<…> определилась разница в подходе к этому произведению. Для Судакова смысл пьесы, ее главное зерно – в «тараканьем беге» людей, несомых по белу свету… Наоборот, тов. Раскольников в очень иронической подаче текста остро вскрывает всю условную <…> фальшивую фразеологию белогвардейских мучеников364.
Напрасно Свидерский объяснял, что «нельзя судить о пьесе по урокам бывших учителей словесности, раскладывая героев по полочкам „положительных“ и „отрицательных“ типов». Напрасно и Судаков, выступавший последним, пытался по-своему интерпретировать булгаковский текст. В. М. Киршон, Л. Л. Авербах, А. Р. Орлинский и П. И. Новицкий высказываются против пьесы. Я. С. Ганецкий365, А. И. Свидерский, И. Я. Судаков защищают ее, но оказываются в меньшинстве. Судаков говорит горячо и резко: «…вы душите театр, не даете ему работать. <…> Если вы запретите эту пьесу, то это будет подлинным душительством»366.
В его (Судакова. – В. Г.) представлении сложилась какая-то иная, другая пьеса, не та, которую написал Булгаков, – сообщал Загорский. – Он стремится в разборе пьесы вскрыть «шелест раздавленных тараканов» <…> Полит.-худ. совет не может рассматривать то произведение, которое еще не написано и находится пока только в воображении режиссера.
Загорский продолжает:
Судаков обещал в процессе работы убрать «мнимый героизм отдельных персонажей». Соломоново решение худ-политсовета при Главреперткоме: не исключать «Бег» из списка запрещенных произведений, но позволить МХАТу попытаться ее переделать в процессе репетиций, «если это окажется возможным»367.
Совет Главреперткома, согласно отчету, единогласно одобрил запрещение пьесы в настоящем ее виде, о чем 24 октября сообщила «Правда».
Режиссер Судаков, прочтя свое выступление в пересказе Загорского, прислал Булгакову письмо.
Я выступал в конце заседания в атмосфере совершенно кровожадной и считаю, что искренне и честно заступился за театр и за автора, и только. Выводы репортера, что я рассказывал свою пьесу, а не Вашу – я за них не могу отвечать, как не могу и бороться с изворотливостью мышления ловких людей, которые черт знает что говорят и пишут, пока сверху не стукнут их по башке.
Я имел удовольствие читать и комментировать Вашу пьесу в совсем другой, очень высокой аудитории, где пьеса нашла другую оценку, я там говорил то же, что и в Главреперткоме, с той только разницей, что центральной моей мыслью было не «душительство», а выражение признательности от имени театра за внимание к пьесе, к автору и к театру368.
Упомянутая Судаковым апелляция к «очень высокой инстанции» давала надежду на успех в развернувшейся драке. Никто из противников не собирался сдаваться. Выскажу предположение, что «высокая аудитория» была та же, что и у Горького, а именно «Рыков и другие товарищи». Но для Рыкова уже наступали трудные времена369.
25 октября 1928 года в очередном донесении осведомитель ОГПУ сообщал:
У Булгакова репутация вполне определенная. Советские (конечно, не «внешне» советские, а внутренне советские) люди смотрят на него как на враждебную соввласти единицу, использующую максимум легальных возможностей для борьбы с советской идеологией. Критически и враждебно относящиеся к соввласти буквально «молятся» на Булгакова, который будучи явно антисоветским литератором, умудряется тонко и ловко пропагандировать свои идеи370.
Не остается в стороне и пресса, продолжая предлагать автору звучащие как пародия лексические формулы персонажей будущего романа.
Булгаков назвал «Бег» пьесой в «восьми снах». Он хочет, чтобы ее восприняли как сон; он хочет убедить нас в том, что следы истории уже заметены снегом; он хочет примирить нас с белогвардейщиной. И усыпляя этими снами, он потихоньку протаскивает идею чистоты белогвардейского знамени, он пытается заставить нас признать благородство белой идеи <…> И хуже всего то, что нашлись такие советские люди, которые поклонились в ножки тараканьим «янычарам». Они пытались и пытаются протащить булгаковскую апологию белогвардейщины в советский театр, на советскую сцену, показать эту, написанную посредственным богомазом икону белогвардейских великомучеников советскому зрителю (выделено мною. – В. Г.)371.
Еще один вариант отчета о заседании ГРК публикует журнал «На литературном посту»: «Почему мы против „Бега“ М. Булгакова», передавая смысл выступлений Авербаха и Киршона372.
Но все равно Свидерский в докладе «Задачи Главискусства» (октябрь 1928) на пленуме ЦК Всерабис, отстаивая «Бег», говорит о пьесе как лучшей изо всех прочитанных, показывающей «в художественной форме <…> банкротство эмиграции»373. То есть окончательное решение не принято, но время работает против булгаковских пьес, рассказывающих о людях из «бывших».
27 октября празднуют 30-летний юбилей Художественного театра. МХАТ не прекращает репетиций, надеясь на успешность хлопот по разрешению «Бега».
В октябре же скандал случается в ФОСП, где тоже упоминается Булгаков – в связи с готовящимся юбилеем МХАТ, на котором представитель писательской организации должен был произнести двухминутное поздравление. Представитель РАПП в ФОСП С. Канатчиков374 допускает два идеологических промаха: голосует за пьесу «Бег» и не согласовывает кандидатуру выступавшего. Киршон на заседании комфракции РАПП возмущен: «Странно, рапповский работник голосует за помещение „Бега“ (в 12‑м номере „Красной нови“. – В. Г.) – явно контрреволюционной вещи…» А «несогласованный» поздравитель Полонский, выступивший на мхатовском юбилее, по мнению Киршона, «говорил совершенно антикоммунистические вещи». Результатом случившегося стало появление специального документа: «Об инциденте с т. Канатчиковым в связи с юбилеем МХАТа»375. РАПП обратилась к ЦК с просьбой освободить легкомысленного Канатчикова от представительства РАПП в ФОСП, что и было выполнено.
По инициативе редакций газет «Правда», «Комсомольская правда» и журнала «Революция и культура» проходит совещание коммунистов, работающих в области искусства, посвященное вопросам борьбы с правым уклоном и примиренчеством. А. Верхотурский, рассказывая о совещании, сообщает: «Теория уступок, так называемый нэп в области идеологии – опаснейшее явление нашей жизни»376. Примерами идеологических промахов служат вещи И. Бабеля, К. Вагинова, Л. Леонова, К. Федина и М. Булгакова. Это они виновны в проникновении «враждебной идеологии» в общество. Наказуемы и перегибы «со стороны соответствующих руководящих органов и некоторой части печати в вопросе так называемой охраны старых культурных ценностей и в либеральной поддержке „свободного“ развития творческих усилий писателей…»377 (Заметим, что если ранее кавычками отмечались эпитеты «контрреволюционный» и «антисоветский», то теперь в осуждающе-отмежевывающиеся кавычки заключается слово «свободный», а «охрана старых культурных ценностей» сопровождена специфическим предупреждением «так называемая».) Верхотурский продолжает: «Так было в вопросе о „Днях Турбиных“, так оно имеет место в настоящее время в вопросе о „Беге“ <…> Речи носили разоблачительный характер»378, – констатирует автор отчета.
Положение Булгакова усугубляется еще и тем, что в эти недели осени 1928 года газеты и журналы ругают все четыре его пьесы, так что статьи сливаются в единое целое: тотальный разгром драматурга. Ширится борьба с «правой опасностью», и имя Булгакова склоняется теперь в связи с этой, новой, кампанией.
Меняющаяся ситуация тревожит многих. А. И. Свидерский отправляет секретное письмо секретарю ЦК ВКП(б) А. П. Смирнову, где стремится объяснить суть происходящего в искусстве в результате энергичного вмешательства Главреперткома. Толчком к этому опять-таки становится булгаковское произведение, борьба вокруг которого приводит Свидерского к мыслям общего плана. Речь – о «Беге», но и не только о нем.
В своих оценках драматических произведений Главрепертком нередко скатывается к простому противопоставлению «советских» и «не советских» пьес на основании крайне грубых признаков. Если автор – коммунист, или почти коммунист, если пьеса имеет революционную тему, если белые и буржуазия показаны в отрицательном освещении, а красные в положительном, и если пьеса имеет благополучный в социалистическом смысле конец, то такая пьеса признается советской. Если пьеса принадлежит перу попутчика и в особенности перу заведомо буржуазного писателя, если пьеса не написана на непосредственно революционную тему, если белые и буржуазия обнаруживают кое-какие положительные свойства (не насилуют женщин, не крадут, рассуждают о благе общества и т. д.), если красные показаны в сероватых тонах в каких-либо отношениях, и если пьеса не оканчивается непосредственным «хорошим» концом, то такая пьеса рискует быть объявленной «не советской»379.
Свидерским детально обрисованы сознание и мотивировки запретительной инстанции. В принципиальных чертах сознание это схоже с сознанием дикаря, полагающего, что если в ритуальных действиях он совершит нечто, волшебным образом изменится и реальность. «Хороший в социалистическом смысле конец» произведения, по всей видимости, должен был вести за собой те же события и в жизни. Будучи не в силах исправить действительность – разбивали зеркало, отражающее ее черты.