра» без доработки и совершенствований?
Собрались уже все, кому положено быть: и представители бюро комплексного проектирования, вон и Александр Дмитриевич, он увидел меня и махнул рукой, приглашая садиться рядом, есть и представители теплотехнического института, и генерального конструктора реактора. Естественно, Союзэнерго, мой лучший друг Перфильев, представители главного управления Минтехмаша, монтажников и прочая, и прочая… Не было видно директора Чегерольской АЭС, главного, так сказать, заинтересованного лица. Это меня огорчило. Как-никак голос заказчика изрядно весом, потому как за ним стоят деньги, он платит. На Пузанова я очень надеялся, поможет он урезонить Козиса.
Председательствовал Молоков. И пока Марков и Козис, который имел очень важный вид, прикалывали кнопками листы проекта к рейкам на стене, а в зале стоял легкий шум, я вдруг как-то пал духом и призадумался. В самом деле. Развязка близка. А когда приближаешься к итогу, облетают блестки замысла и нос к носу остаешься со строгой реальностью, тут не всегда бывает повод для веселья. Допустим, проект провалят. Сапаров, не говоря уже о Козисе и его окружении, отвернется от меня начисто. Проект протащат. Возможен и такой вариант. Что же, и тут мне не светит. Во-первых, потому, что и я проиграю, и дело пострадает, и тогда прости-прощай душевный покой. А знаю я себя, снова начну пороги обивать, доказывать правоту. Во-вторых, Сапаров постарается отвернуться от меня, потому что не станет он просить за человека, который стал невольным свидетелем его бессилия.
— Итак, похоже, что в любом случае Москва сделает мне ручкой. «Ну и шут с вами», — подумал я.
В это время кто-то тронул меня за плечо. Появился Пузанов. Ну, слава богу! Шансов прибавилось, настроение поднялось. В конце концов завалить плохой проект — уже добрая награда за труды, и шкурные интересы сюда не след привязывать. К тому же меня очень занимало такое соображение: может ли обыкновенный маленький человек, если здорово захочет и поставит долгом совести и чести, повлиять на ход больших событий?
Я сидел полный трепетного ожидания. Как-никак к режиссуре этого спектакля я приложил руку.
Молоков постучал карандашом по столу. Он был бледен, волнуется старина. Даже с моего места было видно, что у него дергается правая щека. Это его нервировало, он морщился и то и дело потирал щеку рукой.
Слово предоставили главному инженеру проекта Маркову. Как истый специалист по плотинам, он углубился в дебри достоинств строительной части проекта: повышенный коэффициент индустриальности, значительно меньший по сравнению с приморским прототипом расход бетона за счет сжатой компоновки, развития блока по вертикали, снижения объемов нулевого цикла. И поскакал, размахивая кнутиком.
Я судорожно вцепился в спинку впереди стоящего стула. Черт побери! Его послушать, так хоть сейчас передавай проект в Госстрой на утверждение. Конечно, для иного уха — чистейший бальзам.
В это время из группы Александра Дмитриевича раздался нетерпеливый голос:
— Вы лучше расскажите, какой ценой получены эти сказочные цифры?
— Все будет сказано, — ответил Марков, недовольный, что сбили с мысли.
Но ему не дали передыху:
— Ничего не будет сказано, милейший Виктор Александрович! Ваши цифры или высосаны из пальца, или получены за счет грубейшего нарушения санитарных и строительных норм, соблюдение которых в атомном строительстве необходимо.
— Я протестую! — хрипло выкрикнул Козис, несильно стукнув ладонью по столу. Как-никак не у себя в кабинете. — Это шантаж заинтересованной организации! Я протестую!
— Тише, товарищи! — Молоков постучал карандашом по столу. — Соблюдайте порядок.
Я с интересом вглядывался в неожиданного своего единомышленника, вспомнил, что недавно слушал этого парня по телевизору: ясная голова, отменная речь, широта охвата, вечная смешинка в глазах. Таким парням явно невдомек, как это сапоги может тачать пирожник? Счастье, что такие люди есть на свете. Тут он снова вскочил:
— Вы бы, дорогой Виктор Александрович, начали с того, что ваш проект, во-первых, чистейшая компиляция нашей работы, если не сказать — грубый передир. Во-вторых, уже списанное вы, извините, попросту испортили. Прошу прощения.
Марков сник, сбавил на пол тона и продолжал сообщение не так уверенно, часто перескакивая с раздела на раздел. Ну и поделом! Ибо высшая безнравственность — браться не за свое дело.
Марков читал и читал, часто и усердно отирая пот с лица и лысины.
«Еще удар хватит, — подумал я. — И ради чего мучается человек?»
Козис сидел сильно бледный и нервно барабанил пальцами по столу. Он ждал своего часа: он ответит, уж будьте спокойны!
Когда Марков дошел до мер безопасности и коснулся барбатера, то повернулся вдруг к аудитории и поискал глазами кого-то. Мне показалось, что наши глаза встретились, и я подумал, что старина, возможно, объективно оценит мои усилия. Вовсе нет, он думал, что меня здесь нет. Впрочем, и увидев меня, не счел нужным хотя бы упомянуть об экспертизе. Будто ее не было, будто и нервы мы друг другу не мотали.
Когда Марков, несколько скомкав выводы, сел, слова попросил Козис. Он слегка поднадулся и сиплым, но довольно уверенным голосом заявил, что желает ответить на безответственные выкрики.
Молоков постучал карандашом по столу.
— Прошу прощения, заключительное слово в конце. Если у вас нет дополнений по существу сообщения товарища Маркова, тогда прошу наших гостей выступить и доложить свои замечания. — Он заглянул в листок, лежавший на столе: — Союзэнерго, пожалуйста.
Встал мой лучший друг Перфильев. В руках его я узнал свое экспертное заключение. Конечно! Разве найдется еще такой дурак, как я, чтобы уродоваться, ночь не спать, лететь сломя голову из города в город?!
Голос Перфильева был уверенным. Несомненно, он внимательно прочитал и запомнил некоторые основные положения экспертизы. Молодец! Довольно точно перечислив замечания по компоновкам и технологии, он подробно остановился на мерах безопасности при предельной ядерной аварии, затем открыл страницу с моими выводами и зачитал.
«Молодец, Перфильев! — подумал я. — Умница, сработал для государства!»
Молоков слушал с интересом. Тема ему была знакома.
— По мнению Союзэнерго, — заключил Перфильев, — барбатер локализации предельной аварии недостаточно продуман, отсутствует техпроект барбатера, не продуман отсос гремучей смеси после конденсации аварийного пара. Всем нам ясно, чем это грозит.
Я посмотрел на Козиса. Лицо его было бледнее прежнего. Такой дыни он не ожидал: слово в слово генеральный заказчик повторяет мои выводы. Возможно, Козиса даже осенила догадка. Ничего, переживет.
— Кроме того, мы считаем, — слегка улыбнулся Перфильев, — что по меньшей мере неэтично располагать парную баню под ядерным реактором. Если же предусмотреть постоянный отсос воздуха из объема барбатера, создав некоторое разрежение, можно было бы уменьшить размеры барбатера и расположить его вокруг аппарата. Такие примеры из мировой практики известны. Или же вынести барбатер наружу, что тоже предлагалось.
Браво! Мой лучший друг превзошел все мои ожидания! Я даже испытывал некоторое смущение оттого, что недооценил в Перфильеве возможность самостоятельного мышления. Это мне будет уроком. Век живи, век учись верить в людей, в их честность и принципиальность. Я мысленно извинился перед Перфильевым и мысленно же крепко пожал ему руку.
Здорово осознавать, что твои стремления воплощаются в реальность.
Опять взял слово мой давешний нежданный единомышленник. Он ринулся в атаку легко и свободно:
— Конечно, право авторы имеют, полное право на творческое переосмысление уже известных работ, но речь идет о другом, а именно — об уродовании жизнеспособного прототипа. Да, получена стоимость в пятьсот три миллиона, так ведь за счет грубейшего нарушения норм проектирования! Дорого обойдется эксплуатационникам, а стало быть государству, ваша «экономия». Наконец, вы расположили взрывоопасное устройство аварийной конденсации пара под ядерным реактором, забыв, что конденсация пара будет сопровождаться сильнейшими гидроударами. Как при этом работать? Плохо, товарищи, не продумано.
Затем выступил Александр Дмитриевич, потом директор Чегерольской АЭС Пузанов. Он был по-спартански лаконичен:
— Заказчик ни в коем случае не может согласиться с предлагаемым решением. Непринципиальная, на наш взгляд, перекомпоновка блоков тянет за собою чудовищную работу по переработке всей проектной документации и заданий заводам на оборудование. Подобного можно было бы избежать, лишь только улучшив и несколько доработав вариант первой очереди электростанции.
…В дальнейших выступлениях критика проекта в основном держалась как раз такого фарватера.
В заключительном слове Козис признал, что проект, возможно, и требует доработки и что коллектив поразмыслит над всеми высказанными замечаниями.