Решая неотложные задачи, исследователи булгаковского наследия недостаточно и, что не менее важно, несистематично занимались обсуждением публикуемого. Даже первое пятитомное собрание сочинений писателя не получило сколько-нибудь квалифицированной оценки в печати. Отсутствие гамбургского счета в литературоведении постсоветской России сказалось весьма ощутимо. Тем более что книги, основательные и не очень, продолжали с регулярностью выходить.
Основательным изданием я бы назвала два тома пьес1088 М. А. Булгакова, о которых уже шла речь. Здесь опубликованы различные редакции почти всех пьес, изучены с возможной тщательностью источники и доступные во время работы над книгами архивные материалы. Продуманны и основательны комментарии. Сказанное не означает, что издание свободно от недочетов. В процессе издательской работы немало сил и времени ушло на то, чтобы убедить редакторов в том, что волшебное слово «унификация», к которому привыкла и которым руководствовалась советская редактура, здесь работать не может. В самом деле, исследователям, кропотливо собиравшим варианты и разночтения текстов, настойчиво предлагали уничтожить самый смысл работы. Самым же заметным дефектом издания стало отсутствие именного указателя в книге «Булгаков М. А. Пьесы 1930‑х годов» (замечу, подготовленного к печати – и снятого издательством).
Три книги под общим названием «Творчество Михаила Булгакова» с подзаголовком «Исследования. Материалы. Библиография» выпустил ИРЛИ1089. Естественным было ждать от подобного издания, идея которого, бесспорно, хороша и полезна, в первую очередь публикации неизвестных документов (напомню, в ИРЛИ хранится немалая часть булгаковского архива). Но большую часть всех трех книг заняли статьи и эссе, в большинстве своем написанные на весьма невысоком уровне. Их характерные черты – многословие, повторы общеизвестного (как фактов, цитат, так и мыслей), неряшливость изложения, отсутствие ссылок на работы коллег и проч. Раздел же собственно публикационный удручает более других (за редким исключением, о котором ниже). Лишь один пример. В 3‑й книге В. В. Бузник публикует переписку М. А. Булгакова с четырьмя его корреспондентами: Н. Н. Ляминым, С. С. Кононович, О. С. Бокшанской и Н. К. Шведе-Радловой1090. В краткой вступительной заметке публикатор даже не упоминает, где и кем письма Лямина печатались прежде. Между тем из 21 письма 19 были опубликованы Л. К. Паршиным (в книге «Чертовщина в Американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова»1091) с подробными комментариями, из которых автор позднейшей публикации мог, в частности, точно узнать, с кем это «пил водочку» 30 октября 1939 года, отбывая калужскую ссылку, старый пречистенский знакомец Булгакова, гахновец Н. Н. Лямин1092.
Украшением же книг стали статьи авторов «со стороны». Важнейшую часть работы выполнил Я. С. Лурье, подготовивший обзор «Рукописи М. А. Булгакова в Пушкинском Доме»1093 со свойственной исследователю ясностью, тщательностью и культурой. Содержательную работу «По материалам семейного архива» опубликовала Е. А. Земская1094, опиравшаяся на архив своей матери Н. А. Земской. Изящное и глубокое исследование предложила английская литературоведка Дж. Куртис: «М. А. Булгаков и иностранные языки»1095. Ценной информативной частью книг стала работа Б. С. Мягкова «Михаил Булгаков: материалы к персоналии (Литература о жизни и творчестве)»1096, одна из первых попыток создания биобиблиографического указателя – книг, статей, диссертаций и проч., разнесенных по годам.
Исследования шли, продолжались и разыскания текстов Булгакова, и их атрибуция. В этом непростом деле, требующем не только знания исторического контекста и перипетий писательской биографии, языкового чутья, но и немалых затрат физического времени, важную роль сыграл Г. С. Файман1097. Не будучи по образованию специалистом-гуманитарием, литературоведом либо историком, в кругу булгаковедов он был принят не без скепсиса и сомнений. Но преданный своему делу, Файман служил ему со всей мыслимой самоотдачей.
Его многолетняя работа в архивах, то приоткрывавшихся, то вновь закрывавшихся, принесла свои плоды. Среди важнейших текстов Булгакова, честь открытия которых принадлежит Файману, – статья «Грядущие перспективы»1098. В 1988 году на очередных Булгаковских чтениях он рассказал об этой статье, отысканной по газетному клочку 1919 года, сохраненному Булгаковым. Перед нами предстал политический публицист, размышляющий о будущем страны и с горькой трезвостью видящий ее неминуемое отставание от уходящего вперед мира.
И наконец, совершенно ошеломляющим событием стало появление будто восставшего из пепла булгаковского дневника «Под пятой»1099 (1922–1925 гг.), сохраненного сотрудниками ОГПУ. Булгаковеды знали, что он был конфискован вместе с машинописными экземплярами «Собачьего сердца» при обыске 1926 года, возвращен автору спустя три года после деятельных хлопот Е. Пешковой и иных влиятельных лиц и сожжен Булгаковым, оскорбленным тем, что его личные, порой интимные записи были прочтены чужими людьми. Оказалось, что бдящие органы перед возвращением дневниковых страниц владельцу – их сфотографировали. И эти бесценные фотографические листы с отпечатками (литературщина, да, но и она бывает в жизни!) чьих-то жирных пальцев легли в архив писателя.
Этим открытием мы также обязаны азартной и самоотверженной неутомимости Г. С. Файмана, положившего на поиски дневника несколько лет жизни. Напомню, что архивы Лубянки были закрыты наглухо и проникнуть в них возможно было лишь путем сложных дипломатических ухищрений, нечаянных дружб, интриг и хитроумных ходов.
С публикацией дневника Булгакова лопнул романтизированный миф 1970‑х годов о частном человеке, демонстративно отстраняющемся от современности, в монокле денди и фрачной манишке. Дневник комментировал события в мире (конфликт с Англией, землетрясение в Японии, падение германской марки), давал оценки происходящего в стране, в том числе перемещений в партийно-государственных верхах. Неожиданными в дневнике были сухость, даже жесткость лексики, предельная простота синтаксиса – и редкие эмоциональные прорывы, выплески, связанные с автооценкой. Так, 6 ноября 1923 года Булгаков записывает:
…в литературе вся моя жизнь. <…> Я буду учиться теперь. Не может быть, чтобы голос, тревожащий сейчас меня, не был вещим. Не может быть. Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним – писателем1100.
Публикация дневника писателя стала главным событием булгаковедения 1990‑х годов.
По-видимому, Файман был инициатором и того, что в начале 1990‑х «Независимая газета» предоставила свои страницы для цикла публикаций документов о Булгакове, хранящихся в архиве ФСК РФ. Предваряя одну из них («Перед премьерой. 1926 год в жизни Михаила Булгакова»), В. Гусаченко, начальник Центрального архива МБ РФ, писал:
Перемены, происходящие в нашем обществе, во многом повлияли на характер работы органов безопасности. В значительной степени они коснулись деятельности архивной службы министерства. Мы как бы по-новому посмотрели на содержащуюся в закрытых фондах архива информацию, составляющую весьма специфический, но в то же время существенный, а подчас и уникальный пласт отечественной истории. <…> 11 ноября в Министерстве безопасности состоялась презентация уникальных документов, в том числе и оперативного характера, связанная с трагической судьбой выдающегося русского писателя М. А. Булгакова. Встречу открыл первый заместитель министра С. В. Степашин, на ней выступили приглашенные по случаю этого неординарного события главный архивист России профессор Р. Г. Пихоя, заместитель министра культуры М. Е. Швыдкой, исследователи творчества Булгакова П. В. Палиевский и Г. С. Файман1101.
Не нужно специально оговаривать, что решения принимались на властном верху, но энергия заинтересованных людей в переломные времена становится чрезвычайно важной.
Одну из последующих публикаций Файмана на страницах «Независимой газеты» («Коллективное жизнеописание Михаила Булгакова») сопровождала врезка В. Виноградова, сотрудника архивной службы, в которой он сообщал:
В настоящее время в качестве приложения к журналу ФСК РФ «Служба безопасности» отдельной книжкой выходит подборка оперативных документов секретно-политического отдела ОГПУ («Я не шепотом в углу выражал эти мысли», составитель В. В. Болтроменюк. М.: Красная гора, 1994). В нее включены агентурно-осведомительные сводки, которые оперативники по информациям своих негласных источников регулярно готовили начальству. Все они имеют отношение к московскому периоду жизни писателя М. А. Булгакова, который попал в поле зрения чекистов в начале 1920‑х годов <…>
Одним из главных достоинств такого исторического документа является уникальность содержащейся в ней документной информации. В силу ее специфики, учитывая изначальную конфиденциальность, сводки содержат сведения, которые не дошли до современников и не были зафиксированы в других исторических источниках.
Важным доводом в пользу достоверности источника <…> является то обстоятельство, что авторы подобных документов, как бы мы сейчас к ним ни относились, сообщали сведения, исходящие из первых уст, в неформальной обстановке или среди узкого круга лиц, а по времени – достаточно близко к происходящим событиям, то есть фактически по свежим следам.