632.
Осведомитель продолжает:
Также замалчивает Булгаков мои попытки уговорить его написать пьесу с безоговорочной советской позиции, хотя, по моим наблюдениям, вопрос этот для него самого уже не раз вставал, но ему не хватает какой-то решимости или толчка. В театре ему предлагали написать декларативное письмо, но это он сделать боится, видимо, считая, что это «уронит» его как независимого писателя и поставит на одну плоскость с «кающимися и подхалимствующими». Возможно, что тактичный разговор в ЦК партии мог бы побудить его сейчас отказаться от его постоянной темы (в «Багровом острове», «Мольере» и «Александре Пушкине») – противопоставления свободного творчества писателя и насилия со стороны власти; темы, которой он в большой мере обязан своему провинциализму и оторванности от большого русла текущей жизни633.
Вполне возможно, что этим сообщением информатора было инспирировано приглашение писателя Керженцевым для беседы. 16 марта Булгаков разговаривает с Керженцевым
в только что открытом грандиозном Доме Советов на Охотном ряду. <…> Ни автор, ни его жена не подозревали, что собеседник был инициатором запрета и автором анонимной статьи634.
Беседа обстоятельна, длится полтора часа. Керженцев ругает и «Мольера», и «Пушкина». О. С. Бокшанская, случайно узнавшая о встрече драматурга с Керженцевым, немедленно сообщает Немировичу об этом:
…знаю, что М. А. Булгаков оторвал бы мне голову, если бы узнал, что я без его ведома и спроса рассказываю о нем. Сегодня утром он вызывался к Керженцеву, пробыл у него полтора часа.
На вопрос Бокшанской,
о чем был разговор, он ответил, что дело шло о его будущей работе. <…> Впечатление у меня такое, что ему хотели дать понять, что унывать от статьи он не должен и что от него ждут дальнейшей работы635.
В отличие от радостно возбужденной Бокшанской, Е. С., вместе с мужем ходившая на прием (и дожидавшаяся конца разговора за дверью кабинета), оценила (безусловно, со слов Булгакова) встречу холодно и скептично. М. А. «не спорил о качестве пьесы, ни на что не жаловался, ни о чем не просил. <…> Бессмысленная встреча»636.
На следующий день «Советское искусство» публикует «скверную по тону» заметку о пьесе «Александр Пушкин»637.
Затем происходит то, к чему настойчиво подталкивали писателя «доброжелательные» коллеги-литераторы и гости из органов, – возможно, к чему склонял в недавней беседе и Керженцев. О событии секретарю Сталина А. Н. Поскребышеву 31 марта пишет новый директор МХАТа (назначен 2 февраля 1936 года) М. П. Аркадьев:
Драматург Булгаков обратился в Художественный театр с предложением написать пьесу о подполье, о роли Партии и ее руководства в борьбе за торжество коммунизма. Подход к этим темам, учитывая его прежние работы, является неожиданным. <…>
Драматург заявляет, что в течение последних семи лет у него зреет идея пьесы о величии людей большевистской эпохи, о тех, кто усвоил стиль руководства вождя народов тов. Сталина. <…> Драматург хочет в своем творчестве, через показ эпохи, героев и событий передать ощущение гениальной личности тов. Сталина638.
Казалось бы: вот он, долгожданный миг капитуляции строптивого автора. Поразительно, но никакой реакции не последовало.
Критика продолжает ругать снятого «Мольера». И. Альтман: «„Правда“ совершенно правильно расценила псевдоисторическое фальшивое произведение Булгакова»639. В «Театре и драматургии» пишут об «Иване Васильевиче», в котором «смех превращается в зубоскальство», и о Театре сатиры, куда «пролез Булгаков», высказывается Мейерхольд640.
В апреле 1936 года арестовывают близкого друга Булгакова, сотрудника ГАХН Николая Лямина. Жена по его просьбе уничтожает булгаковские письма.
Спустя десять лет после премьеры «Турбиных» фигуры критиков сменились. Теперь о произведениях Булгакова пишут не пылкие комсомольцы, недавние красноармейцы либо гневные рабкоры – о них рассуждают интеллигентные, штатские, профессионально образованные, авторитетные, известные люди: Б. Алперс и И. Альтман, А. Гвоздев и С. Дурылин, Б. Захава и М. Кольцов, Вс. Мейерхольд и Ю. Юзовский, гахновский аспирант И. Шнейдерман и проч. Печально, но смена авторов ничего не меняет в оценках творчества Булгакова. Выстроенную на изучении исторических материалов, блестяще написанную, виртуозно театральную «драму из музыки и света» называют бульварной «низкопробной фальшивкой», а спектакль МХАТа («Мольер») – «потрясающим театральным провалом»641 (М. Яншин). Присоединяется к критикам и П. Марков. В 1936 году он говорит о «разрыве между зрительным залом и сценой», в котором повинны «формалистические и натуралистические тенденции в крупнейших театрах», проявленные, в частности, в таком спектакле, как «Мольер» во МХАТе642. Спустя четыре десятилетия П. А. Марков на мои расспросы о «Мольере» сказал, что спектакль был очень сильный и мог бы идти так же долго, как «Турбины»643. На дворе стоял 1979 год.
Известно, как мучительно оправдывался за газетную заметку со словами о «Мольере» М. Яншин. Догадываемся, что могло стоять за высказываниями публичных театральных и литературных людей тех лет. Не забываем о том, какие угрозы и сломы были ими пережиты. Тем большую ценность видим в редких образцах человеческой стойкости.
В апреле 1936 года вышла статья А. Н. Афиногенова «Любители фальсификаций», в которой автор защищал Н. Горчакова, хорошо отозвавшегося о булгаковском «Мольере»644. Прошлой осенью 1935 года Н. Горчаков, репетировавший пьесу во МХАТе, напечатал статью «О „Мольере“» в журнале, главным редактором которого был А. Н. Афиногенов. Горчаков писал, что пьеса «посвящена борьбе Мольера с „обществом“», что автор дает «ряд жанровых картин, типичных для „блестящего“ века Людовика XIV»645. Спустя год после статьи в «Правде» «Внешний блеск и фальшивое содержание: о пьесе М. Булгакова в филиале МХАТ» этот вполне сдержанный отзыв расценен как возмутительный, почти преступный. Афиногенову, заступившемуся за постановщика, который «написал о пьесе то, что он о ней в то время думал», и Горчакову ответил в двух статьях И. Л. Альтман646.
Тем не менее некие события во МХАТе в начале апреля647 обнадеживают Булгакова тем, что сравнительно небольшая корректура еще может вернуть спектакль на сцену. 17 и 18 апреля в кулуарах театра с автором обсуждают возможное возобновление «Мольера». Но вскоре разворачивается дискуссия театральных работников о формализме. Каются Н. Охлопков, А. Попов (за «Зойкину квартиру»). Мхатовский «Мольер» рассматривается как «пример безответственного отношения к задачам партии, поставленным перед советским театром». Здесь же публикуется и мнение Мейерхольда: «Мольер» во МХАТе – попытка «протащить мейерхольдовщину», сделанная на «идейно порочном материале»648.
О «Мольере» и об «Александре Пушкине» говорит и П. Керженцев: «…гениальный драматург изображается как пустой, запутавшийся в личных делах человек», да и в «Пушкине» внимание сосредоточено на семейных делах поэта, к тому же сам он «оказался за пределами пьесы»649.
Последней попыткой что-то сочинить для МХАТа стало согласие Булгакова на перевод шекспировских «Виндзорских проказниц». Но на отдыхе в Синопе Горчаков начинает давать неуместные легкомысленно-цинические советы драматургу. Это, не самое страшное из пережитого Булгаковым, становится последней каплей. Булгаков отказывается от перевода, а 15 сентября оставляет Художественный театр. Теперь он – штатный сотрудник Большого и должен будет сочинять либретто. (Дирижер С. А. Самосуд: «Мы вас возьмем на любую должность. Хотите – тенором?»650)
Писателю сорок пять лет, но положение его так же неустойчиво, как и в начале работы. О его последнем сочинении читателям газет сообщают:
Мы с гордостью можем сказать, что в наши дни ни зритель, ни советская общественность в целом уже не примут пьесу о Пушкине, написанную не на том высоком художественном и идейном уровне…651
Критик уверен, что его мысли разделяет «советская общественность в целом».
Во время летних ленинградских гастролей МХАТа «Дни Турбиных» играют 666‑й раз, за десять лет его увидели около 800 тысяч зрителей652.
5 октября Булгаков пишет П. С. Попову:
Прикажи вынуть из твоего погреба бутылку Клико, выпей за здоровье «Дней Турбиных», сегодня пьеса справляет свой десятилетний юбилей. Снимаю перед старухой свою засаленную писательскую ермолку, жена меня поздравляет, в чем и весь юбилей653.
7 ноября 1936 года в доме Булгакова гости. О чем они говорят? Темы вечерних разговоров переданы в агентурном донесении, доставленном оперуполномоченному ОГПУ Шиварову в тот же день одним из посетителей. Речи хозяина дома, похоже, воспроизводятся дословно: