875.
Таким образом, историк получил возможность сравнения речей по беглым запискам двух очевидцев произошедшего.
Обращает на себя внимание замена «семьи Булгаковых» на «Турбиных», в устах Ю. Смолича реальные люди и литературные персонажи сливаются воедино, и литературные герои «расстреливают» настоящих пролетариев. Интересно, что невероятная цифра «расстрелянных» то ли Турбиными, то ли Булгаковыми – одна и та же, и она вновь будет повторена в печати во второй половине 1980‑х годов.
Министерство культуры УССР закрывает спектакль. Один из зрителей, энергично боровшийся против «Турбиных», побывав на просмотре, в антракте произносит характерную фразу: «Я бы еще раз пять посмотрел спектакль – а потом снял».
По-видимому, именно с этих выступлений нескольких украинских литераторов начинается жизнь легенды о том, что будто бы Булгаков не любил украинцев, дошедшая и до наших дней. Возмущение творческим успехом выдающегося земляка со стороны менее одаренных коллег, принявшее проверенную форму идеологических обвинений, сыграло свою роль. Со временем утверждение «нелюбви», даже «ненависти» Булгакова к украинскому народу многими стало восприниматься как неопровержимый факт.
Спустя тридцать лет, в 1987 году, журналист, красочно рассказывая о бое в Киеве в 1918 году, в котором принял участие молодой кинорежиссер А. П. Довженко, писал:
[Студентов] встретила рота солдат во главе с молодым поручиком. Поручик выходит вперед и трижды стреляет из револьвера в Довженко. «Падай же!» – истерически завизжал поручик – вчерашний медик, которого мобилизовали в гетманское войско. <…> Долгие годы [Довженко] будет вспоминать своего незадачливого убийцу с дрожащей рукой – того поручика, который станет вскоре заядлым деникинцем, а позже – писателем белогвардейской тематики876.
Отсылка к Булгакову, чья биография к этому времени достаточно хорошо известна, была прозрачна. На очерк на страницах «Недели» откликнулся литературовед М. С. Петровский877, оценив фальсификацию. Затем еженедельник еще раз вернулся к поразительному выступлению С. П. Плачинды, дав тому высказаться. И наконец, А. В. Мальгин878, рассмотрев приведенные Плачиндой «доказательства», поставил точку в истории.
К концу 1956 года Варпаховский понял, что спектакль погиб. Но его противники не успокаивались и продолжали травлю – и режиссера, вернувшегося с Колымы, и автора пьесы, не могущего возразить. На имя министра культуры СССР Н. А. Михайлова уходит письмо украинских литераторов.
В начале 20‑х годов МХАТом была осуществлена постановка «Дней Турбиных». Прошло более 30 лет. И вот в наше время некоторые театральные работники, искусственно раздувая идейно-художественные качества пьесы <…> начали активно распространять ее на другие театры, а драматург А. Арбузов дошел до того, что причислил «Дни Турбиных» к советской классике879.
И далее:
Президиум ССП Украины возражал и возражает против постановки этой пьесы на сцене киевского театра. И вообще <…> Президиум стоит на позиции недопустимости постановки пьесы «Дни Турбиных» не только в Киеве, но и на сценах других театров и выступает также против ее экранизации, которая вскоре должна начаться на студии Мосфильм880.
Министерство культуры СССР отвечает на письмо украинских писателей, сообщая, что «после тридцати лет существования пьесы <…> на советской сцене ее дальнейшая судьба не должна решаться в административном порядке»881. Но противники киевского спектакля выигрывают это сражение, и к зрителю он не выходит.
Кроме Арбузова о Булгакове заявляет и Каверин, произнеся на писательском съезде фразу об авторе, «много сделавшем для советской драматургии»882. А. Сурков уточнит позицию власти: «Не следует запрещать или изгонять эту пьесу со сцены, но так же неверно возводить ее в ранг советской классики…»883
Весной 1957 года А. Н. Анастасьев (в то время – заместитель главного редактора журнала «Театр») писал:
…киевскому Театру им. Леси Украинки не позволили показать зрителю готовый спектакль «Дни Турбиных». И здесь надо говорить уже о том, что Министерство культуры УССР не нашло в себе достаточных сил, чтобы практически дать труппе возможность представить свою работу на суд широкого зрителя884.
Ситуация будто замерла: пьесы опасаются еще и в середине 1950‑х. «Взяли „Турбиных“ около двухсот театров, а ставить боятся», – с грустью констатирует Е. С. Булгакова в письме к Л. В. Варпаховскому885. В уже упоминавшейся книге О. Литовского автор пишет:
…вопреки утверждениям «опытных» театральных администраторов, «Дни Турбиных», получив разрешение на весь Союз, так никуда и не двинулись дальше Москвы, уверенность «пророков» в предстоящем успехе булгаковской пьесы оказалась построенной на песке. Они совершенно не учли нынешнего зрителя, для которого «Дни Турбиных» уже давно история, а проблемы пьесы <…> никакими проблемами нынче не являются886.
Так входит в театральные споры тема истории как феномена мертвого, никак не связанного с сегодняшним днем.
Журнал «Театр» публикует цифры средней посещаемости московских театров за три последних месяца 1956 года, среди них во МХАТе «Мертвые души» – 71,3%; «Последние дни (Пушкин)» – 54%, а спектакль Московского драматического театра им. К. С. Станиславского «Дни Турбиных» – 86,9%887.
Два спектакля 1950‑х годов – М. Яншина и Л. Варпаховского – стали последними спектаклями, которые создавались людьми, помнящими 1920–1930‑е годы не по книгам. С живой памятью участников было связано стремление, ушедшее позже, «вернуть» «Турбиных» 1926 года. Е. Авхледиани вспоминала, что «таких людей (как герои булгаковской пьесы. – В. Г.) видела, была знакома с их жизнью, бытом. Поэтому и место действия представила легко, особенно квартиру Турбиных…»888 В 1930 году художнице было 32 года, Л. Варпаховскому – 22, Ю. Лаврову, в спектакле Варпаховского игравшему Алексея Турбина, – 19. В устной беседе с автором Ю. Лавров рассказывал, что помнит и сейчас атмосферу, в которой проходили споры в родительской семье в 1920 году, их темы, общую настроенность889.
Режиссура находится под влиянием сделанного когда-то, новых идей пока нет, идет привыкание к булгаковской пьесе, неизвестной театрам периферии.
В новые связи со временем пьеса вступит лишь на исходе 1960‑х. Лишь тогда станут очевидными те принципиальной важности перемены в трактовке пьесы, которые уже проступали в киевском спектакле. Николка, заключающий «Турбиных» 1956 года, начнет спектакль Варпаховского спустя двенадцать лет. Это его глазами будет увидена старая пьеса.
Продолжает волновать режиссуру непоставленный «Бег». Осенью 1940 года, уже после смерти автора, Немирович-Данченко писал В. Г. Сахновскому о репертуаре нового сезона: «Кроме „Живого трупа“, „Бега“ <…> рекомендую еще Горького…»890 По отношению к «Бегу» рекомендация не сработала.
Острый интерес ко все еще не напечатанной драме появляется в середине 1950‑х. «У меня был завлит – новый, раньше он работал в Комитете, – из Пушкинского театра, взял „Бег“. Мы с ним посмеялись забавной ситуации – комитетчики яростно продвигают „Бег“, а театры боятся»891, – пишет Е. С. Булгакова Варпаховскому. Чуть позже: «На днях ко мне пришел <…> Емельянов, завлит т[еатра] Ермоловой. Он пришел за „Бегом“, в который он давно, по его словам, влюблен»892. Спустя несколько месяцев: «Акимов взялся будто бы за „Бег“. Он звонил ко мне»893. Она радуется: «В Москве сейчас очень хорошее отношение к его имени. Из-за „Бега“ дерутся два театра…»894 Осенью 1956 года начата работа над пьесой в Театре им. Вахтангова. «Симонов очень увлечен». Журналы наперебой просят «Бег». Но, пишет Е. С., «по договору с вахтанговцами не дам никому»895.
Со мной ведет переговоры Кукольный театр Образцова о «Багровом острове». Подписала договор с Мосфильмом на экранизацию «Турбиных» и «Бега» (фильм «по мотивам творчества М. Булгакова)896.
Что в итоге?
Акимовская постановка осуществлена не была. Вахтанговцы тоже не выпустили спектакль. Не вышел и «Багровый остров» в Театре кукол.
Сценическая жизнь «Бега» началась в 1957 году, и не в столице, а в Сталинградском драматическом театре им. М. Горького. Друг булгаковской семьи С. А. Ермолинский побывает на спектакле и напишет Елене Сергеевне: «Милая Леночка! 26 марта в Сталинграде первый раз на свете был сыгран „Бег“»897.
Постановка в провинциальном городе, с единственной рецензией (ее написал А. Я. Аскольдов, будущий кинорежиссер, создатель фильма «Комиссар»), не стала прорывом898. Хотя, похоже, именно постановщику «Бега» Н. А. Покровскому первому пришла в голову счастливая мысль выпустить работу по запрещенной некогда пьесе, посвятив спектакль 40-летию Октябрьской революции. Принципом постановки был «сплав суровой реалистичности с гиперболичностью кошмарных видений