анских крылатых ракет «Першинг». Называется «Добро побеждает зло».
Но главное, что есть в Вильнюсе и его окрестностях посмотреть, это потрясающие виды с холмов. Литовцы умеют ценить точку обзора. Кроме всем известной башни Гедиминаса, сохранившейся от средневекового Верхнего замка (сегодня к отреставрированному замку легко и быстро можно подняться на фуникулере), это, например, вид от барбакана — артиллерийского каземата на холме. Устав от скучных и безжизненных берегов реки Нерис (экс-Вилии), я влюбился в ее приток — речушку Вилейку, производящую впечатление каменистой горной речки с быстрым течением. Изумительный вид на нее открывается с загородного Пушкарского откоса — будто ты где-то в Швейцарии или, по крайней мере, в Карпатах, а не в низинной Литве. Чуть выше по течению на месте бывших мельниц вырос на Вилейке целый туристический комплекс с ресторанами и отелем у мельничного каскадного водопада.
А еще эта речка отделяет старинную часть Вильнюса от самой живописной его «трущобной» части — самопровозглашенной «республики Ужупис». Что означает по-литовски «Заречье», но русский-то все помнят — и фраза «господа, мы в Ужуписе» звучит как пароль местной артистической богемы и по-прежнему веселит путешественников из бывшего Советского Союза. Здесь когда-то давали мастерские художникам. Худфонд с тех пор обнищал, а жилфонд обветшал. Дома с подворьями всего в нескольких сотнях метров от Замковой улицы скупаются сегодня новыми хозяевами и переводятся в частное владение. Чтобы как-то противостоять этому, художники, музыканты и поэты провозгласили Заречье республикой. Раздали министерские портфели, издают газету «Герольд Ужуписа» и устанавливают памятники. Трубящему ужуписскому ангелу на колонне и вилейской русалке под мостом, ведущим в сердце Ужуписа — к ангелу. Паводки русалку смывают и уносят, но недалеко поскольку она отлита из металла в натуральную величину и сама плавать не умеет. Народ Ужуписа срывается тогда с ресторанной террасы над речкой, выскакивает из мастерских и сквотов и принимается ее ловить в расшалившейся речке. И всегда находит и возвращает на место. Недавно власти Вильнюса разрешили гражданам Ужуписа установить на одной из городских площадей памятник рок-музыканту Фрэнку Заппе, что не перестает изумлять иностранцев. Где Вильнюс — где Заппа, и при чем здесь он? Невдомек им, что этот калифорнийский бунтарь был кумиром молодых литовцев в годы «застоя».
А теперь вот еще карнавал придумали, которого здесь отродясь не было.
Вильнюс и сам сегодня слегка похож на карнавал. Концерты под открытым небом и уличные музыканты, городские чичероне и кладбищенские гиды, желтые экскурсионные автобусы с сиденьями на крышах и охотно позирующая конная полиция, состарившиеся бомжи и молодые наркоманы, уговаривающие уличных лоточниц отрезать кружок лимона, чтобы «закусить». Попрошайничество в Вильнюсе сделалось спортом, профессией, азартной игрой — при таком-то обилии туристов:
— Пан из Польши? Из России? Не мог бы пан помочь своими деньгами?
Вильнюсцы, в массе своей, народ неторопливый, в общении, скорее, приятный. И, кажется, они наконец расслабились, успокоились и принялись просто жить. Трение между людьми, конечно же, сохраняется, но без перегревов. Атмосфера в целом как-то провинциализовалась, кругозор людей сузился. Самое волнующее всех событие, например, конкурс Евровидения, в котором участвует пара литовских певцов, не вошедших даже в десятку. Удобства жизни тоже имеют свою цену.
До Второй мировой войны Вильнюс был городом наполовину польским, наполовину еврейским и отчасти русско-белорусским (около 16 % населения). Доля литовцев составляла здесь всего 2 % (по польской переписи 1928 года). К Литве вместе с третью ее нынешней территории ее древняя столица отошла по пакту Риббентропа — Молотова с легкой руки Москвы, о чем здесь не очень любят вспоминать. Так и получилось, что современные вильнюсцы хоть люди и «тутейшие», но в древнем городе сравнительно новые, пришлые, послевоенные, как в Гданьске или Вроцлаве (по замечанию одного из них, Томаса Венцловы, чья переписка с Чеславом Милошем, довоенным вильнюсцем, лучшее из всего, что когда-либо говорилось и писалось на эту деликатную и болезненную тему). Вильнюс — Вильно — Вильна — пример того, как изменяет и облагораживает «правильный» город людей, когда те начинают его понимать и принимать.
Гедимин построил когда-то могучее языческое государство, опиравшееся на людские ресурсы Белой, а также Черной, Червонной и отчасти Малой Руси. Мало кто знает, что языком Литовских статутов, официальным государственным языком Литовского княжества, до 1840 года являлся старобелорусский, то есть древнерусский язык. Династия Ягеллонов, потомков Гедимина, правила поочередно Литвой, Польшей, Чехией и Венгрией. Сегодняшние представления способны лишь запутать историю и навести тень на плетень. Литовцы оказались последним европейским народом, принявшим христианство в конце XIV века. Войдя на почетных условиях в Речь Посполитую, Литва едва не растворилась в ней, сыграв для Польши ту же примерно роль, что для нее самой Беларусь, для Австрии — Венгрия, для России — Украина. Поляки вывели литовцев из лесов и замков в города и поделились с ними короной, магдебургским правом и своим католицизмом (чего не сумели сделать агрессивные крестоносцы).
Как колобок, уйдя из-под Польши и России политически, независимая Литва сегодня сделалась площадкой жесткого экономического соперничества американских, российских и европейских монополий (в этом подоплека импичмента президента Паксаса — никто из моих вильнюсских собеседников и не собирался этого отрицать).
Жизнь тем временем идет и даже как-то налаживается. Растут зарплаты у медсестер и строителей — тех специалистов, чьи профессии пользуются спросом в странах ЕЭС. Строителей, как мне говорили, удерживают сегодня зарплатами порядка 700 евро (то есть раза в полтора выше, чем в Москве и Подмосковье, но в несколько раз ниже, чем в Западной Европе).
Студенты, чтобы оплачивать свое образование на родине, почти поголовно на все лето уезжают на заработки за рубеж — уборщиками, судомойками. Если попасть в Скандинавию, а тем более в Штаты, и не лениться, то можно и $ 5000 за сезон привезти, уверяла меня жительница Каунаса (не такого многонационального, как Вильнюс, и уже совершенно прилизанного). Из всех прибалтов литовцев в эмиграции живет на порядок больше, чем латышей и эстонцев, вместе взятых. Может, это они и помогают студентам-землякам.
Так Литва инкорпорируется сегодня в большой мир, а Вильнюс претендует на место в первой десятке туристических центров Средней Европы — после Праги (до которой ему, как до неба) с Дрезденом, Будапештом и Краковом (которые уже поближе). В отличие от них всех вильнюсским музеям нечем особо похвастаться. Картинная галерея — хоть плачь. Ну фрески Репшиса на филфаке университета, ну фотографы в Литве сильные и прикладные ремесла всякие — страна-то до сих пор еще лесная, озерная, крестьянская. Но ведь далеко не все туристы предпочитают всему тишину музеев…
Для прогулок по кривым улочкам старого Вильнюса пригодились бы очки, на которые я набрел в знаменитом Музее янтаря. В тонкую стальную оправу этих очков вместо стекол вставлены были шлифованные пластинки янтаря, «с дымком» и щербатыми краями. Авторская работа, к ушной лапке прицеплена бирка «Made in Lithuania». В таких очках, пожалуй, и я смог бы почувствовать себя стопроцентным вильнюсцем и немножко литовцем. Но в Москве зачем они мне?
Вместо них я увез из Вильнюса янтарное прозрачно-мутное яичко размером с куриное. Пишу и грею его в ладони, напоминая сам себе, что есть его нельзя. Такое оно съедобное с виду, сочное, напитанное светом. Целая маленькая вселенная, в которую как-то хочется проникнуть.
Рига — сегодня и всегда
Вокзал Риги меня приятно удивил. Внешне здание не изменилось, но рижане выпотрошили его, углубили и расстроили, а интерьеры привели к евростандарту. Стало чисто, просторно, удобно. Преобразилась и унылая привокзальная площадь — здесь похозяйничал бог торговли Меркурий, расставив по ее краю стеклянные кубы и башни супермаркетов и офисных зданий. По сравнению со зданиями старой Риги через дорогу выглядят они, конечно, уродливо, но по сравнению с сооружениями советского времени куда как стильно. В этой части города издалека видна облупленная «сталинская» высотка, уменьшенная копия московских. В ней и сегодня размещается захиревшая местная Академия наук. Получше выглядят необычная треногая телебашня за рекой и вантовый мост через Даугаву — не все и в недавнем прошлом было так уж плохо.
Я жадно всматривался в знакомые очертания Риги, ища в них приметы новизны. «Хайтековские» стекляшки заставили меня увидеть Ригу с неожиданной стороны. Даже в улочке, ведущей от вокзала к центральному проспекту Бривибас (так он теперь зовется), стали проступать черты… немецкого Гамбурга — и я уже не мог избавиться от своего дежавю. Правда, для этого пришлось сперва побывать в Германии. И действительно: это два старинных купеческих города, расположенные в устьях рек и входившие в средневековый ганзейский торговый союз. Готические шпили рижских кирх посреди застройки XIX века (поскольку оба города не раз выгорали и перестраивались) почти неотличимы от гамбургских. Воображение дорисовывало смелых мастеровых, карабкающихся, как муравьи, по хлипким деревянным стропилам на головокружительную высоту. С тех пор многое изменилось: Гамбург — богатейший в мире порт, а Рига — бедный родственник в ЕЭС, живущий с российского транзита в это самое Европейское сообщество. Риге очень хочется выглядеть балтийским Гамбургом хотя бы в мелочах. Я отметил, что на вокзале расписания отправления и прибытия разного цвета, как в Германии. На трамвайных остановках также появились расписания на вращающихся барабанах, хоть и не заметно, чтобы кто-то придерживался графика. Зато уж объявления в трамваях звучат стопроцентно по-немецки: те же музыкальные ноты в начале и в конце, те же интонации и даже голос. Приятным сюрпризом оказался функционирующий регулятор нагрева батарей в гостиничном номере. Пусть со стороны это выглядит немного комично, но не так смешно, как довоенные машины для чистки обуви с вращающимися щетками в старых отелях Вильнюса и Варшавы. Все же это движение в верном направлении.