Почему действительно у нас машины уже японские, а дороги по-прежнему русские?
Диссонанс между красотой природы и неухоженностью городской среды в наших традициях. На улицах Владивостока сегодня уже не встретишь общественный транспорт с заваренными жестью окнами и бесплатным проездом, так поразивший меня восемь лет назад «эндемик» и реликт «военного коммунизма». В еще оставшихся трамваях и троллейбусах почти некому ездить — чуть не половина взрослого населения Владивостока пересела в очень приличные автомобили с правым рулем. Автомобиль отечественного производства в Приморье теперь не меньшая редкость, чем в советское время иномарка. Почему бы и нет, если слегка подержанную машину можно приобрести в Японии буквально за несколько сот американских долларов? Не можешь сам приобрести, придется приобретать на городском автомобильном рынке уже подороже — по цене от полутора до шестидесяти тысяч у. е. Десятки тысяч машин дожидаются под открытым небом своего покупателя уже на нашем берегу. В часы пик заторы на узких и крутых улочках Владивостока почти не уступают московским, но рассасываются, в отличие от московских, как-то мягко, без ругани и нервов.
Вообще, в характере местных жителей, как мне показалось, отсутствует специфическая российская, сухая, континентальная злость. Открытый все же город — одних только консульств в нем два десятка, еще больше представительств иностранных компаний. Здешние люди предприимчивы и не чувствуют себя, вопреки обстоятельствам, загнанными в угол, в тупик. В советское время в море ходили и сорили деньгами в кабаках — теперь все иначе, но люди и сегодня не сидят на месте, рук не опускают. В 26 институтах Дальневосточного госуниверситета, несмотря на платное образование по многим специальностям, обучается 22 тысячи студентов. Огромное множество юных красавиц встречается в аудиториях и на городских улицах, невзирая на экспорт невест. Местами красив и город, особенно в своей старой части. Улицы Светланская и Алеутская с многоэтажной застройкой конца XIX — начала XX века сделали бы честь любому западноевропейскому городу (подобным образом русскими был застроен и Харбин, этот «маленький Париж» посреди Китая, где никого из русских давно уж не осталось). Странноватые названия многих владивостокских улиц и бухт объясняются просто: их называли именами прибывавших сюда русских кораблей, чьи экипажи принимали участие в строительстве пристаней, складов и казарм. Удивительно, но даже типовые постройки советской поры иногда выглядят на живописном рельефе вполне привлекательно. Часть из них возводилась по индивидуальным проектам приморских и столичных архитекторов. Пару раз, в 30-х и 60–70-х годах прошлого века, предпринимались даже попытки превратить Владивосток в «советский Сан-Франциско» (рельеф там довольно похож, а береговая линия намного скучнее), но «как в Америке» не получилось, да и не могло получиться. Только сегодня, благодаря беспрецедентной автомобилизации края, Приморье стало приобретать отчасти «американский» вид. Дело за малым: все остальное подтянуть до уровня автомобилей. С несколькими автострадами и развязками под Владивостоком это уже получается. Нельзя только больше позволять китайцам возводить остекленные здания-«карамельки» в своем вкусе, как на Океанском проспекте, где расположена мэрия.
В первый же вечер я оказался на полуострове Эгершельд в гостях у организатора Тихоокеанских встреч, литератора и издателя Александра. Застройка, тянущаяся от торгового порта до маяка, мягко говоря, не впечатляла — бараки, лачуги, «хрущобы». Квартиру в трехэтажном доме на берегу Александр купил ради вида, переступив ее порог, гости только ахнули. Это была просторная студия интеллектуала, как где-то в Америке или Западной Европе. Блеск отделки интерьера уравновешивался покойным видом книжных стеллажей от пола до потолка, один из которых оказался, как в переводных детективах, потайной поворотной дверью, ведущей в кабинет. Но главным украшением этого жилья являлось панорамное окно во всю стену — с видом на огни города и порта, темнеющую громаду острова Русский и поблескивающие воды трех заливов и пролива Босфор Восточный. А мрямо под окном, за каким-то сарайчиком, песчаный берег и прибой. В ненастную погоду и зимой такое окно должно влетать в копеечку.
А всего через день я оказался на вершине сопки поблизости. Вид открывался еще шикарнее на все стороны света, но при свете дня себе под ноги и на береговую линию было лучше не глядеть. Мусор, обшарпанные постройки, совершенное отсутствие потребности в благоустройстве, как в стране «третьего мира». Еще и свистопляска улица какой-то злобной мошки, мешающей глазеть и снимать. А на экране и на фотографиях все будет выглядеть привлекательно, как и подобает.
Как человек приезжий, естественно, я вправе поделиться только собственными, достаточно фрагментарными впечатлениями. Пешеходу во Владивостоке приходится временами попотеть, зато катание на машине по крутым горкам, когда только успевай переключать зрение с ближних видов на дальние и обратно, занятие восхитительное. С первого взгляда я влюбился в улицу Светланскую, с ее женским именем и вереницей живописных дореволюционных фасадов. Гостиница «Версаль», где размещался партизанский штаб Лазо, жили спасенные челюскинцы и останавливался по пути в Шанхай прототип Штирлица. На перекрестке с Алеутской богатейший краеведческий музей имени Арсеньева — через дорогу от всем известной по теленовостям высотки краевой администрации. Здесь Светланская выходит на набережную, где изначально заведено было так: солнечная, глядящая на бухту Золотой Рог сторона улицы была отведена для гражданского строительства, а теневая для казенных зданий и учреждений. Поэтому напротив монумента Борцам за власть Советов на четной стороне — на нечетной расположены бывший отель с театром «Золотой Рог» и магазин, уже сто лет зовущийся за отделку своего фасада «Зеленые кирпичики». По правую руку — мрачноватое здание Дома офицеров флота, скверы с советскими памятниками и недавно восстановленная и похожая на бисквитный торт Триумфальная арка, сооруженная в 1891 году к приезду во Владивосток цесаревича, будущего Николая Второго (в Японии наследник получил от уличного полицейского удар саблей плашмя по голове, испытал сатори и немедленно по прибытии во Владивосток заложил последнюю версту Транссибирской железнодорожной магистрали — опрокинул серебряную тачку на насыпь и забил серебряный костыль в полотно), а по левую — легкомысленный фасад в стиле «а-ля рюсс» и вычурное здание гамбургского торгового дома «Кунст и Альберс» (в советское время служившее ГУМом), а также книжный магазин торговой сети «Книжный червь» (располагающей, на столичный манер, литературным кафе) и единственный уцелевший гастроном (где цены на все существенно выше московских). Поэтому берешь водку на нечетной стороне улицы и переходишь на четную, чтобы было с чем пообедать в безалкогольном православном кафе.
Кстати, когда стали возвращать храмы представителям разных конфессий — костелы, кирхи, молельные дома, — обнаружилось, что православным верующим и возвращать-то нечего. Стыдливо передали им стрелковый тир и кинотеатр, построенные на месте разрушенных церквушек и срытых кладбищ, да восстановили взорванный кафедральный собор — и на том спасибо. Жить у моря и не верить в Бога — как-то это не по-русски. А жили ведь.
Вообще, что считать достопримечательностью — в значительной мере дело вкуса. Несомненной достопримечательностью Владивостока является построенный в 1912 году железнодорожный вокзал, где на отметке «9288 км» заканчиваются рельсы Великой Транссибирской магистрали. Его здание имеет очевидное сходство с шехтелевским Ярославским вокзалом в Москве — на «нулевом километре» Транссиба. Но более всего впечатляет пешеходный мостик над путями, соединяющий его с современным зданием морвокзала, как бы приглашающий немедленно пересесть с поезда на корабль и продолжить путешествие.
Достопримечательностью являются также памятники, единственные в своем роде: адмиралам Макарову и Невельскому; купцу Якову Семенову — первому гражданскому жителю Владивостока, разбогатевшему на торговле морской капустой и много сделавшему для развития родного города; поэтам Осипу Мандельштаму, погибшему здесь в пересыльном лагере ГУЛАГа, и Александру Пушкину, прозванному местными остряками за необычность позы «писающим Пушкиным». Достопримечательностью можно считать и установленную на набережной на постаменте настоящую подводную лодку времен Второй мировой войны. Но вот аляповатые муляжи уссурийских тигров у парадных подъездов на улице Тигровой, этакая пародия на каменные изваяния львов в других городах, — это достопримечательность или нет? Или элитарная книжная лавка в помещениях бывшей барской конюшни, в двух шагах от смотровой площадки над верхней станцией фуникулера? А ведь надежные кирпичные дореволюционные постройки посреди дощатых времянок советской «нахаловки» — настоящая экзотика исчезающего Владивостока. Ей на смену грядет элитная жилая застройка, как та, что нависает над улицей Посьетской. Глядишь на нее, словно из ущелья на Град Небесный, — шейным мышцам больно и сфотографировать невозможно.
Еще Чехов по пути на Сахалин видел в Амурском заливе резвящегося кита, что не было редкостью и привело писателя в восхищение. А одну из улиц Владивостока назвали Тигровой оттого, что тигры извели всех собак у первых поселенцев. Тигр может не тронуть человека, но присутствия собаки в своих охотничьих угодьях не потерпит. Одни говорят, что он видит в ней естественного конкурента и зачищает от нее территорию. Другие уверяют, что тигру просто очень нравится вкус собачьего мяса, и поэтому на «безрыбье» он предпочитает корейцев, употребляющих собак в пищу, что отдает совершенной уж «собачатиной». Известно, что обитание по соседству с хищником, способным убить человека, придает особый тонус жизни в любом крае. Казалось бы, уссурийских тигров осталось всего-то полтыщи, и скрываются они в дебрях, однако первобытный детский страх пополам с восторгом жив