; в сборнике горьковских «Писем о литературе» появляется его похвала «Роковым яйцам» («остроумно и ловко написана повесть»)842; и наконец, уже и Фролов негодует по поводу замалчивания таланта Булгакова, этого «поэта трагической музы»843.
Все это не означает, что прежние представления о писателе как о человеке, безусловно чуждом и враждебном советской идеологии, вовсе исчезли. Но более не они одни будут определять умонастроения литературно-театральной общественности, появятся и иные суждения.
В 1958 году выходит книга О. С. Литовского «Так и было», автор которой своих мнений не меняет и пишет о «булгаковщине» как проявлении сменовеховства, называет «Дьяволиаду» контрреволюционной, «Багровый остров» – клеветническим, а «Зойкину квартиру» – «обывательски-мещанской»844. Г. А. Капралов, говоря о «Беге» с Черкасовым – Хлудовым, напишет о колорите пьесы, в которой нет осмысления «общественно-политической и исторической сущности контрреволюции»845. Л. Ф. Ершов охарактеризует «Роковые яйца» как памфлет на новую Россию, на революцию и отметит «озлобленно-ироническое описание послереволюционной действительности, желчность юмора в повести „Дьяволиада“»846.
Начинаются и предостережения. Так, первый секретарь Союза писателей СССР А. А. Сурков, выступая с докладом на собрании актива работников литературы и искусства Москвы, говорит, что если ранее деятельность Пильняка, Булгакова, Бабеля несправедливо замалчивалась, то теперь некоторые критики начали «преувеличивать ее значение, давая амнистию их ошибкам и заблуждениям»847.
Пока критики и литературоведы колеблются, оставаясь в нерешительности, вперед выходит театр. Весной 1953 года к представлению во всех театрах страны допускаются «Дни Турбиных». На режиссерском экземпляре Л. В. Варпаховского значится: «Разрешена к постановке № 3 – 0597 от 1.12.1953 года сроком до 1956 года»848. С этой пьесы начинается воссоздание театра Михаила Булгакова.
Первые спектакли появляются в совершенно неожиданных местах. При просмотре газетных заметок этого десятилетия (это еще не рецензии, лишь краткие информативные сообщения о премьерах) обращает на себя внимание география постановок: это не столицы и известные театральные города. «Турбины» идут на Колыме, в Пермской, Архангельской и Вологодской областях, Южно-Сахалинске и Магадане. Осознание этой странности стало вспышкой: репрессированная режиссура, еще не успевшая покинуть места заключения, репетирует и ставит пьесу там, где находится к моменту смерти Сталина. Таким образом, за двадцать лет до публикации знаменитого романа А. И. Солженицына очертания «архипелага ГУЛАГ»849 нанесены на карту страны.
Одним из первых, кто сумел выбраться из Магадана благодаря хлопотам грузинской художницы Е. Авхледиани850, был ученик и сотрудник Мейерхольда Л. В. Варпаховский. В 1954 году почти одновременно к зрителям вышли два спектакля: М. Яншина в Московском театре им. Станиславского и Варпаховского в Тбилиси.
Спектакль М. Яншина был попыткой вернуть утраченное время, второй раз вступить в поток ушедших лет. Прекрасно помнящий спектакль Художественного театра «изнутри», его мизансцены, интонации, паузы, трогательный Лариосик спектакля 1926 года стремился воссоздать легендарную трактовку, передав свою роль молодому Евг. Леонову.
Некогда модель мира, созданная Булгаковым и любовно воспроизведенная Художественным театром, увлекала, восхищала, покоряла зрителей, порой – вопреки их собственной воле. «Я не могу смотреть на его глаза, я плачу над ним! Над кем? Над врагом! Ведь это же полковник! Это мой враг! А я над ним плачу!»851 – высказывание безымянного зрителя, дошедшее до нас, представляется симптоматичным. О том же когда-то возмущенно говорил и П. Керженцев: «Булгаковы своим мастерством заставляют комсомольца – бывшего фронтовика сочувствовать белогвардейцам из „Дней Турбиных“»852.
Как же встретили спектакль критики в 1950‑х?
Спустя тридцать лет после рождения пьесы на страницах журнала «Театр» А. Исаев писал о спектакле Яншина: «Зритель ждет правдивого изображения борьбы наших братьев и отцов, а не воскрешения теней давно ушедших в прошлое чуждых нам людей»853. Отзывы на гастрольные поездки московского спектакля оказались прямо противоположными. Л. Правдин заявил, что в спектакле «показан враг», пусть и «в домашней обстановке»854. Напротив, рижский рецензент уверен, что пьеса настолько любима, «популярна и хорошо известна не только знатокам и любителям театра, но и большинству советских зрителей, что отпадает необходимость говорить о ее содержании»855. У московского зрителя спектакль Яншина пользуется любовью – за два с половиной года его сыграли 300 раз856.
После тбилисской премьеры Л. Варпаховский высылает Е. С. Булгаковой афишу спектакля, фотографии исполнителей и статью в «Сабчота хеловнеба» («Советское искусство»), в которой автор пространного отзыва о спектакле попытался поддержать режиссера ссылкой на фразу вождя. Она отвечает длинным вдумчивым письмом, завязывается переписка. Одна из актрис тбилисского театра в письме к подруге в Киев рассказывает о замечательном режиссере, ученике Мейерхольда, появившемся у них, и это выливается в приглашение Варпаховского в Киев.
Е. С. пишет режиссеру о крохотных упоминаниях в печати имени Булгакова.
В «Сов. культуре» от 18‑го в статье Караганова упомянута хорошо фамилия Булгаков. <…> Был сегодня один журналист, Рудницкий, – он пишет о М. А. в статье «Советская драматургия 20‑х гг.»…857
В 1956 году Варпаховский и Е. Авхледиани готовят «Дни Турбиных» в Киеве, в Театре им. Леси Украинки. Как только о начале работы узнает Е. С. Булгакова, она тотчас же откликается.
Мне пришла в голову одна мысль, – пишет Елена Сергеевна, – я не знаю, не помню из нашего разговора – читали ли Вы «Белую гвардию», которая печаталась в журнале «Россия» в 1926 году. (Е. С. неточна: первая часть романа была напечатана в 1925 году. – В. Г.). Мне подумалось, что если Вы не читали, то может быть Вам интересно было бы, в связи с тем, что Вам нужно во второй раз ставить «Турбиных» – прочесть этот роман – м. б. какие-то новые мысли навеет?858
И в следующем письме:
Роман, который я вынула из архива, прочтите Вы один и верните мне <…> Отказать Вам я не могла, да и нужно Вам прочитать его, непременно нужно…859
Эти слова Е. С. позволяют сделать вывод, что роман действительно не был ранее известен Варпаховскому, что вполне вероятно: журнал «Россия» был закрыт в 1925 году, когда будущему режиссеру было всего 17 лет.
Известно, что, приступая к постановке, мхатовцы были увлечены «Белой гвардией». (Режиссер Б. И. Вершилов: «Как обстоят наши дела с пьесой, с „Белой гвардией“? Я до сих пор нахожусь под обаянием вашего романа»860.) Естественно, что театр воспринимал пьесу, рождавшуюся буквально у всех на глазах, как переложение для сцены полюбившегося произведения. И через голову, поверх уже написанной, законченной пьесы Художественный театр ставил все-таки – «Белую гвардию». Дом Турбиных противостоял разодранному враждой и бессмыслицей миру, являя собой символ прекрасного целого, в которое объединялись Турбины и их друзья.
Но три года, пролетевшие между завершением романа и премьерой пьесы (1923–1926), многое изменили. За эти месяцы Булгаковым написаны и напечатаны десятки очерков о московском быте, в марте 1925 года закончена повесть «Собачье сердце». Менялся писатель, менялась, и резко, жизнь вокруг, кристаллизовались новые, небывалые ранее человеческие типы.
Если роман был обращен к прошлому, окрашен ностальгическими тонами, то пьеса разомкнута в настоящее, приглашает к размышлению о нем.
В финале «Белой гвардии» «расслоения» друзей не происходит. Их общий дом настороженно вслушивается в наступающие перемены.
Обедали в этот важный и исторический день у Турбиных все – и Мышлаевский с Карасем, и Шервинский. <…> И все было по-прежнему <…> Пианино под пальцами Николки изрыгало отчаянный марш «Двуглавый орел», и слышался смех. <…> Надписи были смыты с Саардамского Плотника и осталась только одна: «…Лен… я взял билет на Аид…»
Билет в царство мертвых.
В пьесе недавние друзья расходятся, Студзинский и Мышлаевский оказываются по разные стороны баррикад, а у погибшего Алексея совета не спросить.
Итак, перед началом репетиций «Турбиных» в Киеве роман только что прочитан режиссером, у которого появляется возможность сопоставления, сравнения двух произведений. И Варпаховский внимательно вчитывается в текст, извлекая из него характеристики персонажей, а порой и точную мизансценировку.
Стол, у которого расположились братья и их друзья, – это центр комнаты, за многие годы, когда вечерами подолгу чаевничали, пили вино, пальцы научились наощупь узнавать каждую его выщербинку. Как это иногда случается, любимые вещи, много лет прожившие бок о бок с хозяевами, ассоциируются с ними, на них лежит отпечаток характеров людей, населяющих дом. «Я сажусь за стол и знаю, что стол – это Алексей Турбин»