311. О. Литовский в докладе, посвященном итогам первой половины театрального сезона (на методическом совете при недавно организованном Главискусстве), сообщает, что «Багровый остров» – «бездарная, пустая пьеса, литературно беспомощная, драматургически слабая»312. Н. Макаров выступает от лица рабочего зрителя: «Багровый остров» – «никчемный спектакль», а Булгаков – «человек, очень злой на революцию»313. П. Новицкий:
Неуверенно он (Камерный театр. – В. Г.) показал клеветнический памфлет М. Булгакова «Багровый остров», пародирующий с холодным злорадством революционный процесс Октября под предлогом обличения бездарной, фальшиво современной, тенденциозно скороспелой литературы314.
И хотя М. Загорский утверждал, что Камерный театр в «Багровом острове» выстрелил по «общипанному воробью» и «пародия на пустые постановочные и актерские штампы просто неостроумна и метит в пустое пространство»315, вряд ли «пустое пространство» смогло бы отвечать столь энергично, эмоционально и продолжительно. Отклики на спектакль продолжались не только весной и летом 1929 года, вспоминали его и позднее.
С. Дрейден сообщал: «Булгаковское обличение р-р-революционного подхалимажа имеет мало общего с подлинной самокритикой», пропитано «отвратительным злобствующим душком»316. На майской конференции зрителей Камерного театра «Багровый остров» упомянут в перечне спектаклей, говорящих об «уходе театра от действительности», но при этом – «льющего воду на чужую мельницу»317. Р. Пельше, не вдаваясь в детали и частности, просто назовет «Багровый остров» «довольно четкой антисоветской пьесой»318. С ним согласится Литовский:
В этом году мы имели одну постановку, представлявшую собой злостный пасквиль на Октябрьскую революцию, целиком сыгравшую на руку враждебным нам силам: речь идет о «Багровом острове»319.
Среди рецензентов, тратящих свое время на сочинение ругательных отзывов о булгаковских пьесах и их постановках, были авторы, выступившие с целой серией статей. И в эти месяцы 1929 года В. Блюм и И. Бачелис, О. Литовский и П. Новицкий, А. Орлинский и Р. Пикель, сами того не зная, превращаются в литературных персонажей, поставляющих писателю (уже работающему над своим главным и самым важным, «закатным» романом) готовые формулы. Напомню, что Мастер, размышляя о странных ему критических пассажах в связи с неопубликованным романом о Понтии Пилате, цитирует реально звучавшие со страниц журналов обвинения: «богомаз», намеревающийся «протащить в печать апологию Иисуса Христа», призывы бдительных рецензентов «ударить по пилатчине» и проч.
В сентябре 1929 года Р. Пикель в статье «Перед поднятием занавеса» подведет итоги. Подтвердив очевидность таланта драматурга, он заявит: «…такой Булгаков не нужен советскому театру»320. Но «другого» Булгакова нет. И той же осенью Мейерхольд в связи с пьесами «Багровый остров» и «Бег» назовет Булгакова в числе писателей, «опошляющих советскую драматургию»321.
Цитирование можно продолжать и продолжать, но общая направленность и смысл высказываний определены.
Еще и в 1930‑е годы нет-нет да и вспомнят таировскую постановку. «Багровый остров» – «злокачественная» пьеса «на теле эстетствующих театров», – напишет А. Глебов, отчего-то назвав Булгакова, этого «реакционного активного драматурга-попутчика», «советским Аристофаном»322.
Снимают то «Турбиных» (до первой новой постановки театра), то «Зойкину» (с тем же обязательством). Спектакль Таирова продолжают поносить, отыскивая все новые и новые доказательства его «серости» и бездарности. Изредка все же прорываются, промелькивают и оценки режиссерской работы вовсе не как «скучной» и провальной.
Так, Туркельтауб, заметив, что «сатирического таланта у Булгакова нет», а сам спектакль «Багровый остров» «сплошное издевательство над всем советским театральным строительством»323, сообщит о прекрасных хореографических номерах, ярком оформлении (художник В. Рындин) и удачных ролях (директор театра, Жюль Верн, он же – Дымогацкий, полководец краснокожих и дирижер Ликуй Исаич).
Б. А. Вакс, не забыв охарактеризовать пьесу как «незадачливую драматургическую стряпню»324, скажет и об остроумном музыкальном монтаже, и об удачном макете, и об интересных актерских работах. П. Марков в начале 1929 года позволит себе написать (правда, не в столичном органе печати, а на периферии советской империи) о «мастерстве и изобретательности», проявленной Таировым при постановке «психологической пародии»325 Булгакова. В хроникальной заметке о выставке театральных макетов в ГАХН будет упомянут «хорошо выполненный макет „Багрового острова“ в стиле Камерного театра»326, и даже Бачелис отметит «великолепную выдумку»327 Рындина.
А что же зритель? Несмотря на множество уничтожающих автора, режиссера и спектакль рецензий, публика «первые дни валила валом в театр»328, и за полгода, ко времени запрещения спектакля (июнь 1929 года), прошло больше шестидесяти представлений. То есть расстановка сил остается прежней: официоз утверждает, что пьеса (и спектакль) бездарны и скучны, а зрители, платя деньги за театральный вечер, сообщают о своем несогласии.
О сути пародийного сочинения первым всерьез задумывается П. И. Новицкий. Он сообщает, что пьеса «очень театральна и драматургически выразительна», хотя для провинциальной сцены «рискованна». Почему?
Пародирован революционный процесс, революционный лексикон, приемы советской тенденциозно-скороспелой драматургии. Шаблоны стопроцентных, «выдержанных идеологически» пьес высмеяны зло и остро. Но пародия и ирония автора, как всегда, двусторонни… Встает зловещая тень Великого инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего рабские, подхалимски нелепые драматургические штампы, стирающего личность актера и писателя.
Идеологические финалы надо высмеивать. <…> Приспособляющихся подхалимов надо гнать. <…> Но надо также различать беспощадную сатиру преданных революции драматургов, не выносящих фальши, лжи и тупости услужливых глупцов, спекулирующих на революционном сюжете, и грациозно-остроумные памфлеты врагов, с изящным злорадством и холодным сердцем высмеивающих простоту услужающих и политическое иго рабочего класса.
Режиссер, конечно, может перенести центр тяжести на пьесу Василия Артуровича. <…> И выйдет памфлет против бездарной фальши современных драматургов. Но дело не в илотах, а в зловещей мрачной силе, воспитывающей илотов, подхалимов и панегиристов. <…> Если такая мрачная сила существует, негодование и злое остроумие прославленного буржуазией драматурга оправданно. Если нет, то драматург снова оказывается в роли клевещущего врага, ловко маскирующего свои удары329.
Критиком сформулирована проблема, задан вопрос, существует ли в стране «зловещая мрачная сила», подминающая правду. Но отвечать на него возможно лишь одним-единственным образом: в стране нет и не может быть никакой «зловещей мрачной силы». Откуда бы ей взяться?
1 февраля 1929 года в ответном письме драматургу Билль-Белоцерковскому Сталин выскажется и по поводу пьесы, и по поводу Камерного театра:
Вспомните «Багровый остров», «Заговор равных» и тому подобную макулатуру, почему-то охотно пропускаемую для действительно буржуазного Камерного театра330.
Хотя напечатан ответ Сталина Билль-Белоцерковскому был лишь спустя двадцать лет, в 1949 году, в собрании сочинений вождя (и вряд ли стал массовым чтением даже и тогда), можно предположить, что тем не менее ответ этот стал известен достаточно быстро благодаря изустному распространению в писательской среде.
Пьесы и их постановки были введены в контекст политической борьбы. Художественность, талант и прочие «буржуазные» вещи перестают быть сколь-нибудь важными. Новицкому приходится спешно уточнять и изменять формулировки. Теперь он использует совершенно иную лексику:
…враги достаточно солидно представлены в нашей драматургии, откровенные и прямые враги. Они великолепно пользуются нашей беспринципностью в вопросах искусства, барским либерализмом и художественным консерватизмом государственных органов, заведующих и начальствующих над искусством, и проводят на сцену государственных театров политические памфлеты, заостренные против пролетарской диктатуры. До сих пор не сходит с репертуара Камерного театра клеветническая пьеса М. Булгакова «Багровый остров», с холодным злорадством высмеивающая политическое иго рабочего класса и пародирующая ход Октябрьской революции331.
5 января 1929 года на страницах «Дойче альгемайне цайтунг» обозреватель напишет:
Это драматическое каприччио, неразрывно связанное с атмосферой советской жизни, где каждое свободное слово – одухотворенный поступок, каждая шутка против правящих – выражение храбрости.