Михаил Булгаков, возмутитель спокойствия. Несоветский писатель советского времени — страница 19 из 115

– В. Г.)240.

После стенограммы разбора Щукина оставлена краткая запись А. Д. Попова: «Со всеми замечаниями Б. В. Щукина согласен»241.

Хотя в 1926 году был выпущен секретный циркуляр за подписью П. И. Лебедева-Полянского, в котором сообщалось, что «пьесы Булгакова „Белая гвардия“ („Дни Турбиных“), „Зойкина квартира“ разрешены только в определенной трактовке для города Москвы, для постановки в провинции запрещены категорически»242, в отличие от «Дней Турбиных», «Зойкина» шла во многих городах страны: в Ленинграде, Тифлисе, Баку, Симферополе, Риге, Свердловске, Киеве и др. В Баку она прошла около 50 раз, в Тифлисе – 36, что для провинциальных театров было большим успехом. Писали же о ней с презрительно-опасливой интонацией: «скользит по поверхности современных бытовых явлений»243, «играет на низменных инстинктах массы»244. Но эта пошлая «зарисовка накипи НЭПа»245 тем не менее расценивалась как «далеко не безопасная вещь в смысле своего идеологического воздействия на зрителя»246. В спектакле герои жили своей жизнью, имели свои цели, отличные от провозглашенных властью, позволяли себе рискованные шутки и, уворачиваясь от обстоятельств, любили, мучались и радовались.

Говорить о каких-либо содержательных дискуссиях по поводу «Зойкиной квартиры» не приходится. Общим мнением стало то, что на сцену выплеснулась мутная накипь нэпа. Критики сошлись в том, что комедия написана в стиле «пошлейших обывательских анекдотов и словечек»247. «Знакомая московскому зрителю насквозь мещанская идеология этого автора здесь распустилась поистине в махровый цветок»248, – так оценивал спектакль вахтанговцев В. А. Павлов. Н. Д. Волков отозвался о премьере как о «несчастье молодого театра»249. Все мыслимые пределы, допустимые на страницах печати, перешло выступление С. Якубовского: «Литературный уборщик Булгаков ползает по полу, бережно подбирает объедки и кормит ими публику…»250

Под заголовком «Париж на Арбате» К. Минский писал:

Таможенная стража зорко охраняет границы СССР, а в то же время в Москве, на сцене государственного академического театра, актеры разыгрывают пьесу, контрабандой проникшую на советскую сцену…251

А. Глебов обвинял Булгакова в том, что он приглашает зрителя «посочувствовать бедным приличным дамам и барышням, в столь тяжелое положение поставленным большевиками»252.

И точно так же, как и в случае с «Днями Турбиных», упреки в мещанстве и пошлости соседствовали с обвинениями в контрреволюционности. О «Зойкиной» высказываются энергично и недвусмысленно:

Горьким смехом смеется Булгаков. Таким, каким смеются перед лицом своей политической смерти, – сообщал Н. Боголюбов. – В смысле социально-политическом булгаковские пьесы – это <…> попытка проехаться по лицу советской власти и коммунистической партии253.

Блюм подхватывал: Театр им. Вахтангова «успешно спекульнул на весьма двусмысленной в идеологическом отношении пьесе „Зойкина квартира“»254.

Если понимать «политику» как то, что, пусть опосредованно, определяет повседневную жизнь людей, то, бесспорно, она прочитывалась и в рискованных репликах Аметистова, и в упоминаниях о недавних, нашумевших на всю страну событиях (вроде расстрела 26 бакинских комиссаров, о котором ходили темные слухи), либо – в угрозах ссылки на Колыму, либо, еще ближе и проще, – в осведомительской функции обычного управдома Аллилуйи, который, презрев приватность частной жизни обывателя, «всюду может проникнуть».

Подводил итоги и делал выводы Мейерхольд. В докладе, прочитанном в Главполитпросвете, он заявил: «„Зойкина квартира“ гораздо опаснее „Дней Турбиных“»255.

Спектакль (но не пьесу) пытаются защитить. Как и в случае с «Турбиными», прибегают к приему отстранения драматурга от своего детища на сцене. В обзоре «По московским театрам» сообщается, что «артисты играют очень хорошо, создавая выпуклые фигуры в этой дешевой и пошлой хронике происшествий»256. В другом журнале читаем:

…потенциально-остренькую, псевдосовременную тему, изготовленную приемами газетного фельетона, для обывателей <…> режиссура пыталась спасти, но потерпела крушение257.

Но отзыв сопровожден неожиданной врезкой:

Мнение М. Загорского о постановке «Зойкиной квартиры» является его индивидуальным мнением, которого редакция не разделяет. Взгляд редакции на пьесу будет напечатан в следующем номере.

И в самом деле, в следующем номере печатается рецензия, отделяющая идеологически сомнительного и пошлого автора от усилий театра:

…После напряженной работы молодого коллектива <…> пьеса в конце концов нейтрализована от тонкой недоброжелательности к современности <…> изумительное мастерство коллектива <…> покрывает своей работой почти никчемный, ненужный и отчасти даже вредный сюжет «Зойкиной квартиры». Спектакль проникнут правдой чувств258.

Положение, как можно предположить, усугублялось тем, что «Зойкина квартира», как и «Турбины», пользовалась устойчивым зрительским успехом, что сказывалось на суммах авторских гонораров. О. С. Бокшанская сообщает Немировичу-Данченко: «…в Москве сейчас сборы делают только пьесы Булгакова»259. И продолжает: «Из 3‑й Студии <…> мне сказали, что дела их очень хороши. „Зойкина квартира“ дает им аншлаги»260.

По кассовым сборам в эти месяцы конкурентом Булгакову выступает один только Тренев с «Любовью Яровой», но «пьеса-победительница – „Зойкина квартира“»261, – констатирует критик. Центральная комиссия по изучению зрителя московских театров проводит анкетный опрос и выясняется, что среди «наиболее понравившихся» спектаклей прошедшего сезона «Дни Турбиных» и «Зойкина квартира»262.

В афише Театра им. Вахтангова «Зойкина квартира» появляется так же часто, как и «Турбины» в Художественном. Система проката спектакля близка к бродвейской, его играют чуть ли не через день, так что когда 13 мая 1927 года вахтанговцы закрывают сезон, спектакль «Зойкина квартира» идет в 90‑й раз263.

Безусловно, как и в случае с «Днями Турбиных», существовало множество частных точных и глубоких откликов – но они оставались в письмах и дневниках, о которых автор, осыпаемый оскорблениями и упреками, знать, скорее всего, не мог.

По-моему, это блестящая комедия, богатая напряженной жизненностью и легкостью творчества, особенно если принять во внимание, что тема взята уж очень злободневная и избитая и что игра и постановка посредственны. Жаль, что его писательская судьба так неудачна, и тревожно за судьбу его человеческую264, —

писала приятельница М. А. Волошина О. Ф. Головина. Интересно, что этот отзыв о «блестящей комедии» содержал оценку работы театра как «посредственную». Это подтверждало реплику замученного автора, сказавшего о «Зойкиной» на сцене: «Пьеса выхолощена, оскоплена и совершенно убита»265. Но, по-видимому, это было не совсем так.

Арлекин советского времени – Аметистов, его Коломбина – Зойка Пельц, наконец, печальный Пьеро, граф Абольянинов (так изменит фамилию персонажа Булгаков во второй редакции пьесы 1935 года), – это трио героев, в которых преобразились классические маски старинной комедии, вызывало у зрительного зала живые, сегодняшние чувства сопереживания и радости узнавания. Между тем пьеса затрагивала темы совсем не смешные. Она рассказывала о приключениях обывателя, вынужденного спасаться от притязаний на его жизнь и свободу властей любого сорта, выразительно запечатленных и в повествованиях неунывающего Аметистова, и в словесных дуэлях Зойки с управдомом Аллилуйей (в редакции 1935 года сменившем фамилию на Портупею), корыстным и беспринципным соглядатаем, должностным лицом при исполнении.

Частная жизнь пыталась вырваться из-под контроля и насилия, давления государственных установлений. Вечные типы – Арлекин, Пьеро, Коломбина – влюблялись и страдали, шли на обман и жертвовали собой и радовались жизни вопреки обстоятельствам.

Но критики Булгакова-драматурга не сдавали позиций. Споря с П. Марковым, полагающим, что каждый художник познает мир своими путями, В. Блюм вопрошал: «Но сейчас – неужели значительны и ценны были бы пути познания современности какого-нибудь <…> нового Булгакова?»266 На что строптивая театральная публика не только ответами на анкеты, но и очередями в кассу давала безусловно утвердительный ответ.

В те же осенние недели Рыков обращается к Сталину:

Коба! Вчера был в Театре Вахтангова. Вспомнил, что по твоему предложению мы отменили решение реперткома о запрещении «Зойкиной квартиры». Оказывается, что это запрещение не отменено