«Аварийно, в пять раз возрос расход продувки реактора. Вода промежуточного контура перегрелась до ста десяти градусов, и начались мощные гидроудары. Чугунная крышка насоса лопнула, и кипяток веером перекрыл выход из бокса, наполнив помещение горячим паром и окатив ребят с головы до ног. Парни растерялись, через вал кипятка бросились к двери, и их обварило еще раз».
У Метелева закружилась голова. Он стоял рядом с жужжащим насосом, опустив голову, и снова обостренно переживал те смерти, будто погибал тогда сам. Почувствовал, как сжались сосуды, стало знобить, ком тошноты подступил к горлу. Бледность разлилась по его лицу. Ужас безвыходности… Он сейчас переживал его заново, вспоминая лица погибших. Затем встряхнулся, зябко передернул плечами и прошел в противоположный по диагонали угол. Там была еще одна дверь. Легкая, фанерная. Тронул рукой. Дверь была заперта. Он с силой толкнул плечом. Фанера прогнулась и треснула…
«Можно было уйти через эту дверь… — подумал он и стал успокаиваться. — Ребята не знали о ней…»
Стресс обострил обоняние. Метелев вдруг почуял неприятный, раздражающе острый запах мокрой плесневелой половой тряпки. Внимательно осмотрелся. Увидел около стояка ливневой канализации швабру с накинутым на поперечину куском подсыхающей, но еще влажной мешковины. Подошел, тронул мешковину ногой. Запах усилился. Быстро вышел из бокса. Подошел к мановакууметру, проверил разряжение по системам вытяжной спецвентиляции. Норма. Прошел в помещение аварийных плунжерных насосов. Над головой — трубопровод перемычки расхолаживания реактора. На нем висит знак радиоактивности…
«Странно! Перемычка сравнительно новая, — подумал он и приставил ПМР вплотную к трубе. — Триста миллирентген… Конечно, реактор расхолаживаем, не кастрюлю с супом. Об этом забыли. Кто-то засек. Молодцом…»
Он чертыхнулся и быстро двинулся вдоль бокса. В это время с пушечным грохотом врубились четыре аварийных насоса охлаждения СУЗ (системы аварийной защиты). От неожиданности Метелев вздрогнул. Прихватило дыхание. Нервы. Бросился к ближайшему телефону.
— Афонин, — деловито прозвучало в трубке.
— Почему включились насосы? — деланно спокойно спросил Метелев.
— П-подсел… — Афонин почему-то помедлил, — расход… Да, подсел расход воды на охлаждение СУЗ… Видимо, была подсадка напряжения собственных нужд. Отключаю насосы.
Грохот смолк.
— Расход в норме, — сказал Афонин.
— Ладно… — задумчиво ответил Метелев. — Нашел Крончева? Что с градирней?
— Крончева не нашел…. Давление циркводы… — Афонин помолчал, — Ты знаешь, Виталий Иванович, стрелка прыгает… Качок в пол-атмосферы…
Метелеву стало не по себе. Он с минуту молчал. Все ясно: он проморгал уровень в градирне! «Осел»! С его-то опытом! Крончев там, и у него нелады…
Во всем существе все еще молчавшего Метелева появилась мельтешащая убыстренность. Сами собой моделировались в сознании возможные последствия.
«Обезвоживание теплообменного оборудования электростанции, его разрушение, невозможность расхолодить реактор… Расплавление активной зоны как предельная авария…»
— Та-ак… — сказал он, весь холодея.
«Спокойно, спокойно!..» — требовал внутренний голос.
— Саня… — вдруг сказал он спокойно и мягко, сам себе удивляясь. — Прикажи Игошину срочно открыть воздушники на циркуляционной и технической воде в машинном зале. Со всех «дыр» сдувайте воздух. Я побежал на градирню.
Метелев глянул на часы — четыре утра.
— Стой! — крикнул он Афонину. — Соедини меня с диспетчером энергосистемы.
В трубке щелкнуло, и послышался утомленный голос диспетчера:
— Дудолин у телефона!
— Здравствуйте! Начальник смены АЭС «Волга» Метелев. В ближайшие полчаса, возможно, остановлю электростанцию…
— Весьма нежелательно! — послышалось на том конце провода. Голос диспетчера окреп. — Ваша АЭС работает в базовом режиме. Завалится частота, и может рассыпаться кольцо системы. Останов электростанции крайне нежелателен. А что случилось?
— Угроза потери охлаждения конденсаторов турбин и всего теплообменного оборудования.
— Та-ак… — послышалось в трубке. И уже решительно: — Останов АЭС не разрешаю! Держитесь до крайности… — диспетчер отключился.
— Слышал? — спросил Метелев Афонина.
— Слышал…
— Действовать по инструкции, — уточнил Метелев. — Предельное внимание… Сдувайте воздух… При усилении гидроударов ступенями снижайте мощность реактора вплоть до отключения турбины.
— А как же диспетчер? — неуверенно спросил Афонин.
— Мой приказ понял?!
— Понял.
— Действуйте! Я скоро вернусь…
Метелев подбежал к грузовому лифту, нажал вызывную кнопку.
«Ч-черт! Лифт обесточен!.. Кажется, вывели в ремонт…»
Перескакивая через три ступени, он бросился вверх с отметки минус четыре и восемь на плюс двадцать. Необыкновенная легкость и собранность. Перед глазами мелькают обшитые почерневшим пластикатом ступени лестничных маршей. Где-то около нулевой отметки споткнулся и больно ударился левой коленкой о ребро ступеньки. Дыхание стало надсадным. На завершении вдоха болела грудь. Вихрем пронесся по коридору. Не переодеваясь, влетел в санпропускник. Трясущейся рукой открыл замок в кладовую теплой одежды. Схватил ватник и ушанку, пахнущие лежалым запахом склада. Запоздало снял ботинки. С каким-то странным изяществом, брезгливо зажав большим и указательным пальцами «грязные» бутсы, пробежал по санпропускнику к выходу, телепая по полу несколько съехавшими с ног концами разноцветных носков. Спокойно надел бутсы и вдруг вихрем скатился вниз, к выходу…
Влажный сильный ветер с колючим снегом ударил в лицо. У входной двери намело сугроб. Сразу от двери, за углом здания, мела и вихрила метель. До градирни метров пятьдесят. Темно, хоть глаз выколи. На стометровой высоте градирни установлен мощный прожектор, который в спокойное время при прозрачном воздухе хорошо освещал околостанционную территорию. Метелев глянул вверх. Там еле виднелось сквозь толщину вихрящегося снега белое световое пятно. Казалось, метель замотала мощные его лучи и растрепала по ветру.
Проваливаясь в сугробы и высоко вскидывая ноги, словно кошка, идущая по мокрому, он побежал к градирне. Снег набился в ботинки. Обтаял и примочил щиколотки. Ветер обжал лавсановые брюки. Ногам стало холодно. Метелев бежал, то застревая в сугробах, то неожиданно оказываясь на лысой, обдуваемой ветром заледенелой полосе и по инерции в темноте так же высоко и смешно, будто в сугробе, поднимая ноги и гулко ступая бутсами по ледяному насту.
Воздух был вкусный и даже какой-то сладкий после напоенного неестественными запахами воздуха боксов. Он бежал и думал, как хорошо, что существует еще этот большой, наполненный свежестью мир, вконец еще не загрязненный деятельностью людей.
Подбегая к градирне, он увидел красноватый свет лампы-переноски, и до него донеслись сквозь вой метели глухие удары.
«Крончев старается…» — почему-то весело, но с оттенком тревоги подумал Метелев.
Подбежал, схватил переноску, перекинутую через крюк тали. Поднес к лицу Крончева.
— Что случилось?! — почти простонал Метелев на конце выдоха. Глянул — в руках Крончева мощный колун, крашенный красной краской.
«С пожарного щита…» — мелькнуло у Метелева.
Лицо у Михайлы красное, распаренное. Метелев приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Крончева, держа переноску так, что их лица были освещены ее светом снизу. Глаза Крончева не просматривались вглубь, взгляд их был какой-то тупой, отталкивающийся.
— Чаша переполнилась, — сказал он с тревожной хрипотцой. — Сетку перекосило… Расклинилась… Мать ее… Вона… — он кивнул на колун. — Выровняю…
— Почему не звонил?! — крикнул Метелев, и у него мелькнуло при этом, что лицо у сантехника теперь не такое дряблое, как там, на паровом вводе.
Не дожидаясь ответа, бросился к чаше градирни, волоча за софой переноску. Чаша была переполнена. Вода кое-где переливалась через край. Он метнулся назад, ощущая слабость в коленках. Ему показалось даже, что он взвыл по-собачьи от тоски и обиды. Посветил до и после защитной сетки. Вода легким водопадом переливалась через верх.
«Сетка забита… Сетка забита…» — повторял он отупело шепотом. Будто издалека услышал хрипловатый голос Крончева:
— Краска с шифера пооблетела… Погода вона сбесилась… С вечера мороз, а теперя помягчело…
Метелева лихорадило. Уровень в канале после сороудерживающей сетки был глубоко внизу. Перепад уровней около двух метров. Вода из чаши градирни почти не поступает. Еще каких-нибудь двадцать — тридцать минут — и сорвут циркуляционные насосы.
Если Саня Афонин и Валерка Сечкин прозевают момент отключения станции, начнется массовое разрушение теплообменного оборудования. Катастрофа… На какое-то мгновение Метелев почувствовал, что ситуация обезволила, парализовала его и он вот-вот упадет в истерике. Он держал перед собою лампу-переноску и где-то боковым зрением видел, как туго натянута цепь тали.
— Застряла? — вдруг спокойно спросил он, будто не было всего сказанного Крончевым, и издалека услышал свой деревянный, лишенный тональностей голос.
— Примерзла, Виталий Иванович… Не идет, падла… Вот-вот цепь лопнет…
Метелев выхватил у Крончева колун и отдал переноску:
— Свети!
Обстучал верх рамы решетки, пытаясь почувствовать, есть ли где слабина. Слабины не было. Рама, похоже, сидела мертво. Метелев вдруг успокоился. Он понял, что будет делать при крайности. Он бросил колун и схватился за цепь тали:
— А ну-ка, Миша, взяли!
Крончев подскочил, и Метелев почувствовал, как его сильная корявая ладонь легла поверх его правой руки и тут же сильно потянула вниз, больно придавив ему пальцы. Метелев, сморщившись, включился с запозданием:
— И-эх! И-эх!
Решетка чуть подалась. Цепь сухо и напряженно скрипела. В голове у Метелева будто стучал маятник. Он явственно слышал его и почти физически ощущал время. Мелькнуло: «Как часовой механизм в мине замедленного действия…»