Нет, я была не права, сто раз не права.
Чтобы не сделали те заключенные, судить их я не имела права! Убивать их, я не имела права! Бросать тело человека в шахте на радость крысам, я не имела права! Убивать моральных уродов, изнасиловавших свою же коллегу, не имела никакого права! Прикрывать их преступления, тоже не имела права! Я ведь способствовала тому, что это дело прикроют, и в следующий раз другая женщина, слепо доверяющая своим гнилым коллегам, может стать очередной жертвой. Нельзя так, надо, чтобы знали, чтобы не были наивны, чтобы потенциальные насильники понимали, что их ждет. Нельзя все это покрывать — это преступление.
И те двое охранников, спасших ребят заключенных, они ведь герои. Они, в отличии от меня, не решили, что раз зеки, то значит биомусор, недостойный человеческого отношения к себе. А я…
Как же мне сейчас было стыдно за себя. Правильно говорят, что проповедовать-то мораль легко, а вот соответствовать ей трудно. Вот так и с нами — мигуми. Мы хранители порядка, блюстители закона, а сами давно прогнили и даже не поняли, как и когда это произошло. Как же легко нам, оказалось, махать бластерами и решать, кого убить, а кого миловать. Да кто нам право-то такое дал! Да никто, сами решили, что нам все дозволено. Что мы истинное совершенство, а остальные так, людишки гражданские.
Осознание своего падения, своей гнилости, окатило меня жаркой стыдливой волной.
Да, конечно, я могла похвалиться добрыми деяниями, но мне было и за что себя корить. Я много чего за время своей службы в отрядах мигуми совершила. И много, кого отправила на тот свет, просто решив, что так надо и что это правильно. Еще и над восемьсот восьмой потешалась, проучить я ее хотела работой бумажной. Да эта девчонка в разы человечнее меня оказалась. Она, в первую очередь, людей перед собой видела, а не каторжников. Мне же, чтобы проявить сочувствие и сострадание к молодому заключенному, потребовалось увидеть, как над ним поиздевались и осознать, что он подвергся насилию. Неужто я такая черствая что, чтобы пробить меня на чувства, нужно предоставить чуть ли не труп. Когда же я такой стала? Когда?!
Это не бессонница меня мучила годами. Нет, вовсе не она. Совесть это моя ко мне стучалась. Приходила ночами и укоризненно смотрела на меня глазами убиенных моей рукой. Хотела разбудить во мне меня прежнюю. Девочку, которая гордилась тем, что хорошо поет, мечтавшую стать кондитером и печь пироженку. Та девчушка была настоящей, а та мигуми, в которую она превратилась — это подделка под человека.
Странно, но как только я осознала свою неправоту, мне стало легче. Не физически, а с души, словно камень с меня ростом свалился. Тот груз, что давил на сердце годами, и, если Господь даст мне возможность снова увидеть восемьсот восьмую мигуми, я непременно извинюсь перед ней за свою черствость.
Только бы был у меня этот шанс!
Оторвав взгляд от решетчатого пола, я вновь посмотрела на табло. Там происходила какая-то перетасовка фото участников. По-видимому, формировались пары. До меня дошло, что я не вижу остальных игроков. Чуть перегнувшись через перекладину, огляделась по сторонам и тут же натолкнулась взглядом на Сферра.
Это было ужасно…
Его заковали в какую-то энергетическую решетку. Платформа, на которой он стоял, тоже странно отсвечивала, словно, щит там стоял охранный. Сферр не двигался, но и выражения его лица было достаточно, чтобы понять, что всем тут конец. В ярости оскалившись, он сейчас совсем мало на человека походил и пугал немного даже меня. Хотя нет, имей я возможность, бросилась бы в его объятья и спряталась там.
В кольце его рук тепло и надежно.
На соседней платформе в такой же энергетической решетке замуровали аруха. Больше игроков тут не наблюдалось. Я вновь вернулась взглядом к Сферру. Повинуясь собственной сердечной слабости, я дождалась его взгляда. Улыбнувшись, я подняла ноющую руку, сначала указала на себя, потом ткнула пальцем в него, а после, сжав кулак, я прижала его к сердцу. Его глаза вспыхнули огнем. Он дернулся, решетка загудела. Я помотала головой, запрещая травмировать себя. Прижав пальцы к губам, я послала своему любимому аррафату воздушный поцелуй.
Странно, но после всего пережитого, я перестала бояться. В Сферра я верила. Раз он сказал, что все будет хорошо — значит, все будет хорошо. Иной исход меня не устраивал.
Вокруг меня активизировалась решетка. Перед глазами завертелись трибуны. Меня куда-то переправляли. Куда? Это выяснилось быстро — к остальным бедолагам, которым посчастливилось пройти пирамиду.
Общая камера располагалась под ареной. Стеклянный потолок позволял снизу наблюдать за боем. Наверное, чтобы держать игроков в тонусе. Как и в трюме, тут было ровно двадцать мини отсеков, которые одновременно и являлись теми самыми платформами, на которых нас сюда доставили. Видимо и на арену нас поднимать будут на них же.
Не успела я осмотреться, как плечо обожгло болью. Некая металлическая круглая дрянь что-то в меня вколола. Дернувшись, я поймала этот коварный шарик легко уместившийся в моей руке.
— Это леклок, — из соседней платформы вышел высокий харак. — А вколол он обезболивающее и восстанавливающие препараты. К завтрашнему дню все травмы должны затянуться. Камер тут точно нет, можешь говорить спокойно, нас не подслушают.
Высокий мужчина с игловидными дредами на голове внимательно вглядывался в мое лицо. А я имела возможность изучить и его внешность. Все-таки я ошиблась, на голове были волосы, а не иглы в прямом понимании этого слова. Но заплетены они были в тонкие жгуты, концы которых заостренны. Странная и довольно сложная прическа.
— Да, мы, по-видимому, физиологически совместимы, — он по-своему понял причину моего повышенного внимания к его волосам.
— Мы не знакомы и в женихи желающие не принимаются, — чуть грубовато отозвалась я.
— А вот это придется исправлять, — пафосно заявил он. — Тебя определили мне в пару и это большая удача. Я Шаму ад Коинфар. В женихи не набиваюсь, понимаю, шансов нет. — харак лукаво ухмыльнулся. — Сферр и Аргат раскрыты и теперь придется выбираться самим.
Я скептически приподняла бровь.
— Что значит, раскрыты и кто ты такой? — в душе поднималась волна страха и непонимания.
— То и шначит-с, — прошипели с другой стороны. — А я говорил шшто камеры на корабле прошлушываются.
А вот эта змейка ростом с крупного дядю была мне ну очень знакома. Не удержавшись, я склонила голову в приветствии. Признаться, мне нравился этот инопланетянин, было в нем что-то располагающее.
— Говори по делу Ша Си, — прервал его обличающий монолог харак. — Что камеры в этот раз прослушивались и так понятно. Все это обсуждать будем позже и по возможности дальше отсюда. А теперь нужно решать, как все поправить.
— Да, шадача, — змей даже для солидности кончиком хвоста под подбородком почесал, — но нишего выкрутимшша. Шо Му иншенер, рашберетшя с их заглушками.
Видимо, услышав свое имя из платформы, напротив, выполз еще один змей. В руках он вертел какую-то, то ли голубую лампочку, то ли еще деталь какую неведомую. Мои новые нежданные знакомцы дружно уставились на него. А я разглядела и собранный капюшон, как у кобры, и странный зеленоватый узор на чешуйчатом хвосте, и поняла, что этого змея не знаю, не с нашего трюма он.
— А где тот, что с вами был, уважаемый? — не задумываясь, озвучила я тревожащую меня мысль.
— Шив, но шильно травмирован, — просветили меня, — он шлушайный сородич, но все равно свой. Мы пошаботились, чтобы его не уничтошшили.
Ясно, своих не бросают. Змеелюды выросли в моих глазах на пару пунктов.
Между тем, этот самый хвостатый Шо Му демонстрировал голубую «лампочку» хараку. Они задумчиво терли затылки, делали умные лица и выразительные глаза. Я не выдержала первой.
— А вот можно теперь все объяснить словами, и желательно так, чтобы даже недалекие дилетанты поняли? — чуть раздраженно попросила я.
На меня зыркнул змей и скривился. Да-да, и пусть лицо рептилии, но его выражение я поняла. Вот такого уже не потерплю.
— А вот если я завтра на ринге вашему «иншенеру», — передразнила я шипяще, — хвост, ненароком, прищемлю, он уважительнее станет?
— Нет, — неожиданно весело отозвался харак, — он уважение только Сферру выказывает и то исключительно в глаза.
Высокомерная кобра насупилась и таки поделилась информацией.
— Шдешь два уровня зашиты, у нас тут вот, — он подбросил в ладони синий шарик, — и такая ше на арене. Нушно отключить ее как-то там.
Если честно, ничего не поняла, но лицо сделала умное. Остальные игроки, которым повезло пройти испытания, сидели в своих камерах-платформах и не выглядывали. Игнорируя нашу компанию. Хотя крахх, высовывающий свой нос и прислушивающийся к нам, немного нервировал.
— А эта жаба свинорылая с вами? — я кивком указала на любопытствующую особь.
— Нет, не шнами, — тихо пошипел мне Ша Си, — кроме того, думаю, што он на ахунтов работает.
— Этого, — рыкнул над ухом Шаму ад Коинфар, — мы завтра с тобой прикончим на арене. Я им займусь, а ты подстрахуешь. У него в напарниках манох, — кивком мне указали на несчастного таракана в одной из платформ, — он мешать не станет, ему такой напарник не в радость.
Да уж, тут как говорится, «печалька» на лицо. Бедный таракан, разве что не плакал. Этот убиению крахха явно мешать не станет, а может еще и поможет.
Вот удивительно — тот, кого я до ужаса напугалась в первый же день в трюме, сейчас казался мне таким обычным. За то время, что я провела среди инопланетных монстров, я научилась видеть не только их жуткую внешность, а различать выражение их лиц, эмоции исходившие от них. Они стали чем-то естественным. Вот и сейчас, смотря на маноха, я ему сочувствовала. Еще бы жабу такую в партнеры. Я еще помнила, как убивал его сородич беспомощных раненых. Краххов я ненавидела.
— Раз надо, значит устраним, — подытожила я.
— Шенщина, — это слово Шо Му как-то выплюнул, — шенское дело на кладках шидеть, яйца вышишивать.